Глава 32
Позвонить судье Филдингу не было никакой возможности – телефоны молчали по всему Южному пляжу. Поэтому они вчетвером, сидя с чашками зеленого чаю в руках, тихо разговаривали под треск и гудение пузатой печки в углу. Говорили о процессе над Кабуо, единственной существующей для них теме вот уже столько дней. Было поздно, в комнате разливалось тепло, а за окном все замерзло, омытое лунным светом. Исмаил, раньше писавший о судебных процессах в Сиэтле, утешил Хацуэ и ее родителей, заверив их, что с такими записями судья Филдинг объявит пересмотр дела.
Хацуэ вспомнила, что шериф, давая показания, упомянул опрокинутую кружку на полу рубки. Это значит, сказала Хацуэ, что шхуну Карла Хайнэ качнуло волной от грузового корабля. А раз Карл так и не поднял кружку, то эта же волна сбросила и его самого. Значит, суд над Кабуо должен быть прекращен.
Мать заметила дочери, что сам по себе разлитый кофе еще ничего не доказывает. Отец согласился с ней, прибавив, что кроме разлитого кофе должно быть что-то еще. Кабуо предъявлено слишком серьезное обвинение; чтобы избежать тюрьмы, понадобится нечто гораздо более существенное, чем опрокинутая кружка.
Фудзико осторожно подлила Исмаилу чай и спросила, как поживает его мать. Фудзико сказала, что всегда была высокого мнения о всей их семье. И похвалила газету Исмаила. Сходив за тарелкой с печеньем, она предложила ему взять хотя бы одно. Потом захныкал ребенок Хацуэ – до них отчетливо донесся его плач, – и Фудзико ушла.
В полночь Исмаил засобирался; он пожал руку Хисао, сказал спасибо за чай и попросил поблагодарить ушедшую Фудзико. Хацуэ проводила его до крыльца; она стояла в сапогах, в старом отцовском халате, засунув руки глубоко в карманы. Изо рта ее вырывались клубы пара, заслоняя лицо.
– Исмаил, – сказала она, – я так благодарна тебе!
– Знаешь, – ответил он ей, – когда ты состаришься и станешь вспоминать прошлое, вспомни обо мне, хотя бы ненадолго. Я…
– Да, – ответила Хацуэ. – Я вспомню.
Она подошла к нему ближе и, не вынимая рук из карманов, поцеловала, едва коснувшись щеки.
– Найди себе девушку, Исмаил, и женись на ней, – сказала она ему. – Заведи детей. Живи.
Утром, без десяти семь, мать разбудила Исмаила, сказав, что в кухне его дожидается жена подсудимого. Исмаил встал, плеснул в лицо холодной водой, оделся и почистил зубы. Когда он спустился, мать стояла у плиты, а Хацуэ сидела за столом, отпивая кофе. Он увидел ее и тут же вспомнил тот легкий поцелуй.
– Может, я выйду? – спросила мать. – А вы поговорите.
– Мы пойдем в кабинет, – ответил Исмаил. – Вы согласны, миссис Миямото?
– Возьми кофе, – сказала ему мать. – Я сейчас заварю тебе.
Они прошли в кабинет; Исмаил шел впереди. Забрезживший рассвет, едва видневшийся сквозь заиндевевшие окна, начал окрашивать небо в морозные оттенки оранжевого, растекаясь высоко и далеко над соленой водой. Рододендроны пригнулись под тяжестью снежных шапок; с карнизов свисали сосульки. Все вокруг застыло, охваченное белым безмолвием.
Хацуэ заплела длинную толстую косу; ее черные волосы блестели. Она была в шерстяном свитере грубой вязки, темно-синих брюках и рыбацких сапогах, доходивших до середины икр. Хацуэ стояла и смотрела на портрет отца Исмаила, совсем молодого, когда тот еще был лесорубом.
– Ты так похож на него, – сказала Хацуэ. – Мне всегда так казалось. Особенно глаза похожи.
– Но ведь ты не для этого шла в такую темень по сугробам, – ответил ей Исмаил. – Зачем же тогда?
– Я всю ночь думала, – сказала Хацуэ. – Ты помнишь, что говорил Кабуо во время дачи показаний? Что у Карла был фонарь, закрепленный на мачте. Огни не горели, и он повесил ручной керосиновый фонарь.
Хацуэ потерла ладони.
– Вот что я думаю, – продолжала она. – Если фонарь все еще там, на мачте, выходит, что аккумулятор у Карла и в самом деле сел. Как и говорил Кабуо. Значит, у Карла действительно не горели огни и он вывесил фонарь. Разве это ни о чем не говорит?
Исмаил сел на край отцовского стола и потер подбородок, раздумывая. В отчете шерифа, насколько Исмаил помнил, о керосиновом фонаре, привязанном к мачте шхуны Карла, ничего не было. Но ведь шериф мог и упустить такую деталь. В любом случае не помешает проверить.
– Ладно, – решил Исмаил. – Поехали в город. Убедимся сами.
Они ехали в «крайслере» Исмаила по слепяще-белой заснеженной дороге, то тут, то там украшенной надломленными или упавшими зелеными ветками кедров и гемлоков. Буран прошел; неподалеку от улицы Лундгрена, на гребне холма, стояли дети с санками и камерами и глядели вниз, в овраг, окруженный тонкоствольными ольхами и зарослями низкорослого, без листвы клена. Исмаил повернул на дорогу, ведущую к Индейскому холму, они проехали клубничные поля семьи Масуи, потом коровник с дойными коровами Торсенов и курятники Пэтси Ларсен. Хацуэ, положив рукавицы на колени, протянула руки к обогревателю.
– Сначала надо повидать Кабуо, – сказала она. – Надо все ему рассказать. Я хочу, чтобы он увидел эти записи.
– Присяжные собираются в восемь, – напомнил ей Исмаил. – Если успеем осмотреть шхуну Карла, приедем в суд во всеоружии. И дело закроют.
Хацуэ долго молчала, глядя на него. Смотря пристально, она отвела косу, положив ее на грудь.
– Ты знал об этом грузовом корабле? – наконец спросила она. – Ты ведь знал, так?
– Вчера узнал, – ответил Исмаил. – И весь день думал, как поступить.
Хацуэ на это ничего не ответила; он посмотрел на нее.
– Прости, – сказал Исмаил. – Хотя как такое можно простить?
– Нет, я тебя понимаю, – ответила Хацуэ. – И кивнула, потом потерла руки и глянула в окно на окрашенный солнцем снег: – Кругом так чисто! И так красиво!
– Да, – согласился Исмаил.
В отделении они разыскали шерифа; он склонился над столом, сидя рядом с электрическим обогревателем. Когда Арт увидел, как они вместе вошли к нему, он бросил ручку на край стола, встал и прикрыл глаза ладонью.
– Ну-ка… дайте угадаю… – сказал он. – Вы ко мне явно по делу.
Хацуэ вынула отчет береговой охраны, развернула листки и положила на середину стола.
– Это нашел мистер Чэмберс, – пояснила она. – Вчера вечером он показал их мне.
– И что же?
– Грузовой корабль, – ответил Исмаил. – В ночь, когда погиб Карл Хайнэ, через Судоходный канал прошел грузовой корабль, прямо как…
– Шерлоком Холмсом себя возомнил? – усмехнулся Арт. – Так вот… у нас есть причальный конец и окровавленный гафель. А они говорят сами за себя. И больше ничего не надо.
– Послушай, Арт, если ты разбираешь скоропись, взгляни, что здесь написано. По-моему, этого достаточно, чтобы осмотреть шхуну Карла еще раз. Вдруг упущено что-то важное. На что указывают эти записи.
Арт кивнул ему, коротко кивнул Хацуэ, сел за стол и взял листки.
– Ну, скоропись-то я разобрать смогу, – сказал он.
Исмаил и Хацуэ наблюдали, как он читает про себя. Шериф успел разобрать половину, когда вошел Абель Мартинсон в высоких, до колена, сапогах и утепленной армейской куртке, капюшон которой, подбитый мехом, плотно обхватывал голову, оставляя только багровый нос и щеки.
– Телефоны заработали, – объявил он шерифу. – Пол-острова уже подключили всего полчаса назад. Наладили связь в городе и к югу от нас, до самого маяка.
– Слушай, Абель, – отозвался шериф, – едем к докам консервного завода, где склад Сомменсена. Возьмем с собой Исмаила; миссис Миямото пусть пока подождет в кафе. Вы там посидите, закажите себе завтрак, – обратился он к Хацуэ, – потому что вам с нами нельзя, вы – лицо заинтересованное. Достаточно уже и того, что эти бумаги оказались у вас. А мне такое не по нраву.
– Да нет же, это все я, – вступился Исмаил. – Я нашел бумаги. Миссис Миямото не имеет к этому никакого отношения.
– Все равно, – не соглашался шериф. – Вы, миссис Миямото, посидите в кафе. Закажите себе яичницу или там газеты почитайте. В общем, займитесь пока чем-нибудь.
Абель подышал на замок, висевший на складе Сомменсена, заплесневелом сарае, сбитом из пропитанных креозотом досок больше пятидесяти лет назад. Даже после снежного бурана в нем пахло солью, дегтем, чуть дизельным топливом и гниющей древесиной. Другой стороной сарай выходил на воду; шхуны заплывали в него, их чинили, и они снова выплывали. Жестяная крыша защищала строение от островных дождей, внутри были две лебедки, строительные леса и широкие причалы – в таком помещении удобно передержать шхуну зимой, подремонтировать ее. Последние два с половиной месяца сарай у Арве Сомменсена арендовало полицейское управление – в нем стояли рядом «Сьюзен Мари» и «Островитянин». Сарай оставался заперт, и время от времени Абель, у которого был ключ, наведывался в него для проверки. Он заверил всех в том, что с семнадцатого сентября на шхунах никто ничего не трогал, все осталось в целости и сохранности.
Абель открыл ворота со стороны, выходящей на воду, и в помещение хлынул мглистый дневной свет. Исмаил тут же глянул на мачту «Сьюзен Мари», пройдясь по всей длине поперечного бруса. Никакого фонаря не было.
Они поднялись на борт, зашли в рубку. Исмаил стоял на пороге, а шериф водил фонариком, выхватывая сигнальный буй в кожухе рядом с нактоузом, койку, руль, аккумуляторное гнездо.
– Слушай, Арт, – сказал шерифу Исмаил, – когда ты давал показания, то говорил про какую-то кружку на полу? А где именно она валялась? Ты, случаем, не помнишь?
– Это я поднял ее, – отозвался Абель. – Да вот здесь она и лежала, прямо посередине рубки.
– А остальное? Только кружка валялась?
– Вот как вы сейчас видите, так оно и было, – ответил Абель. – Мы ничего не трогали, я только кружку поднял. Так, машинально – валяется, ну я и поднял. Знаете, терпеть не могу беспорядок. И ничего с этим не поделаешь.
– А ты поделай, поделай в следующий раз, – предупредил его Арт. – Мы ж расследование ведем, так что, будь добр, не трогай. Ни-че-го.
– Хорошо, не буду, – виновато ответил Абель.