Порядочно проплутав по сельским дорогам, мы наконец решились выбираться на шоссе. И вроде бы все делали правильно, стараясь продвинуться вперед как можно дальше. Но, когда миновав очередную деревню, мы выскочили на открытое пространство, оказалось, что буйных демонстрантов удалось объехать не больше, чем на сотню метров. Нас сразу же опознали и бросились наперерез. На раздумья и развороты времени не оставалось, поэтому, не сговариваясь, мы вжали педаль газа в пол. И счастье улыбнулось еще раз.
Остаток пути до Найроби, как можно легко догадаться, я на чем свет клял бузотеров гикую. Перед глазами, как наяву, стояли недобрые черные лица, уродливо искаженные злобными выкриками, парящие, словно застывшие в воздухе булыжники, вмятины на пыльных боках американской машины. Но стоило поостыть, как на ум стали приходить другие картинки.
Глубинка вовсе не выглядела нищей и безнадежной, как представлялось при виде стоявших вдоль трассы хаотично застроенных грязных гикуйских городков. На сельских улицах напрасно было бы искать мусор. Огороды и сады тоже радовали глаз образцовым порядком. Да и жилища, деревянные и каменные, у многих из которых стояла машина, смотрелись солидно и добротно. Обращали на себя внимание прочные, не покосившиеся заборы – безошибочный признак крепкого хозяйства.
Противоречие между трудолюбивыми селянами и неистовыми манифестантами было настолько ярким, что с момента той памятной поездки в Ньяхуруру, одной из первых на кенийской земле, гикую стали предметом моего пристального внимания. Повода разочароваться не представилось. История, культура, сегодняшняя жизнь народности, самой многочисленной из четырех десятков населяющих Кению, не менее интересны, чем традиции и обычаи масаев, разрекламированные в мириадах книг и фильмов.
Первым любопытным гикую, встретившимся на моем пути, был предприниматель Лоренс Нгиньо Кариуки.
– А, этот? Наш царь Мидас. К чему ни прикоснется, все обращается в золото, – ухмыльнулся знакомый кенийский репортер, когда на одном из приемов я указал ему на высокую, представительную, но поджарую фигуру в дорогом сером костюме и очках в тонкой золотой оправе.
В справедливости сравнения я убедился, очутившись у Лоренса дома. Точнее говоря, его резиденцию лучше было бы назвать если не дворцом, то усадьбой: просторная стриженая лужайка, обширный парк, куча прислуги, двухэтажный белый особняк с колоннами, арками, пристройками, флигелями.
Будущий миллионер начал извилистый путь наверх в 1957 году. 19-летним юношей он добился от британских колониальных властей документа, позволявшего покинуть племенную резервацию и отправиться на поиски лучшей доли. Просто так, по своему хотению, местным жителям передвигаться по собственной стране не разрешалось.
– Вооруженный пропуском я пошел в Руиру, где было много ферм, принадлежавших англичанам, – вспоминал Лоренс. – По молодости мне казалось, что я быстро найду выгодное местечко, стану получать неплохие деньги и заживу, совсем как мзунгу (белый). Но нанимать меня никто не торопился. Тогда, отчаявшись, я решил зарабатывать сам. Но что я мог делать с четырьмя классами образования, без денег, связей и даже поддержки родственников? Разве что копаться в дерьме?
Так Лоренс и поступил. Он стал за гроши скупать навоз на больших животноводческих фермах, а затем, наняв грузовик, развозить удобрение по мелким крестьянским хозяйствам. Каждая машина приносила по десять шиллингов чистого дохода, по тем временам немалые деньги. За каких-нибудь полгода парень сколотил первоначальный капитал.
– «Навозный бизнес» шел так успешно, что вскоре в него ринулись другие, – продолжил Лоренс. – Я потерял монополию, и прибыль резко упала. Надо было срочно придумывать что-то новенькое.
К тому времени слух о предприимчивом гикую распространился по округе, и индийский торговец предложил ему место управляющего.
– Я продавал британские велосипеды, румынские замки, угандийское подсолнечное масло, – перечислял Лоренс. – И тут у меня возникла мысль, оказавшаяся провидческой. В детстве я много времени проводил на площадке для гольфа, подавая мячи белым игрокам. Заработав определенную сумму, я решил основать первый в Кении гольф-клуб для африканцев.
В 1962 году, за год до провозглашения независимости, клуб официально зарегистрировали.
– Мы играли на деревенской лужайке старыми мячиками и подержанными клюшками, – улыбался Лоренс дорогим для него воспоминаниям. – Черные играют в гольф? Быть не может! На нас приходили поглазеть, как на диковину. Со временем появилось хорошее снаряжение, я стал выезжать на международные соревнования.
Полтора десятилетия Лоренс каждый год представлял Кению на турнирах в Великобритании. О признании спортивных заслуг свидетельствовали десятки кубков и грамот, под которые в доме-усадьбе была отведена отдельная комната. Помимо морального удовлетворения, гольф принес немалую материальную выгоду. Но самое главное, игра позволила Лоренсу войти в элиту кенийского общества и обрести бесценные связи. С их помощью он получил льготный кредит, купил участок земли под бензозаправочную станцию, а дальше бизнесмена было уже не остановить. Он приобрел известные отели, обзавелся доходными домами, большой кофейной плантацией, ежемесячно зарабатывал миллионы шиллингов, активно участвовал в политике.
Людей с жилкой предпринимательства среди гикую немало. Математик, биолог, программист, физик-ядерщик, летчик – сложно назвать профессию или область деятельности, которой не овладели бы выходцы из этой народности. А ведь полвека назад о подобном невозможно было и помыслить.
В 1938-м, в год рождения Лоренса, в Лондоне вышла книга «Лицом к горе Кения». Автор, один из первых образованных гикую и будущий президент страны Джомо Кениата, посвятил ее описанию обычаев и традиций своего народа, которые тогда бытовали повсеместно. Сейчас содержание этого труда воспринимается молодыми гикую почти с той же смесью удивления, недоверия и любопытства, с какой современный европеец читает средневековые трактаты о проделках ведьм и зверствах инквизиции. За семь десятилетий колонизации англичане сумели так поломать исконный уклад, что восстановить его в полной мере невозможно. Между тем гикую есть чем гордиться и о чем сожалеть. В доколониальный период они создали стройную, четко работавшую систему, которая охватывала семейную, хозяйственную, общественно-политическую жизнь.
На ее нижней ступени располагался совет молодежи. В него избирались те, кто еще не прошел ируа (обрезания) – важнейший обряд у многих африканских народностей, дающий пропуск во взрослую жизнь. После ируа гикую становился полноправным членом общества, мог жениться, заводить хозяйство, растить детей. Но прежде он был обязан посвятить несколько лет защите своего народа от врагов. Отряды делегировали командиров в военный совет, занимавшийся устройством обороны и разрабатывавший планы рейдов на территорию противника.
Отдав дань военной службе, гикую переключали внимание на семью и домашнее хозяйство. В отличие от скотоводов-масаев, они были земледельцами, хотя тоже измеряли богатство величиной стада. Козы и овцы имели общепризнанную цену. Животными можно было расплатиться за что угодно: оружие, домашнюю утварь, украшения, невесту.
Гикую могли иметь неограниченное число жен, но это не значило, что у большинства супруг было несколько. За каждую жену следовало заплатить большой выкуп, обеспечить ее собственным домом и участком земли, для чего приходилось корчевать лес. В строительстве и расчистке помогала община, но калым был личным делом каждого. Правом на многоженство удавалось воспользоваться единицам.
Зато избираться в совет старейшин можно было и не нажив большого богатства. Если человек пользовался уважением соплеменников, величина стада, участка и количество жен большого значения не имели. Следовало лишь дождаться, пока хотя бы один из детей пройдет обряд ируа.
Когда дети обзаводились собственными семьями, старики гикую уходили на покой. Сыновья заботились о них, поэтому на долю старшего поколения оставалось сидеть у своей хижины, давать советы молодым, рассказывать сказки внукам. Нюхать табак и пить пиво тоже считалось сугубо старческими занятиями. Молодежи и людям средних лет ни то ни другое не дозволялось, потому что вредило здоровью, а значит, ослабляло семью, род и племя.
Умирая, старейшины переходили в высший разряд, доступный человеческим существам. Они становились духами предков, которых почитали, принося в жертву коз и баранов, испрашивая совета и дозволения. Однако в самых крайних случаях, когда вспыхивала жестокая война или обрушивалась засуха, гибли стада, страшная болезнь косила роды и кланы, гикую обращались к богу. Всемогущий Нгай, создатель и повелитель всего сущего, обитал на небесах. Его чертоги высились среди облаков и снегов, укутывавших вершину горы Кения, которая по высоте уступает в Африке только Килиманджаро.
Белоснежные брызги ледника, окропившие темные склоны, придавали священной горе сходство с черно-белыми узорами перьев страуса, поэтому гикую прозвали ее Кириньяга (пятнистая). К ней они обращались, когда им грозила большая беда.
– Саай, сасаяй Нгай саай («Мир, Господи, да пребудет мир»), – раздавался в грозные дни мощный хор голосов.
В жертву приносились красивейшие козы и самые жирные бараны, а свершалась церемония под наблюдением мудрых членов совета старейшин и искуснейших знахарей мунду-муго.
Со священной Кириньягой-Кенией связана легенда гикую, повествующая о рождении народа. В незапамятные времена, гласит предание, когда склоны и окрестности горы населяли лишь звери да птицы, там появился первый человек, которого звали Гикую. Бог заметил его и вознес на вершину Кении. Оттуда он показал человеку цветущие долины, хрустальные реки, тучные стада и сказал:
– Владей всем, но помни, что все дано мной.
Посредине земли, данной богом, Гикую построил дом. На его месте выросло раскидистое фиговое дерево мугумо, которое стало священным.