о фуражку). В стихотворении Ка размышлял над тем, что был привязан ко всем этим людям тайной любовью и открытой ненавистью, что за словом «ревность», которое было названием этого стихотворения и которое объединяло оба чувства, он попытался утихомирить путаницу в своей голове, но проблема была гораздо глубже: Ка чувствовал, что души и голоса этих людей через какое-то время вошли в его собственную душу.
Выйдя из квартиры, он никак не мог определить, в каком месте Карса находится, но через некоторое время, спустившись с возвышенности, увидел, что пришел на проспект Халит-паши, и, машинально обернувшись, взглянул туда, где прятался Ладживерт.
Он почувствовал некоторое беспокойство оттого, что, когда возвращался в отель, рядом с ним не было солдат-охранников. Когда перед зданием муниципалитета к нему подъехала гражданская машина и дверь открылась, он остановился.
– Ка-бей, не бойтесь, мы из Управления безопасности, садитесь, мы отвезем вас в отель.
Пока Ка пытался решить, что будет надежнее – вернуться в отель под контролем полиции или постараться, чтобы никто не видел, как он посреди города садится в полицейскую машину, дверцы машины вдруг открылись. Человек огромного телосложения, которого Ка где-то когда-то как будто встречал (может, это был его дальний родственник из Стамбула, да, дядя Махмуд), одним махом, грубо и с силой втащил Ка внутрь машины, что совсем не сочеталось с его недавней вежливостью. Как только машина тронулась, Ка почувствовал два сильных удара кулаком по голове. Или же он ударился головой, садясь в машину? Ему было очень страшно, а в машине было странно темно. Это был совсем не дядя Махмуд, а еще кто-то, сидевший впереди, который ужасно ругался. Когда Ка был ребенком, на улице Шаир-Нигяр жил человек, который так же ругался на детей, когда к нему в сад залетал мяч.
Ка замолчал и вообразил, что он – ребенок, а машина утонула в темных улицах Карса, чтобы наказать злого ребенка (сейчас он припоминал, что это была широкая помпезная машина марки «шевроле», а не «рено», какими были машины гражданской полиции в Карсе), она выехала из темноты, немного покружила и заехала в какой-то внутренний дворик. «Смотри под ноги», – сказали ему. Держа за руки, его провели на два лестничных пролета вверх. Когда они закончили подниматься, Ка уверился в том, что эти трое, вместе с водителем, не являются исламистами (откуда им взять такую машину?). Они были и не из НРУ, потому что те сотрудничали с Сунаем (по крайней мере, отчасти). Одна дверь открылась, другая закрылась, и Ка обнаружил, что стоит у окна старого армянского дома с высоким потолком, выходившего на проспект Ататюрка. Он увидел в комнате включенный телевизор, грязные тарелки, апельсины и стол, заваленный газетами; индуктор, который, как он поймет позже, использовался для пыток током, несколько раций, пистолеты, вазы, зеркала. Сообразив, что попал в руки независимой группировки, Ка испугался, но, встретившись взглядом с З. Демирколом, находившимся в другом конце комнаты, успокоился: даже если это и убийца, все равно знакомое лицо.
З. Демиркол играл роль доброго следователя. Он выразил сожаление, что Ка привезли сюда таким способом. Ка предположил, что огромный дядюшка Махмуд будет изображать злого следователя, и поэтому стал внимательно слушать вопросы З. Демиркола.
– Что хочет делать Сунай?
Ка расписал и рассказал все, до мельчайших деталей, включая «Испанскую трагедию» Кида.
– Почему он отпустил этого чокнутого Ладживерта?
Ка рассказал, что это было сделано для того, чтобы заставить Кадифе снять платок во время спектакля и прямой трансляции. Поддавшись какому-то вдохновению, он с умным видом употребил шахматный термин: возможно, это было слишком смелой «жертвой фигуры» (послышались одобрительные восклицания). Но это был шаг, который спутает маневры исламистов Карса!
– Откуда известно, что девчонка сдержит слово?
Ка ответил, что Кадифе обещала, что выйдет на сцену, но в этом никто не может быть уверен.
– Где сейчас прячется Ладживерт? – спросил З. Демиркол.
Ка сказал, что понятия не имеет.
Они также спросили, почему рядом с Ка не было солдат-охранников, когда его забирали, и откуда он возвращался.
– С вечерней прогулки, – ответил Ка, и, так как он продолжал настаивать на этом, З. Демиркол, как ожидал Ка, не говоря ни слова, вышел из комнаты, и перед ним появился дядюшка Махмуд, недобро глядевший на него.
Дядюшка Махмуд, как и человек, сидевший в машине на переднем сиденье, знал очень много отборных ругательств. Он обильно поливал ими всех вокруг, параллельно высказывая политические суждения, говорил о высоких государственных интересах и угрозах, которые были Ка небезразличны, бездумно, как дети поливают кетчупом все куски, не обращая внимания на то, соленые они или сладкие.
– Как думаешь, чего ты добьешься, скрывая место, где прячется исламский террорист, получающий деньги из Ирана, руки которого в крови? – спросил дядюшка Махмуд. – Если они придут к власти, ты ведь знаешь, что они сделают с такими мягкосердечными либералами, повидавшими Европу, как ты, не так ли?
Ка ответил, что, естественно, знает, но дядюшка Махмуд на это рассказал, смакуя подробности, как муллы в Иране сжигают и поджаривают коммунистов и демократов, с которыми сотрудничали до того, как прийти к власти: «Они засунут либералам в задницу динамит и заставят их взлететь на воздух, расстреляют проституток и гомосексуалистов, запретят все книги, кроме религиозных, а таких хлюстов-интеллектуалов, как ты, сначала побреют наголо, а потом возьмут их глупые книги со стихами…» – тут он вновь сказал нечто неприличное и еще раз скучающим тоном спросил у Ка, где прячется Ладживерт и откуда он возвращался вечером. Когда Ка ответил так же невыразительно, дядюшка Махмуд с тем же скучающим выражением лица надел на руки Ка наручники.
– Смотри, что я сейчас с тобой сделаю, – сказал он и без гнева, бесстрастно избил его, дав несколько затрещин и несколько раз ударив по лицу кулаком.
Я надеюсь, что если напишу честно, что нашел в записях, которые Ка сделал позже, пять важных причин, свидетельствовавших, что он не очень расстроился из-за этих побоев, это не рассердит моих читателей.
1. Согласно представлению о счастье, которое было в голове у Ка, то количество хорошего и плохого, что могло случиться с ним, было уравновешено и побои, которые он получал сейчас, означали, что они смогут поехать с Ипек во Франкфурт.
2. Ка, с интуицией, свойственной правящим классам, предполагал, что допрашивавшие его члены независимой группировки отделяют его от бедноты Карса, от преступников и обездоленных и что его не подвергнут тяжелым побоям и пыткам, которые оставят незаживающие следы и ненависть.
3. Он справедливо думал, что полученные им побои усилят нежность Ипек к нему.
4. Когда два дня назад, вечером во вторник, он увидел в Управлении безопасности окровавленное лицо Мухтара, то наивно понадеялся, что побои, полученные от полиции, могут избавить человека от чувства вины, которое он испытывает из-за бедности своей страны.
5. Положение политического заключенного, который, несмотря на побои, не выдает на допросе место, где скрывается другой человек, наполняло его гордостью.
Эта последняя причина двадцать лет назад обрадовала бы Ка гораздо больше, а сейчас, когда мода на все это прошла, он почувствовал, что попал в глупое положение. Из-за соленого вкуса крови, стекавшей в уголки губ из разбитого носа, он вспомнил свое детство. Когда у него последний раз текла кровь из носа? Сидя в темном углу комнаты, где его оставил дядюшка Махмуд, Ка вспоминал, как в детстве его треснула по носу оконная створка, как попал в лицо футбольный мяч, как в армии во время драки в казарме ему по носу засветили кулаком. Когда стемнело, З. Демиркол и его товарищи собрались вокруг телевизора и смотрели «Марианну», и Ка было приятно сидеть в углу, с капающей из носа кровью, нравилось быть избитым, униженным и чувствовать себя забытым, словно наказанный ребенок. В какой-то момент он заволновался, что его обыщут и найдут письмо Ладживерта. Долгое время вместе с другими он молча смотрел «Марианну», виновато думая, что Тургут-бей и его дочери в это время тоже смотрят сериал.
Во время одной из рекламных пауз З. Демиркол встал со стула, взял со стола индуктор, показал Ка и спросил, знает ли он, для чего это используется, не получив ответа, объяснил для чего и помолчал, словно отец, который пугает ребенка палкой.
– Ты знаешь, почему я люблю Марианну? – спросил он, когда опять пошел сериал. – Потому что она знает, чего хочет. А такие интеллигенты, как ты, не знают, чего хотят, и этим причиняют мне боль. Вы говорите «демократия», а потом сотрудничаете со сторонниками шариата. Вы говорите о правах человека, а потом заключаете сделки с террористами и убийцами… Вы говорите «Европа» и умасливаете исламистов, врагов Запада… Вы говорите «феминизм», а поддерживаете мужчин, которые закрывают женщинам голову. Ты говоришь, что поступаешь так, как диктует тебе собственный разум и совесть, думаешь про себя: я поступлю так, как в этой ситуации повел бы себя европеец! Но ты даже европейцем быть не можешь! Ты знаешь, что сделает европеец? Если Ханс Хансен издаст ваше глупое воззвание, если европейцы воспримут это всерьез и пришлют в Карс делегацию, то эта делегация прежде всего поблагодарит военных за то, что они не отдали страну в руки исламистов. Вернувшись в Европу, эти педики, конечно же, пожалуются, что в Карсе нет демократии. Вы жалуетесь на военных и полагаетесь на военных, доверившись им, чтобы исламисты хладнокровно не перерезали вас всех. Я не буду тебя пытать, потому что ты это понимаешь.
Ка думал о том, что теперь наступила очередь «хорошего», что через какое-то время его освободят и он успеет к Тургут-бею и его дочерям и досмотрит вместе с ними «Марианну».
– Но прежде чем отправить тебя в отель к твоей возлюбленной, я хочу сказать несколько слов об этом террористе-убийце, с которым ты заключил сделку, которого ты защищаешь, хочу, чтобы ты кое-что намотал себе на ус, – сказал З. Демиркол. – Но сначала заруби себе на носу вот что: ты в нашу контору никогда не ходил. Да и мы, вообще-то, примерно через час освобождаем это здание. Новым местом нашего расположения будет последний этаж училища имамов-хатибов. Там мы будем тебя ждать. Может быть, ты вспомнишь, где скрывается Ладживерт и где ты только что совершал «вечернюю прогулку», и, может быть, захочешь поделиться с нами этой информацией. Сунай, когда был еще в своем уме, наверняка сказал тебе, что этот твой красивый герой, с глазами ярко-голубого цвета, безжалостно убил телеведущего с куриными мозгами, который очернял нашего пророка, и также организовал убийство директора педагогического института, которое ты имел удовольствие видеть собственными глазами. Но существует еще кое-что, о чем подробно узнали трудолюбивые специалисты по прослушиванию из НРУ и о чем тебе до настоящего времени не говорили, чтобы не огорчать тебя. Но теперь мы решили, что будет хорошо, если ты узнаешь об этом.