— А зачем за обедом? Разошли сообщения, тебе и бегать не придется.
— Ну ты же не думаешь, что я так вот просто пустила в тактическую сеть их всех? Только старшую. Как они ее называют за спиной: «тетя-капитан». Ну, а второе — я хочу видеть и слышать ответ. Тоже чувства.
Чувства исполнительской братии поделились практически пополам. Пока доктор добирал часы сна, пока «Такао» полуциркуляциями обходила позиции штрафников, в кают компании кто-то распыхтелся:
— Я-то думал, буду для своих петь. Думал, в посольство еду, для людей.
Сольвейга на то плечами пожала:
— А я думаю, надо их простить и жить дальше. Бывает же, что рождение ребенка убивает мать. И что, ненавидеть за это ребенка до конца его дней?
Люди повскакивали с мест; блики синего и алого цвета с футуристических панелей заплясали по лицам, по стиснутым кулакам:
— Соль, ты чего?
— Ты же с нами ездила по фронтам, в больницах выступала!
— А теперь перекинулась на сторону либерастов? Платить и каяться?
Женщина продолжала стоять на своем:
— В том вопросе я считаю как вы, а в этом — как я. Туман закончил войну, пора закончить и нам.
И в полной тишине гости поделились надвое. Кто решил поддержать Сольвейгу, вышли готовиться. Прочие же угрюмо сидели за красивыми гладкими столами, в привычном каждому по игре «Mass Effect» интерьере космического рейдера «Нормандия». И не двигался никто, и слов не находил. Проснувшийся доктор сделал второй заход к автомату с едой. Увидев хмурые лица и узнав суть спора, доктор подумал: «Всякий свое мнение имеет, а я вот не определюсь никак.»
Тут его взяла за рукав давно присматривающаяся девушка в ярком и полуоткрытом платье:
— Хо! Это на самом деле ты!
Доктор недоуменно всмотрелся:
— Алка? Точно, Алка! Вот где не ждал встретиться! Ты как здесь?
— Я тут с подтанцовкой. Ну, нашего фронтмена кудрявый в лазарет уложил, так что у меня типа отпуск… — девушка уверенно подтянула собеседника к столу:
— Садись! Давай сюда твой поднос. Ешь, а я рассказывать буду…
Оказывается, в родном городе развод терапевта вызвал совершенно гомерических размеров общественный резонанс. Доктор вспомнил, как Такао приобнимала его на ступенях, и как не далее сегодняшнего утра вызывала в рубку. Подумал, что после этого волна подымется еще выше. Алла заметила, что доктор ужин закончил, и как бы между прочим спросила:
— Так вы развелись после того, как появилась… Она? — девушка осторожно кивнула на экран, где Такао и Сольвейга обсуждали лучшее размещение звука на полубаке.
Доктор вздохнул:
— Я не завел никого на острове. И развод был задолго до того. Все перебрехали, сучьи дети, а прошло времени всего-то пара недель.
Алла запустила пальцы в подстриженные челкой рыжие волосы:
— Не мое, конечно, дело… Но все равно ж узнаю через сплетни. Лучше сам скажи. Если не хочешь, чтобы опять переврали.
Зеленые глаза смотрели серьезно и сочувственно, так что доктор проговорился:
— Мне выдали предписание до Хабаровска. Типа, секретное. То есть — там скажут, куда дальше. Жена с порога: карьера или семья! Я только заикнулся, что на самом-то деле мы еще дальше поедем, а мне в ответ: «Куда там еще дальше? В поселок Новоебуново на берегу Тихого Океана? Ты это решение один принимал, без меня! Вот один и катись!»
Доктор фыркнул:
— Я было собрался объяснить про Перл-Харбор, да чего-то обиделся. Если, думаю, сейчас вопли, то как же она заорет, когда со мной, не дай бог, случится что? Нынче не старый мир, инвалидность как раньше насморк, на каждом углу можно подхватить… Ну и покатился. Один.
— И что теперь? Я видела в гостинице, ты кидал письма в ящик. Ты ей не писал потом?
Доктор:
— Нет. Это матери с братом.
Девушка подняла брови:
— Что, «если пустишь ее в дом — не мужчина ты, не гном»?
— Нет, — врач даже плечами пожал. — Просто я в самом деле не понимаю, что сказать. «Вернись, я все прощу?» Так нет, не выговаривается как-то. Извиняться? Мне надоело, что всегда виноват я!
Почувствовав нешуточную обиду в голосе, девушка сменила тему:
— А я думала, эти ваши куклы и правда такие уж идеальные. И рядом с ними про нас вообще думать невозможно.
И оба еще раз посмотрели на экран, отображающий длинный полубак. Такао уже организовала там кресла и стойки для инструментов. На другом экране, где ради антуража крутился открытый тактический чат, доктор прочитал молниеносную переписку с берегом. Из радиообмена следовало, что выпендрежница «Такао» подойдет к порту перед закатом, чтобы актеры выступали контражуром, на фоне садящегося багрового шара.
То ли оставшиеся в кают-компании это сообразили, то ли просто не утерпели. К черту политику! Когда еще споешь вживую, для всего населения немаленькой гавани, да на борту страшного крейсера Тумана, да кровавыми крыльями за спиной закат! Довольно скоро в комнате остались только доктор и Алла.
— Ну как… — ответил врач на зависший вопрос. — Фигуры безусловно. Здоровье. А воспитание… В процессе, скажем так.
— А они правда не ревнивые?
— У них половины инстинктов нет, — постарался честно и точно пояснить доктор. — Не пытаются интриговать, практически не врут. Да значит да, нет значит нет.
— А чего так? — Алла подперла кулачками щеки.
— Ну, человечество же развивалось, — сказал доктор, чувствуя себя опытным и мудрым. — Эволюция там, то-се. А эти готовые. Рефлексы тела на месте, а вот воспитание… Не жили они в пещерах при палеолите, нет у них необходимости кормильца переманивать, друг дружке шпильки в туфли пихать.
— Так вам, получается, этого вот не хватало? — Зеленые глаза распахнулись шире обычного.
— Мой же случай не показатель, — пожал плечами мужчина.
— Ну ничего, разъясним эту сову… А мужского пола они существуют?
Доктор вспомнил Юрия Петровича Зацаренного, дожидающегося операции в Международном Гавайском Госпитале, и сказал:
— Пока нет.
— Пока? А потом?
— А потом конец, — сказал доктор. — На Земле останутся идеальные люди из нанопыли, остальные вымрут. И будут потом историки гадать, существовал хомо сапиенс сапиенс или это легенда такая. Вроде орков с эльфами.
Алла поднялась:
— Да ну нафиг! Пошли тоже на палубу. Танцевать я и без начальников могу.
— И то дело, — с облегчением поднялся доктор. — Нафиг этот гнилой базар.
Базар-вокзал в гостинице затих лишь к позднему вечеру. И тогда, наконец, Балалайка решилась оставить своих беспокойных подопечных. Выгрузка и размещение полусотни творческих личностей, разогретых концертом на подходе, дались ей нисколько не проще, чем тому же доктору — погрузка их на «Такао» во Владивостоке.
Но все кончается, кончились и хлопоты. Решив, что для поправки настроения следует прибить несколько нервных клеток с подобающей закуской — и, желательно, в тишине — женщина направилась к фонарям рынка. Рынок врач же и посоветовал, сказав, что привычную еду можно найти только там. А торговля идет и после заката, как в большинстве реально жарких стран.
Эскулап не соврал: и рынок работал. И квашеная капуста, столь хорошо сочетающаяся с заветной фляжкой, на базаре имелась. Но вот цена!
Балалайка перевела взгляд к соседнему прилавку:
— Да у вас тут черная икра дешевле!
Две немолодые тетушки в белых косынках и длинных закрытых одеждах, приценивающиеся к икре, завздыхали наперебой:
— Да что там дорого!
— Сын приехал, угостили бы.
— А пост. Нельзя.
— Так что, холодильника нет? — густым басом удивился иеромонах, тоже выбравшийся на берег по случаю спавшей жары.
— Да есть, так уходит завтра сын в море.
— Ну, на войне и в пути допускается не соблюдать пост, — иеромонах пожал плечами.
— А если он кабелеукладчик? Это же не война и не путешествие. Обычная работа. — Уперлась одна из тетушек. Иеромонах испустил двухметровой длины вздох. Размашисто перекрестил прилавок с черной икрой:
— Нарекаю тебя ежевикой! Все, покупайте. И не смущайте господа пустым начетничеством.
— Батюшка, благодетель наш, благослови! — обе тетки повалились в ноги. Балалайка, не зная, плакать или смеяться, вернулась к своей капусте и сказала загорелому продавцу на разухабистом «моряцком» английском, с явной угрозой:
— Вы видите то, что вижу я? Триста граммов капусты стоят четыреста рублей?
— Именно так, — подтвердила Рицко, изучив ценник.
— Вы не подумайте, — сказала Балалайка, возгоняя в себе злость, — что я плохо вижу, или выжила из ума. Просто есть эмоциональные переживания, через которые сложно пройти в одиночку…
И тут сообразила, кто стоит рядом, под тусклым желтым фонарем:
— Рицко!!!
— Капитан!!! Ай, не обнимай так, задушишь, bogatyrka, даттебайо!
— А ты постарела, подруга. Извини, если обидела.
— Все говорят… Что поделать, моложе мы не становимся. Давай присядем там вон, под навесом. Выпьем… Чего тут есть?
— Слушай, но мы же лет пять не виделись! Не молоко же пить по такому случаю.
— Жара спала — можно и vodka.
— Слушай, и правда пять лет, от самого Перекрестка, будь он проклят! Как там у вас? Как Синдзи, Аска, Рей?
— Рей умница. А Синдзи, козлина, чуть не разругался с Аской напрочь.
— Да ты что?! Так, давай. За ветеранов забытой войны.
— Правда. Пять лет, и все уже заняты другим. Кампай!
— Твое здоровье! Вот кальмаром закуси, тут все свежайшее. Так что там с Аской?
— Ну, она чуть не ушла к писателю. Кореец какой-то.
— Вот это новости! Надо еще раз выпить. И чего?
— Кампай! Ну там Хелик с Ненажным подсуетились, и тот кореец вовремя увлекся Алиской из океанографического универа в Саппоро. Ну, на Хоккайдо. Ниче такая пацанка, Мисато в шоке…
— Хренассе!
— А то. Знай наших.
— Ваших — знаю. А дальше чего?
— А дальше тот кореец вообще в армию вербанулся, а там во Владимирске стряслась такая хрень, до которой не допустили даже нас… И с концами. Короче, помирились Аска и Синдзи… Теперь ты вот это пробуй.