езных бросовых землях, дом поменьше.
Сказку, как водится, венчает счастливый конец. Человек выстроил дом не меньших, а больших размеров. Увидев просторное жилище, жадные звери, отпихивая друг друга, бросились его захватывать. В пылу драки они не заметили, как человек подпалил дом, и все до единого сгорели. С тех пор человек жил счастливо.
В действительности события развивались трагичнее. Англичане применили свою излюбленную тактику «разделяй и властвуй», позаимствованную у имперского Рима. Не самых уважаемых, но самых падких на богатство и власть членов советов воинов и старейшин они объявили вождями и предоставили им диктаторские полномочия. Коллаборационисты, опираясь на авторитет британских пушек и пулеметов, держали в узде соплеменников, а колонизаторы осваивали новые территории. Гикую согнали с исконных земель. Прямо как в сказке, самые плодородные районы на законных основаниях, скрепленных вердиктами беспристрастных судов, быстренько перешли к англичанам, способным обрабатывать их эффективнее.
Помимо ружейной канонады и непонятного туземцам формального судопроизводства, у колонизаторов имелся еще один козырь – религиозный. «Миссионеры пришли и сказали: “Посмотрите на небо”. А когда мы опустили глаза, земля была уже не наша», – иронизировал Джомо Кениата.
Казалось, впору было торжествовать полную и окончательную победу. Но гикую не зря считались самыми смышлеными и предприимчивыми из покоренных народов Кении. Они быстро учились и перенимали полезный опыт. По мере роста числа образованных и богатых усиливалось желание получить назад отобранную землю. На самые решительные протесты колонизаторы отвечали репрессиями. Когда в 1952 году в Кении было введено чрезвычайное положение, вспыхнуло восстание Мау Мау, ставшее самым кровавым в истории британской Африки.
Что тут началось! В мгновение ока самые либеральные и демократичные британские поселенцы превратились в жесточайших консерваторов. Принцип «права моя страна или нет, но это моя страна» легко подавил способность непредвзято оценить противника.
В 1938 году писательница Элспет Хаксли выпустила роман-эпопею «Краснокожие пришельцы». Повествование велось от лица представителей трех поколений африканцев, глазами которых автор смотрела на пришельцев-англичан, чья кожа быстро краснела от экваториального солнца. Действия колонизаторов, описанные с точки зрения аборигенов, представали в комическом свете. То, что британцы считали само собой разумеющимся, для гикую выглядело полнейшей нелепицей.
Для написания необычной книги автору пришлось хорошенько изучить психологию аборигенов, вжиться в их сознание. Трудностей на этом пути – хоть отбавляй. За что ни возьмись, везде поджидает засада.
Вот, например, время, которое, по нашему разумению, проходит своей неизменно размеренной поступью, невзирая на лица и эпохи, а его плавное, неумолимое течение нельзя задержать ни на миг. Нам время представляется чем-то вроде прямой, на которую, в соответствии с общепринятым летоисчислением, последовательно нанизываются события. У африканцев по-другому. Для них время не движется. Оно застыло на месте и пребывает так испокон века и во веки веков.
Кенийский профессор Джон Мбити удачно сравнил традиционное понимание истории с комнатой, складом, сараем, где лежат никак не связанные друг с другом вещи. Человек видит их вокруг себя, но каждая вещь, то есть событие, существует для него отдельно, само по себе. Они не составляют целостной системы, они разрознены и самостоятельны.
Отсюда возникает радикально отличное от современного восприятие всего сущего: себя, семьи, рода, племени, природы, мира, вселенной. Жизнь вечно движется по кругу, а ритм ее движения жестко диктуется годичным природным циклом и обрядами. Причем, что уж совсем для нас удивительно, по продолжительности год на год не приходится, так как всякий раз в нем содержится разное количество дней. Получается это оттого, что сухие и дождливые сезоны от года к году имеют разную длительность. Никогда не бывают полностью одинаковыми и сезоны посева или сбора урожая. Год завершается тогда, когда завершается очередной полный цикл. Вот и выходит, что позапрошлый год мог закончиться в августе, а прошлый – в сентябре.
Если требуется точно выяснить, когда произошло то или иное событие, африканец привязывает его к чему-то знаменательному. Скажем, такое-то происшествие случилось в год, когда была большая засуха, или, предположим, сразу после того, как у любимого племянника родился первенец.
«В западных или технологических обществах время стало товаром, который может использоваться, продаваться или покупаться, а в традиционной африканской жизни время создается или производится, – написал в одной из работ профессор Мбити. – Человек – не раб времени. Наоборот, он сам «производит» столько времени, сколько ему нужно».
Непонимание африканского образа мышления сплошь и рядом приводит к поверхностным выводам. Сколько раз чернокожих обвиняли в неисправимой лени, праздности, в вечных опозданиях. Среди обличителей, к сожалению, значится и Иван Гончаров.
«Мало страна покоряется соединенным усилиям ума, воли и оружия, – досадовал наш классик, имея в виду Южную Африку. – В других местах, куда являлись белые с трудом и волею, подвиг вел за собой почти немедленное вознаграждение: едва успевали они миролюбиво или силой оружия завязывать сношение с жителями, как начиналась торговля, размен произведений, и победители, в самом начале завоевания, могли удовлетворить по крайней мере своей страсти к приобретению».
Путешествуя по Капской колонии, Гончаров смотрел на местных жителей глазами европейского колониста. «Черные племена до сих пор не поддаются ни силе проповеди, ни удобствам европейской жизни, ни очевидной пользе ремесел, наконец ни искушениям золота, словом, не признают выгод и необходимости порядка и благоустроенности», – сетовал он.
С точки зрения европейца, поведение африканцев представлялось нелогичным и предосудительным. «Сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения своих потребностей и затем уже ничего не делают, – сокрушался писатель. – Они выработают себе, сколько надо, чтобы прожить немного на свободе, и уходят. К постоянной работе не склонны, шатаются, пьянствуют, пока крайность не принудит их опять к работе».
В Южной Африке Гончаров пробыл всего месяц – с 10 марта по 12 апреля 1853 года. Из-за краткости визита его можно извинить, ведь то, что он написал об африканцах, – взгляд поверхностный. По сути это неправда. Каждый, кто пожил в Африке и наблюдал за африканцами без предвзятости, подтвердит, что они умеют вкалывать как проклятые. Просто для этого у них должна быть большая цель. А если ее нет, к чему торопиться? Жизнь идет по кругу, всему наступит свой черед, придет свое время, и подгонять его не стоит.
«Те африканцы, которые, как кажется со стороны, сидят и ничего не делают, не тратят время, – через сто с лишним лет пытался втолковать белым читателям профессор Мбити. – Они пребывают в ожидании времени или в процессе его «производства».
Индустриальный рабочий ритм, охвативший практически весь современный мир, траты времени не допускает. Вроде бы хорошо, так как такое отношение способствует быстрому приумножению благ цивилизации. Но есть и другая, не столь положительная сторона современного мышления, кардинально изменившая традиционного человека. О ней превосходно сказал Нобелевский лауреат Альберт Швейцер, знавший Африку не понаслышке.
«Ставшая обычной сверхзанятость современного человека во всех слоях общества ведет к умиранию в нем духовного начала», – еще в середине прошлого века подметил уважаемый врач, органист и философ[12].
Для Швейцера, всю жизнь стремившегося честно следовать высоким идеалам, временное отступление от сиюминутных дел для размышлений, духовного совершенствования было важнейшим преимуществом существа разумного, возможностью его дальнейшего развития.
«Став жертвой перенапряжения, человек все больше испытывает потребность во внешнем отвлечении, – констатировал Швейцер. – Для работы в оставшееся свободное время над самим собою, для серьезных бесед или чтения книг необходима сосредоточенность, которая нелегко ему дается. Абсолютная праздность, развлечения и желание забыться становятся для него физической потребностью. Не познания и развития ищет он, а развлечения – и притом такого, какое требует минимального духовного напряжения».
Проще и афористичнее, но оттого не менее сильно выразился Владимир Федорович Одоевский. «Они столько пекутся о средствах жизни, что жить не успевают»[13], – написал наш замечательный литератор, философ, музыкант, естествоиспытатель, благотворитель задолго до Швейцера и Гончарова.
Так стоит ли поражаться количеству отморозков и одноклеточных, живущих в самых цивилизованных странах? Надо ли считать однозначно примитивным и предосудительным традиционное африканское мышление? Понятно, что вопросы риторические, но от этого они не теряют актуальность.
Чтобы создать целую эпопею от лица традиционных африканцев, подробно описать ломку их сознания под влиянием нашествия властных «краснокожих» чужаков, требуется недюжинная способность к перевоплощению. Элспет Хаксли сумела справиться с трудной творческой задачей блестяще, проявив не только любознательность, трудолюбие и стилистическое чутье, но и стремление понять чуждую, непривычную культуру и мышление. Такой человек мог бы стать превосходным посредником между двумя столь непохожими народами, как англичане и гикую. Но вот вспыхнуло восстание Мау Мау, и от объективности Хаксли не осталось следа.
«Воплем из трясины» назвала она Мау Мау. В ее сочинениях 1950-х годов о повстанцах гикую не встретишь ни одного сочувственного слова, зато сколько угодно издевок и описаний патологической жестокости, с которыми контрастируют умиленные рассказы о мужестве и героизме британских военных. Уже в 1980-е годы в сборнике «Девять лиц Кении», Хаксли обильно процитировала британского парламентария, сравнившего лидера Мау Мау, народного героя Дедана Кимати с Гитлером, а повстанцев – с нацистами. Потом британская пропаганда будет прибегать к этому приему всякий раз, когда ей понадобится создать образ врага, будь то сербский президент Слободан Милошевич или ливийский лидер Муамар Каддафи.