По широкому темному лезвию прыснули яркие струйки крови, и жертвенное животное рухнуло в горячую пыль. В то же мгновение в небо взвились крики и улюлюканье, тамтамы загрохотали с удвоенной силой, а в ворота бегом ринулись носильщики. Один за другим вожди плавно проплыли мимо меня к навесам. Они восседали на носилках, полные достоинства, и неторопливо обмахивались метелочками из хвостов зебр и антилоп. Так, на всякий случай. Хотя колдуны бдительно следили за тем, чтобы не подпустить к правителям злых духов.
Дальнейшее, то есть пляски и песни, запечатлелось в памяти не столь отчетливо. Эта часть действа походила на многочисленные праздники и фестивали, к тому времени ставшие уже привычными, а потому свежесть восприятия притупилась. Но величественные фигуры вождей на носилках и тронах, надменные взгляды их приближенных, согбенные фигуры подданных, которые скрючивались в три погибели, приблизившись к навесам, не забыть никогда.
Парад в Ливингстоне окончательно закрепил осознание духовного могущества вождей в Черной Африке. Причем, Замбия – страна не самая показательная. Есть места, где отношения подданных с традиционными правителями сохранились в исконном виде, и авторитет вождей по-прежнему абсолютен и незыблем. Один из таких регионов – древнее угандийское королевство Буганда. Еще в Москве, узнав о предстоящей командировке в Найроби, я дал себе зарок непременно туда добраться и слово сдержал.
Кстати, из кенийской столицы путь в Буганду лежит через Гилгил. Направляясь в древнее угандийское царство и в очередной раз минуя знакомую автозаправку, я думал о несокрушимости традиционного образа жизни и мышления африканцев, о стойкой, «генетической» их приверженности обычаям предков, и пытался представить себе, что меня ожидает. Действительность, как всегда, предстала не совсем такой, как виделась издалека по чужим описаниям и рассказам.
…Вылинявшая под дождями и солнцем серая соломенная крыша нависала над землей так низко, что, не возникни невесть откуда чернокожий старик, вход пришлось бы искать долго. Помогая себе суковатой тростью, живописный спаситель заковылял навстречу, осклабив беззубый рот и призывно махая рукой.
– Сюда, сюда! Добро пожаловать, – восклицал он.
А, подойдя вплотную, добавил:
– Можете называть меня Джордж. Я – дикобраз.
Стоило пригнуться и заглянуть под солому, как в густой тени проступила тропинка, выложенная каменными плитками. То, что издали представлялось небольшой, округлой, как холмик, хижиной, оказалось воротами в обширный двор, огороженный плетнем.
Под крышей приютилось подобие экскурсионного бюро.
– Вот ваш гид, – представил старик молодого парня, облаченного не в старинную накидку, а в современные джинсы и рубашку. – Это Джонатан. Он – леопард.
Заметив наконец недоуменное выражение моего лица, Джордж подвел к висевшему на стене плакату со схемой, обильно проиллюстрированной изображениями животных и растений.
– Здесь все написано, – пояснил он. – Каждый из нас принадлежит к одному из 52 кланов, на которые делится наш народ ганда. Я – дикобраз, он – леопард, есть крысы, коровы и много кто еще. История кланов – это история королевства Буганды. Очень древняя история.
Собственно, желание хоть чуть-чуть прикоснуться к этой любопытной главе африканского прошлого и привело меня в столицу Уганды. Поплутав по крутым холмам Кампалы, миновав кучи влажного мусора, курящегося после недавнего ливня, по узкому проходу я добрался до цели. Передо мной высилась усыпальница правителей королевства, раскинувшегося на примыкающей к озеру Виктория южной части Уганды.
Дорожка из каменных плиток пересекала гладкий, лишенный растительности земляной двор, красный из-за своеобразного цвета железистой африканской почвы. В сотне метров от ворот путь завершался, упершись в гигантскую хижину. Всем, кроме размеров, она напоминала обычные крестьянские жилища ганда: конусообразная форма, крытая соломой крыша, полумрак внутри.
– На языке луганда дом называется Музибу-Азала-Мпанга, – рассказывал Джонатан. – В нем покоятся четыре кабаки, короли Буганды. Во-первых, – Мутеса I, начавший править в 1856 году. Во-вторых, – Мванга II. А, кроме того, Дауди Чва и Мутеса II.
Последний скончался в 1971 году, так что усыпальница вместила память о более чем вековом отрезке бугандийской жизни.
У входа пришлось разуться, но требование не вызвало внутреннего протеста. Пол был сплошь застелен циновками, сделанными из разноцветного лыка – ремеслом плетения ганда владеют мастерски и прославились им далеко за пределами родного края. Внутреннее пространство надвое разделял полог. За ним, в половине, недоступной для посетителей, находились гробницы.
Открытую для обзора часть усыпальницы заполняли предметы, так или иначе связанные с монархами. Копья, щиты, британские медали, полученные Дауди Чва за участие в Первой мировой войне, составляли военную часть экспозиции. К ней примыкало чучело скалящего зубы леопарда.
– Память об удачной охоте?
– Нет, домашнее животное, – сказал Джонатан. – По преданию, зверь был ручным и использовался для увеселения Мутесы I.
Как именно свирепый и коварный хищник веселил африканского суверена, добиться от гида не удалось. Да и поди узнай теперь. С той поры минуло полтора столетия – для Африки, до колонизации не имевшей письменности и передававшей предания изустно, срок более чем солидный. Зато стоявшие рядом с чучелом тамтамы, собственноручные творения монархов, подвигли Джонатана на целую поэму в прозе.
– Тезирава нгумба, называют его ганда, – оживившись, повел рассказ гид. – В тамтам не бьют без веской причины. В тамтам бьют, когда нельзя молчать. У вас, в Европе, барабан – рядовой инструмент оркестра. Не самый почитаемый. У нас, в Африке, барабан – символ власти, средство массовой информации и, конечно же, музыкальный инструмент. Наиважнейший. Самый любимый. Без тамтамов свадьба не праздник, а похороны не трагедия. Тезирава нгумба делает робкого храбрецом, а слабака – силачом. Люди спешат на его зов, едва заслышав властную дробь. Без него мы были бы толпой. С ним мы стали народом.
Испокон века кабака считался владельцем всех тамтамов Буганды. Назначая подданного вождем клана, он вручал ему барабан, как в Европе вручали скипетр. Барабанный бой был непременной частью церемонии коронации самого кабаки.
Культура Буганды произвела два основных типа тамтамов, поведал Джонатан. Оба изготавливаются из выдолбленных стволов деревьев. Первый тип – небольшие барабаны, с обеих сторон покрытые кожей. В них можно бить, держа навесу. Второй – мощные ударные установки высотой до полутора метров. Их покрывали кожей только с одной, верхней, стороны. Нижнюю часть, сквозную, делали толще и ставили на землю. Виртуозов исполнения на таком барабане было наперечет. Их знали и ими восхищались все ганда от мала до велика. Сам кабака приглашал их во дворец и содержал за собственный счет, требуя только одного – показывать во всем блеске свое искусство на торжественных церемониях.
Разновидностей тамтамов было не счесть, продолжил гид. Все они различались размерами, орнаментом и предназначением. Когда кабака возвращался с победой из похода на соседние племена, о триумфе население оповещали звуками особого барабана накавангузу. Если король хотел напомнить подданным, что они должны прилежно обрабатывать банановые плантации, основу сельского хозяйства Буганды, в ход шел макумби. Чтобы сообщить весть о казни преступников, били в кьеджо. А когда жены кабаки выходили из дворца прогуляться, раздавались звуки вамулугудо. Никто не имел права оказаться на пути супруг монарха под страхом смертной казни, и соответствующий тон и ритм предупреждал вассалов о необходимости очистить дорогу.
По уверениям Джонатана, в деревнях барабаны звучат и сегодня. Как встарь, без них не обходятся ни свадьбы, ни похороны, ни прочие судьбоносные мероприятия. А вот роль вестового, быстро оповещавшего все королевство о важнейших событиях, у тамтамов отняли радио, телевидение и интернет.
Посреди вдохновенной речи полог отогнулся, и в открытую часть усыпальницы тихо проскользнула пожилая, худощавая африканка. Подняв с пола свернутую в рулон циновку, она также бесшумно удалилась.
– Одна из потомков жен захороненных монархов, – пояснил Джонатан.
Жили женщины тут же, в маленьких, невзрачных мазанках, стоявших вокруг усыпальницы. Повинуясь обычаю, они присматривали за гробницами и территорией, плели циновки. Еще одна нить, связующая историю и современность Буганды.
Правящий ныне кабака Рональд Мувенда Мутеби II, в отличие от предшественников, имеет одну жену. Пышная свадьба, которую праздновала вся Кампала, состоялась в 1999 году. В городе, привольно раскинувшемся на зеленых холмах, гремели королевские тамтамы, звонили церковные колокола. 20-миллионная страна прильнула к телевизорам и радиоприемникам.
Ажиотаж, охвативший Уганду при известии о свадьбе кабаки, превзошел самые смелые ожидания. За прошедшие к тому времени четыре десятилетия бурной истории государства столица ни разу не видела ничего подобного. По оценкам полиции, поглазеть на красочное зрелище собрались полтора миллиона человек.
Людские волны раз за разом накатывались на ворота англиканского собора Святого Павла. Сотни получили ранения и увечья, тысячи едва держались на ногах от усталости, но густая толпа не редела. Многие стояли с пяти утра, самые любопытные заступили на дежурство с вечера.
Событие действительно заслуживало внимания. Не только потому, что в последний раз его можно было наблюдать больше полувека назад, в 1948 году, когда браком сочетался отец нынешнего кабаки Эдвард Мутеса II. Еще несколькими годами ранее о подобной церемонии и помыслить было невозможно.
История Уганды полна неожиданных поворотов, и летопись древней монархической династии стала одной из самых драматичных страниц. Первым президентом Уганды, как и следовало ожидать, стал кабака Мутеса II. Править ему пришлось совсем недолго. В 1966 году премьер-министр Мильтон Оботе решил, что традиционным правителям, да еще облеченным высшей политической властью, не место в современной Африке, и упразднил королевство. Дворец кабаки обстреляли из пушек, и монарх отправился в изгнание в Англию. Но лояльность подданных осталась неизменной, и, когда в 1971 году высокородный эмигрант скончался в Лондоне, его тело позволили перевезти на родину и захоронить в усыпальнице.