— Неджип, — сказал он и захотел обнять и поцеловать его.
— Я Фазыл, — ответил юноша. — Я увидел вас по дороге и пошел следом за вами. — Он бросил прямой взгляд на стол, за которым сидел шпион Саффет. — Скажите мне быстро: это правда, что Неджип умер?
— Правда. Я видел собственными глазами.
— Тогда почему вы назвали меня Неджипом? Все-таки вы не уверены.
— Не уверен.
Лицо Фазыла мгновенно побледнело, но затем он усилием воли взял себя в руки.
— Он хочет, чтобы я за него отмстил. Поэтому я понимаю, что он умер. Но я хочу, когда откроются школы, как и раньше, учить свои уроки, а не вмешиваться в политику и мстить.
— И к тому же месть — страшная вещь.
— И все-таки, если он и в самом деле хочет, то я отомщу, — сказал Фазыл. — Он рассказывал мне о вас. Вы отдали Хиджран, то есть Кадифе, письма, которые он ей писал?
— Отдал, — ответил Ка. Он забеспокоился под взглядом Фазыла и подумал: "Поправиться, сказать: Я собирался отдать?" Но он уже опоздал. И к тому же его почему-то успокаивало лгать. Его обеспокоило выражение боли, проявившееся на лице Фазыла.
Фазыл закрыл лицо руками и всхлипнул. Но он так злился, что не пролил ни одной слезинки.
— Если уж Неджип умер, то кому мне надо мстить? — Увидев, что Ка молчит, он пристально посмотрел ему в глаза. — Вы знаете.
— Он говорил, что вы иногда одновременно думали об одном и том же, — сказал Ка. — Раз ты мыслишь, значит он существует.
— Меня наполняет горечью то, о чем хотел он, чтобы я думал, — сказал Фазыл. Ка впервые в его глазах увидел свет, который видел в глазах Неджипа. Ему показалось, что перед ним был призрак.
— О чем он заставляет тебя думать?
— О мести, — ответил Фазыл. И всхлипнул еще раз.
Ка сразу понял, что месть не была главным, о чем думал Фазыл. Он сказал об этом, увидев, что агент Саффет встал из-за стола, откуда внимательно смотрел на них, и подходит к ним.
— Предъявите ваше удостоверение личности, — сказал агент Саффет, строго глядя на Фазыла.
— Мой школьный билет на столе выдачи книг.
Ка увидел, что Фазыл сразу понял, что перед ним — полицейский в штатском, и его охватил страх. Они вместе пошли к столу выдачи книг. Когда агент из школьного билета, который он выхватил из рук служащей, выглядевшей так, будто она боялась всего на свете, узнал, что Фазыл — ученик лицея имамов-хатибов, он взглянул на Ка обвиняющим взглядом, словно говоря: "Ну мы же знали". А затем положил школьный билет к себе в карман с видом взрослого, который забирает мяч у ребенка.
— Придешь в Управление безопасности и заберешь свой школьный билет, — сказал он.
— Господин сотрудник, — сказал Ка. — Этот мальчик ни во что не вмешивается, и к тому же он сейчас узнал о смерти своего самого любимого друга, отдайте его удостоверение.
Но Саффет не смягчился, хотя в полдень просил у Ка покровительства.
Ка верил, что сможет забрать удостоверение Фазыла у Саффета в каком-нибудь углу, где никто не увидит, и поэтому договорился с Фазылом в шесть часов встретиться в Демиркепрю. Фазыл сразу ушел из библиотеки. Весь читальный зал забеспокоился, все решили, что будет проверка документов. Но Саффет этого не заметил, сразу вернулся за свой стол, и продолжил перелистывать номер журнала «Жизнь» начала 1960 года, и смотрел на фотографии грустной принцессы Сурейи, которой пришлось развестись, так как она не смогла родить ребенка иранскому шаху, и на последние фотографии бывшего премьер-министра Аднана Мендереса перед тем, как его повесили.
Ка, решив, что в библиотеке не сможет забрать удостоверение у агента, вышел из библиотеки. Увидев красоту заснеженных улиц и радость детей, воодушевленно игравших в снежки, он оставил все свои страхи позади. Ему захотелось побежать. На площади Правительства он увидел толпу грустных мужчин с матерчатыми сумками и с пакетами из газетной бумаги, перевязанными веревкой, замерзая, стоявших в очереди. Это были осторожные жители Карса, которые всерьез восприняли объявление чрезвычайного правительства и покорно пришли сдать оружие, которое было у них дома. Но власть им совершенно не доверяла, и поэтому хвост очереди не впускали в здание областной администрации, и они все мерзли на улице. Большая часть жителей города после этого объявления, открыв в полночь двери своих домов, закопали оружие в заледеневшую землю, туда, где искать никому не придет в голову.
Шагая по проспекту Фаик-бея, он встретил Калифе и густо покраснел. Он только что думал об Ипек, и Калифе ему показалась кем-то невероятно близким и прекрасным, связанным с Ипек. Если бы он не сдержал себя, то обнял бы девушку в платке и расцеловал.
— Мне нужно с вами очень срочно поговорить, — сказала Кадифе. — Но за вами идет тот человек, а говорить я хочу не тогда, когда он смотрит. Можете в два часа прийти в отеле в 217-й номер? Это последняя комната в конце того коридора, где находится ваша комната.
— Мы сможем там спокойно поговорить?
— Никому ни слова, — широко раскрыла глаза Кадифе, — если вы не скажете никому, даже Ипек, никто не будет знать о нашем разговоре. — И пожала руку Ка официальным жестом, чтобы это увидели люди, внимательно смотревшие на нее. — А сейчас осторожно посмотрите мне вслед, сколько за мной шпиков, один или два, потом скажете.
Ка, улыбнувшись краем губ, кивком головы ответил «да» и сам удивился хладнокровию, которое напустил на себя. Между тем его на какое-то мгновение ошеломила мысль встретиться с Калифе в какой-нибудь комнате, втайне от ее сестры.
Он сразу понял, что не хочет, пусть даже случайно, встретить в отеле Ипек до встречи с Кадифе. Поэтому он побрел по улицам, чтобы убить время до встречи. Казалось, никто не жаловался на военный переворот; точно так же, как было в его детстве, царила атмосфера перемен в жизни и начала чего-то нового. Женщины держали сумки и детей и принялись щупать и выбирать фрукты в бакалейных и фруктовых лавках, торговаться, а множество усатых мужчин встали на углах улиц и, куря сигареты без фильтра, стали рассматривать прохожих и сплетничать. Не было на своем месте попрошайки, прикидывавшегося слепым, которого Ка видел вчера два раза под карнизом пустого здания между базаром и гаражами. Ка не увидел и легких грузовых автомобилей, которые парковались на близлежащих улицах и торговали яблоками и апельсинами. Движение транспорта, и так редкого, сильно сократилось, но было трудно понять, из-за военного переворота или из-за снега. В городе было увеличено число полицейских в штатском (один из них был поставлен в ворота детьми, игравшими в футбол в нижней части проспекта Халит-паши), а также на неопределенное время была запрещена темная деятельность двух отелей рядом с гаражами, которые были публичными домами (Отель «Пан» и гостиница "Свобода"), было запрещено устраивать петушиные бои и незаконный забой скота. Жители Карса уже привыкли к звукам взрывов, то и дело доносившимся из кварталов, застроенных лачугами, и это никого не смущало. И поскольку Ка остро ощущал в себе чувство свободы, которое придавала эта музыка безразличия, он купил в "Современном буфете" на углу проспекта Казыма Карабекира и Малого проспекта Казым-бея горячий шербет с корицей и с удовольствием выпил.
25Единственное время свободы в КарсеКадифе и Ка в комнате отеля
Через шестнадцать минут Ка вошел в комнату отеля номер 217, он боялся, что кто-нибудь его увидит, и, чтобы начать веселый и непринужденный разговор, рассказал Кадифе о шербете, слегка терпкий привкус которого еще чувствовал во рту.
— Одно время говорили, что в этот шербет разгневанные курды бросали яд, чтобы отравить личный состав армии, — сказала Кадифе. — А чтобы расследовать это дело, государство прислало секретных инспекторов.
— Вы верите в эти рассказы? — спросил Ка.
— Все образованные и европеизированные приезжие люди, попавшие в Карс, — проговорила Кадифе, — как только слышат эти рассказы, желая доказать, что они не верят в эти сплетни, идут в буфет и пьют немного шербета — и травятся самым глупым образом. Потому что то, что говорят, — это правда. Некоторые курды настолько страдают, что даже забыли Аллаха.
— Как же власть позволяет подобное?
— Как и все европеизированные интеллигенты, вы, сами того не замечая, больше всего полагаетесь на наше государство. НРУ знает и об этом деле, так же как оно знает обо всем, но не вмешивается.
— Хорошо, а они знают, что мы находимся здесь?
— Не бойтесь, сейчас совершенно точно не знают, — улыбнувшись, сказала Кадифе. — Но однажды непременно узнают, а до этого времени мы здесь свободны в своих действиях. Единственное время свободы в Карсе — это время, которое длится недолго. Цените его, пожалуйста, снимите ваше пальто.
— Это пальто спасает меня от неприятностей, — сказал Ка. Он увидел выражение страха на лице Кадифе. — К тому же здесь холодно, — добавил он. Это была половина маленькой комнаты, которая когда-то использовалась как кладовая, с узким окошком, выходившим во внутренний двор, в комнате была маленькая постель, на которую они сели, стесняясь, и стоял душный запах влажной пыли, свойственный плохо проветриваемым гостиничным номерам. Кадифе потянулась и попыталась повернуть кран батареи, но он был сильно закручен, и она бросила это занятие. Увидев, что Ка нервно встал на ноги, она попыталась улыбнуться.
Внезапно он понял, что Кадифе получает удовольствие от того, что находится здесь вместе с ним. Ему и самому было приятно после долгих лет одиночества находиться в одной комнате с красивой девушкой, но для Кадифе эта встреча не была "легким." развлечением, а чем-то более глубоким и разрушительным, он видел это по ее лицу.
— Не бойтесь, потому что за вами не было другого полицейского, кроме того бедолаги с сумкой апельсинов. А это говорит о том, что власти вас не боятся, а хотят только немного попугать. А кто был у меня за спиной?
— Я забыл посмотреть вам вслед, — сказал Ка стыдливо.
— Как это? — Кадифе внезапно с иронией посмотрела на него. — Вы влюблены, ужасно влюблены! — сказала она. И сразу же взяла себя в руки. — Извините, мы все очень боимся, — проговорила она, и лицо ее опять приняло совершенно другое выражение. — Сделайте счастливой мою сестру, она очень хороший человек.