вот пароход; а следом броненосец; а рядом линкор, еще линкор, и плоская палуба «Леди Лекс», и подвешенный на ниточках «Зеро», и рубленые формы так и оставшегося в чертежах «Зумволта»…
Маленьких аватар Тумана здесь не было. История флота в моделях закончилась у входной двери. Корнет ответил:
— Наше оружие не то, чтобы совсем бессильно. Но ядерных бомб в своих городах нам только и не хватало.
Айболит прибавил задумчиво:
— Это не чужой разум как ребенок, это дети как чужой разум, только пока не развитый. Что взрослых и спасает. А выросшие дети… Мда-с…
— Это вилы, — рубанул Корнет. — Как мы теперь видим.
— Делать-то нам что? — засопел майор морской пехоты, командир охраны посольства.
— Дружить с русалками. Если танкисты забунтуют, кто остановит мятежную машину? Другие танки. Вот и свихнувшуюся русалку остановили другие русалки. Наши.
— Но средства против них у нас нет, — командир «Адмирала Лазарева», он же старший по званию военный на острове, поставил перед собой сцепленые руки.
— Нет, — согласился Корнет. — Кроме хороших отношений.
— Но это же полумеры, костыли, — не успокоился майор. — Личные отношения вместе с личностью кончаются!
— Если «костыль» отлично работает и не доставляет проблем ни пользователям, ни разработчикам, — Корнет повел плечами, — то мы его переобзываем «технологическим крепежом». И живем дальше.
Главный врач госпиталя тяжело вздохнул:
— Ангелы пытались нас завоевать — мы их отбили. Туманный флот пришел — побороли. Но снова политика. Дележка ресурсов. Опять человечество несется в будущее, зажмурив очи. Нас не изменить!
— Да и пофиг! — рыкнул моряк. — Не первый раз. Чихать, прокрутимся!
Посол Ермолов поднял взгляд к белым панелям потолка, к зазвеневшим на сквозняке подвескам большой трехъярусной люстры.
— Оптимистические трагедии? — буркнул майор.
— Жизнерадостный хрендец, на наши теперешние мерки, — поправил Корнет, разглядывая модель авианосца.
Ермолов понял, что надо подводить итоги:
— Вот люди покруче нас были, а выражались вежливо, сдержано. Они настоящие штыки видели, не испытавали нужды придавать себе лишнего весу, ибо знали собственный и пользоваться им умели. Мы вот не умеем, так и придаем себе важности остреньким…
Посол протер лоб свежим платком.
— Как же мне, Д’Артаньяну… А, это я говорил уже, — подмигнул сразу всем, и тягостная атмосфера вмиг рассыпалась. Люди заулыбались, задвигались на стульях.
— Совещание закрыто, — сказал Ермолов. — Спасибо. Все свободны.
Свободные от дежурства люди расходились по домам, поглядывая на накатывающий с севера циклон, и ежась в ожидании ливня. Пройдя до начала дорожки в зарослях, Корнет спросил товарища:
— Что голову повесил?
— Хемптона парализовало-таки. Облажались мы. На бессмертие замахиваемся, а травму позвоночника вылечить не можем.
— Кто вообще Хемптон? — Корнет даже остановился. Под ветром зашумели заросли папоротника, почти легли. Невесть откуда взявшиеся кактусы стояли гордо, как истинные мучачос.
— Парень Асты.
— Док, что я слышу? Не «капитан тяжелого крейсера Астория»?
— И капитан тоже. Но все-таки парень Асты.
— И что с ним?
— В бою, когда «Асторию» накрыло, Хемптон упал под приборы в рубке и повредил шею. Межпозвоночные диски шейного отдела защемили нервный ствол. Почти неделю мы с ним возились — даже Рицко не справилась. Говорит, проще новый позвоночник сделать.
Корнет повернулся, зашагал дальше. Ответил, перекрикивая шум ветра в зелени:
— Так сделайте! Будет полный голливудский канон. Каре тузов! Русский кагэбэшник…
— Грушник вообще-то, — доктор догнал товарища, и тому не стало нужды кричать.
— Да пофиг, разбираться еще… Потом женщины, обе киношные красавицы. Русская мафиози. Японка-недонобелевка. И негр-мореход. Или теперь это уже афротуманоамериканец? Короче, полная политкорректность: феминистки с правозащечниками рыдают от умиления.
Доктор убрал в карман шапочку, чтобы не сдуло. Проворчал:
— Злые русские захватили гражданина США и переработали в голема Тумана? Ермолов упарится ноты писать.
— Ермолов знал, на что шел. Я ему заказал уже на Новый год шпагу и плащ мушекетерский.
— Ты прям такой крутой, не боишься начальство подкалывать?
— У меня инстинкты нормальные! — Корнет обнял вышедшую навстречу девушку:
— В ее присутствии хочется быть сногсшибательным и зубодробительным. У тебя, кстати, с инстинктами тоже все нормально, — сказал он доктору. — Только мозг твой чрезвычайно силен и подавляет их.
— А! — доктор махнул рукой, — профдеформация. Не могу же я жгут накладывать дрожащими от сердечной хвори лапками.
— Можно проще, — Корнет пожал плечами, — сударь, вы задрот-с. Ну, а как там ваш однорукий лев ислама?
— Ну, хотя бы там все нормально. Вовремя сделанная операция, полное восстановление функций руки. Через год и сила восстановится. Обещал в честь Шайтана сына назвать, в честь Акаги дочку.
— А в твою честь кота? Ладно, ладно, шучу.
И опять доктор ответил без улыбки:
— Скоро сдаст зачеты «бортового советника», и вперед, учить Хелен Корану. Кстати, Корнет. Самой Хелен говорил кто-нибудь, что принятие человека на борт не означает необходимости с ним спать?
— Она приходила к нам в гости, — кивнул Корнет. — Мы все объясняли. Хелен здорово удивлена, но держится неплохо. Аста вообще чудо, ее на Танегасиму приглашали уже. Не то, что третья из той эскадры. Как ее… Квинси… Овца овцой.
Доктор вздохнул:
— Я тут посмотрел… И когда с артистами плыл… И вообще. Как много у нас завязано на сексе. На том, кто, с кем, как, сколько раз. И это, если честно, здорово мешает. Мне вообще не верят, что мы с Такао только разговаривали. Ну, в лушем случае понимающе: да, конечно, и поговорить можно. Кроме главного. А главное у такой красотки, разумеется, секс.
Дошли до истребителя, снова сели на разные колеса шасси. Ветер несколько притих, как бывает, когда дождь уже совсем рядом. Девушка Корнета ушла в домик.
— Где-то, может быть, прав именно ты, — Корнет покачал ногой. — Но, с другой стороны, наша модель семьи пережила тысячелетия. Западная цивилизация с этой моделью нагнула ровно всех остальных, со всеми их гаремами, гостевыми браками, правом развода и прочими, будто бы полезными для женщин, установлениями.
— Да чем гарем для женщин-то полезен?
— Тем, что с голоду подыхать не надо, если мужиков не хватает. Тем, что все любовницы узаконены официально, и при наследстве им кусок гарантирован. В отличие от наших справедливых демократических законов. Хорошо быть независимым и гордым, если ты в городе живешь, и каменные стены тебя от беспредела защищают. А вот если ты вынужден жить на краю дикого поля и землю пахать, поневоле будешь общинником. В одиночку не выжить, малая семья одна подохнет. Вот и простая логика: много жен, много детей. Кто-нибудь да уцелеет во всех войнах-набегах-рекрутских наборах.
— Услышат феминистки — звезда тебе, Корнет. На спину. Как от беляков комиссарам в гражданскую.
— Кстати, о звездах. Вот я на японцев посмотрел, недавно с Танегасимы приезжали, поговорил там с одним самураем. Такой себе глава семейства. И ему звонит жена: у нашей тян появился парень, я их случайно застукала ночью. Наши сразу что? Скандал-разврат-срочно-замуж. А этот спокойно так: ну переспала дочка с парнем, ну и здорово. Недотраха не будет, экономия на битой посуде. А вот в университет не поступила, коза глупая — это плохо. За это сразу по… По глютеус максимус, как ты на лекции говорил.
— И что?
— И вот наша цивилизация встретила иной разум. Вроде как — событие невообразимого масштаба. Но этот иной разум в сексуально привлекательной упаковке. И все, мозгам жизнерадостный хрендец, точно как я на совещании сказал. Мы ведь и придумать не можем, что еще можно делать с русалками, кроме как трахаться то с одной, то с другой, то сразу со всеми. Пол-планеты захлебывается слюной, а другая половина слезами ревности. Мы не можем ничего исследовать или обсуждать спокойно. Потому что вся великая западная цивилизация стоит на недотрахе. На голоде.
— Корнет, но ведь у нас нет никакой другой цивилизации, нет и никакой иной морали. Салат готовим из тех фломастеров, что в наличии. Может, кроткий и мозговитый неандерталец воспринял бы все иначе. А может, стертая золотым тельцом культура чероки, либо там согнутые железной пятой Рима древнекельтские язычники обратили бы внимание на другие аспекты контакта. Мы же, как в том анекдоте: чем умеем, тем и работаем.
— Доктор, а давай поработаем, для разнообразия, головой. Что должен был дать людям светлый коммунизм, на который дрочат ревнители проекта «СССР»- два точка ноль? Свободу от крысиной гонки за едой, одеждой, жильем и так далее. Так вот же вам Туман: цивилизация, решившая все эти проблемы. Вот мы встретились. Сначала с кровью и соплями. Потом — любовь превозмогает все! — Зацаренный и Юлия, Рокин и Конго… Доктор, это женский роман заканчивается свадьбой. Мужской со свадьбы начинается. Потому как семья именно что приспособление для выживания.
— Ну, это мы слышали уже. Раз выживание, так давай, чтобы все работали. Не можешь мамонта гонять — сиди вон, и поддерживай огонь, — доктор поежился от очередного порыва ветра.
— Ну да. Не забалуешь. Раз уж фон всей нашей истории морской, то еще скажу: семья здорово похожа на экипаж корабля. Если семья делит работу на мужскую и женскую, это кончается плохо. То есть, отстоял ты восемь часов на вахте, и спать пошел. А что шторм кругом, и борта разошлись, то уже обязанность не твоя? Выживают, где в шторм все работают. И добычу в общий котел, и потом на всех без утайки. Есть даже вполне логичная гипотеза, что греческая демократия — наследство корабельных экипажей.
— Это как?
— Это вот прижало судьбой какое-то племя или часть его. Надо кочевать. Но наземные пути перехвачены соседями, да и вещички тащить накладно. Поневоле, выходят питекантропы в море. А там обучение на практике, методом полного погружения в Тихий Океан. Если не потопнут, разосравшись за последний глоток воды, так уже доплывает не орда сракопитеков, а сработанный экипаж самых настоящих полинезийцев или там викингов. Все решения вместе, выполнение вместе, один за всех, и все за одного. «Солнце на парусах», в общем.