— Что там Отто и Граббе? — бросил через плечо Ахмет, перетягивая бедро военврача жгутом.
— Мертвы. Оба.
— Кажется, у него кончилась лента, — предположил проводник, прислушиваясь к наступившей тишине.
— Кончилась эта… Появится другая. Как… Какая, к черту, разница?! — прошипел Липке, закатывая от боли глаза. — Все равно мы влипли. Сдохнем. Все мы здесь сдохнем!
— Да сиди ты тихо, идиот! — бросил Ахмет и косо взглянул на командира. — Что теперь делать будем? План с самолетом сорвался?
Мютц прислонился спиной к камню, который приятно холодил тело. Амуниция и БК лежали рядом. Автомат в руке. Но он думал о другом. Что и озвучил:
— Если этот гаденыш еще раз даст очередь по телу Отто, то динамит разнесет половину ущелья. Вместе с нами.
— Иисусе! — медик сморщился и заплакал. Слезы ручьями лились из воспаленных бессонницей глаз, оставляя кривые серые дорожки на грязном лице.
— Отставить истерики! Держи себя в руках, Липке, — осадил солдата гауптштурмфюрер. — Ты только что гнул пальцы передо мной и дерзко язвил, рьяно разжигая смуту, а сейчас ноешь, как теленок под ножом.
— Замолчите… Вы… Вы не достойны звания офицера… Вы сгубили отряд! Вы слабое звено в команде… Какой, к черту, опыт?! Вы ничто и никто…
Ахмет два раза хлестнул ладонью по лицу медика, отчего тот замолчал, но стал тихо скулить, согнувшись в три погибели.
— Мерзавец! Набрали в рейд дерьма всякого, бездарных особей… — Мютц сплюнул и хотел сказать еще что-то, но по ущелью пробежало эхо слов, брошенных противником.
— Хендэ-э-э хо-о-х-х! Дас-с ист энде-е… Сдавайтесь-с-с-с… су-у-ки-и-и-и…
Фашисты переглянулись. Ахмет выругался на своем родном языке, смысл был понятен и без перевода. Липке отпихнул товарища и проворчал:
— Может, лучше сдаться? Нас обменяют на советских разведчиков, взятых в плен, или посадят в тюрьму, но расстрелять… Расстрелять не должны. Добровольно сдавшихся в плен не убивают!
— Кто тебя спрашивать будет, гуманист чертов?! — Ахмет достал какую-то травяную жвачку и забросил в рот. — Ты сам-то жалел кого-то, сжигая деревни и перерезая горла? Там все припомнят…
— Замолчите оба! Подонки. Пристрелю сразу за разговоры о сдаче в плен. — Мютц сжал кулаки. — Ахмет, придержи пока тыл, там где-то елозит местный абориген с винтовкой, не хватало еще нам пулю в спину. План не меняется. Сейчас ты, Липке, встаешь и идешь к этому русскому. Да-а! Ты не ослышался. При всем твоем неуважении ко мне, к человеку и командиру, это не просьба, а все еще приказ. И будь добр исполнить его. Будешь сдаваться в плен. Понарошку. Скидывай с себя амуницию и излишки боекомплекта. Под жилет комбеза сунь на поясницу пистолет, в набедренный карман запасную обойму. Нож припрячь тоже. С поднятыми руками ты сейчас…
— Герр капи…
— Слушай и не перебивай, солдат! С поднятыми руками выходишь на тропу и с белым платком в правой руке ковыляешь вперед. Можешь кричать врагу все что угодно. Сдаешься, боишься, не хочешь умирать в этой проклятой пустыне, готов выдать секреты операции и так далее. Загрузи голову русского всякой чепухой.
— А что дальше?
— В кулаке с платком зажмешь гранату. «Яйцо» с выдернутым кольцом. Малогабаритная «М39» будет незаметна под платком. Как только поравняешься с противником или выйдешь на расстояние меткого броска, кидай гранату и сразу прыгай в сторону. Желательно влево, в мертвую зону врага. Если допустить, что взрыв не убьет или не покалечит русского, то уж точно собьет его внимание. В случае чего стреляй из табельного и не давай ему высунуться. Сам тоже берегись. Я в это время метнусь справа, вон к тому камню, возле Граббе. Оттуда буду прикрывать тебя. Понятно? Так. Ахмет. Отдай мне «МП-40», возьми лучше советский автомат. С «ППС-43» погибшего Гюнтера и в форме РККА ты вообще будешь выглядеть их солдатом, особенно для летчика. Ты левым флангом по моему сигналу кидаешься вперед, то есть к Липке. Далее, страхуя друг друга, пробираетесь на выход, заходите в тыл врага и либо гранатами, либо из стволов уничтожаете его. После этого я хватаю динамит и БК Отто, нагоняю вас, и дальше по прежнему плану — уход в солончаки, ожидание самолета под видом конвоира и двух пленных. Все ясно?
— Да, командир, — кивнул Ахмет, высматривая тыл.
— Тебе-то да, а мне что? Жизнью рисковать? Под пули русского лезть? — Липке скривился, уже не от боли, а негодования и страха.
Со стороны склона с Синцовым снова послышалась команда сдаваться и выходить по одному. Немцы переглянулись.
— Интересно, у него патроны в «МГ» закончились? — прошептал Ахмет, почесывая бровь.
— Не беспокойся, на твою шкуру хватит! — пробурчал медик и осекся, увидев пламенный взгляд азиата.
— Липке, здесь никого не волнуют твои страхи и инстинкты, — Мютц потер саднящее плечо. — Тебя уже не заставляют выполнять цель операции. Теперь задача другая — выжить всем и выбраться из этого проклятого места. Ты начинаешь, мы заканчиваем. И от того, как ты сыграешь эту роль, зависят все наши жизни. Понятно излагаю?
— Да понял я, понял. Я же ранен, то есть слабое звено в цепи. Ты командир, Ахмет невредимый. Значит, мне геройствовать и идти смертником. Что тут не ясно?!
— Ахмет, — Мютц обратился к азиату, игнорируя словесный понос военврача, — ты жаждешь убить русского больше нас, знаю.
— Я кишки ему выну и заставлю… — Ахмет снова вспомнил трагическую сценку в логу у термитника, где чекист обхитрил его и Гюнтера, победив в поединке. — Я его…
— У тебя все права на это, — продолжил офицер. — Мышкой ныряешь вперед, заходишь в тыл и делай с ним что хочешь. Но, смотри, не проиграй ему снова!
— Есть! Сделаю.
Когда Липке приготовился, Мютц кивнул, переводя автомат на боевой взвод, выглянул из-за валуна и крикнул в пустоту на ломаном русском:
— Ми здаемься! Ми выхадить. Нихт шиссен. Не стрелять. Ми здаемься…
Липке уловил жест командира и разогнулся, застонал от боли в бедре, постоял полминуты, решаясь. Потом поднял руки, правую — с пучком чистого бинта, с укутанной в нем гранатой, обернулся к товарищам:
— Я слышал рассказы фронтовиков вермахта, как русские, якобы сдаваясь в плен, подрывают себя и наших солдат… Я сразу говорю вам… Даже не надейтесь на подобное от меня! Я не камикадзе и не русский сумасшедший. Я сделаю все так, как ты, командир, спланировал.
— Если он приблизится к тебе, действуй по обстоятельствам. Граната, пистолет, нож… Ты неплохо владеешь рукопашным боем.
— Ага. Раненный в ногу против пулемета?! Очень заманчиво, — медик сплюнул и вышел из-за валуна.
Глава 20
Наступил момент истины.
Липке медленно двигался вперед, помахивая белыми бинтами, его напряжение ощущалось за километр. Мютц изготовился к броску вправо, Ахмет вышел на исходную слева. И стали ждать. Нервно и томительно потекли минуты. Русский что-то крикнул медику, но Мютц не разобрал, моля Бога о том, чтобы военврач прошел как можно дальше. Вот он поравнялся с трупом радиста и искалеченной рацией. Приостановился, судорожно глотая воздух, будто тонул. Ахмет мысленно обратился к Аллаху и прицелился в кромку обрыва слева, где предположительно засел враг. Липке продолжил движение, вяло махая бинтом. Еще немного, и его онемевшая рука опустится. Мютц заскрипел зубами. Еще два шага. Еще шаг.
Противник позволил немцу дойти до мертвого Отто и даже сделать два шага дальше, после чего его злой окрик настолько напугал медика, что он запнулся. Русский попросил диверсанта обернуться вокруг своей оси, показать, что он безоружен. Мютц напрягся пуще прежнего и вжался щекой в теплое железо «МП-40». Он готов был дать очередь в цель, как только она появится на горе, и сразу нестись вправо. Несмотря на раны, он мог бежать и неплохо стрелять во врага, лишь бы тот высунулся.
Но противник не подставился, хотя и показался…
Синцов оценил ситуацию с возможными последствиями этой неожиданной сдачи в плен матерых диверсантов СС и подготовился. Остывающий после стрельбы пулемет с пустой магазинной коробкой он положил так, чтобы ствол торчал над краем обрыва, а сам чуть сдал назад, всего на пару шагов, и с «ППШ» выглянул наружу. Рядом лежала немецкая «колотуха», за поясом торчала «РГД-33» без запала, «МП-40» висел на спине, пистолет на пояснице.
Раненый фашист с бинтом в руке исполнил приказ Николая и покрутился. Вроде чисто. Лейтенант выглянул чуть больше, проверяя тыл немца, но кроме двух трупов, трех больших камней и куцых кустов, поникших после огненно-ударной волны взрывов, ничто не бросилось ему в глаза. «Эх-х, Агинбека бы сюда сейчас! А еще лучше в тыл к фрицам, для прикрытия». Синцов крикнул, чтобы пленный медленно шел вперед и не смел даже дернуться. Иначе его ждет участь тех двух товарищей. И всей группы вообще.
Липке яростно закивал головой, ковыляя по тропинке. Николай быстро обернулся. Всего на секунду. Никого. Валун позади него и покатая осыпь. Метров пятьдесят. Орел, не решаясь в третий раз вернуться к слишком шумному ущелью, витал невдалеке, над оранжевыми барханами. Лейтенант снова уставился на шагающего пленника и вздрогнул — фриц замахнулся рукой с белым бинтом и тотчас кинулся в сторону. А из глубины ущелья в ту же секунду раздалась автоматная очередь.
Лейтенанта словно кипятком обдало. Два раза. Сначала от внезапного страха летящей гранаты, потому что в мелькнувшем сером камушке мозг чекиста распознал именно ее. И машинально выпущенная им из «ППШ» очередь, кажется, даже не задела отскочившего диверсанта. А вторая горячая волна окатила офицера уже от взрыва гранаты. Сильнейший звук и удар. Осколочек размером со спичечную головку пронзил предплечье, но этих осколков могло быть и больше в теле Николая, если бы не валун, за который он метнулся. Больно ударился плечом и головой, остро шибанул себя своим же автоматом, но еще больнее резанула мозг мысль о потере бдительности и провале поединка. Да и какой там поединок, даже в плен не смог взять нормально!