— Вы хорошо подумали?
— Да, — ответила Кадифе. — Я очень хорошо подумала.
— Тогда вы должны были подумать и вот о чем. Самоубийцы отправляются в ад. Вы что же, убьете меня со спокойным сердцем, потому что считаете, что все равно попадете в ад?
— Нет, — ответила Кадифе. — Я не верю, что, покончив с собой, попаду в ад. А тебя я убью, чтобы избавиться от такого паразита, врага нации, веры и женщин!
— Вы смелая, Кадифе, и говорите откровенно. Но самоубийство запрещается нашей религией.
— Да, в Священном Коране сура «Ниса» повелевает: "Не убивайте себя", — сказала Кадифе. — Но это не означает, что Всемогущий Аллах не простит юных девушек, убивших себя, и отправит их в ад.
— Значит, таким образом вы искажаете смысл текстов Корана.
— Верно как раз противоположное, — сказала Кадифе. — Некоторые девушки в Карсе убили себя потому, что не могли закрывать головы, так как им этого хотелось. Великий Аллах справедлив и видит, какие муки они терпят. Когда в моем сердце есть любовь к Аллаху, я уничтожу себя, как они, потому что в этом городе Карсе мне нет места.
— Вы знаете, что это рассердит наших религиозных предводителей (начальников), которые зимой, под снегом, приехали сюда, чтобы отговорить от самоубийства находящихся в безвыходном положении женщин этого нищего города Карса, не так ли, Кадифе?.. Между тем как Коран…
— Я не буду обсуждать мою религию ни с атеистами, ни с теми, кто от страха делает вид, что верит. И к тому же давайте закончим этот спектакль.
— Вы правы. А я начал этот разговор не для того, чтобы повлиять на ваше моральное состояние, а потому, что вы не сможете меня убить спокойно из-за боязни попасть в ад.
— Не беспокойтесь, я убью вас совершенно спокойно.
— Замечательно, — сказал Сунай обидчиво. — А я скажу вам о самом важном выводе, который я сделал за свою двадцатипятилетнюю театральную жизнь. Наш зритель ни в одном произведении не сможет вынести, не заскучав, диалога длиннее, чем этот. Если хотите, не затягивая разговоры, перейдем к делу.
— Хорошо.
Сунай вытащил тот же пистолет марки «кырык-кале» и показал и зрителям, и Кадифе.
— Сейчас вы откроете голову. А потом я дам вам это оружие и вы меня убьете… Поскольку такое впервые происходит в прямом эфире, я еще раз хочу сказать о смысле этого нашим зрителям…
— Давайте не будем затягивать, — сказала Кадифе. — Мне надоели речи мужчин, рассуждающих, почему девушки-самоубийцы совершили это.
— Вы правы, — сказал Сунай, играя оружием в руках. — И все-таки я хочу сказать о двух вещах. Чтобы те, кто верит сплетням, читая новости, которые пишут в газетах, и жители Карса, которые смотрят нас в прямой трансляции, не боялись. Смотрите, Кадифе, это магазин моего пистолета. Как вы видите, он пуст. — Вытащив магазин, он показал его Кадифе и установил на место. — Вы видели, что он пустой? — спросил он, как мастер-фокусник.
— Да.
— И все-таки давайте хорошенько убедимся в этом! — сказал Сунай. Он еще раз вытащил магазин и, как фокусник, показывающий шапку и зайца, еще раз показал его зрителям и установил на место. — Я в последний раз говорю в свою защиту: вы только что сказали, что убьете меня со спокойным сердцем. Вы, должно быть, питаете ко мне отвращение за то, что я, совершив военный переворот, стал тем, кто стрелял в народ, за то, что они не похожи на европейцев, но я хочу, чтобы вы знали, что я это делал также и ради народа.
— Хорошо, — сказала Кадифе. — Сейчас я открою голову. Пожалуйста, смотрите все.
На мгновение на ее лице отразилась боль, и она очень простым движением руки сняла платок, который был у нее на голове.
В зале сейчас не раздавалось ни звука. Сунай какое-то мгновение растерянно смотрел на Кадифе, словно это было что-то совершенно неожиданное. Они оба повернулись к зрителям, словно актеры-любители, которые не знают последующие слова.
Весь Карс долгое время с восхищением смотрел на прекрасные длинные каштановые волосы Кадифе. Операторы, собрав всю свою смелость, впервые сфокусировали объективы на Кадифе и показали ее вблизи. На лице Кадифе показался стыд женщины, которая расстегнула свое платье в толпе. По всему ее виду было ясно, что она очень страдает.
— Дайте, пожалуйста, оружие! — сказала Кадифе нетерпеливо.
— Пожалуйста, — сказал Сунай. Держа пистолет за ствол, он протянул его Кадифе. — Курок вот здесь.
Кадифе взяла пистолет в руку, и тогда Сунай улыбнулся. Весь Карс был уверен, что разговор продлится еще. Может быть, и Сунай, уверенный в этом, сказал было: "У вас очень красивые волосы, Кадифе. Я бы тоже ревниво прятал их от мужчин", — как вдруг Кадифе спустила курок.
Раздался выстрел. Весь Карс был поражен скорее не выстрелом, а тем, что Сунай, содрогаясь, будто и в самом деле был убит, упал на пол.
— Как все глупо! — сказал Сунай. — Они не понимают современное искусство, они не могут быть современными!
Зритель уже было ожидал долгого предсмертного монолога Суная, как Кадифе поднесла пистолет очень близко к нему и выстрелила еще четыре раза. Каждый раз тело Суная в какой-то момент вздрагивало, поднималось и, будто становясь еще тяжелее, падало на пол. Эти четыре выстрела были сделаны очень быстро.
Зрители, ожидавшие от Суная скорее осмысленного монолога о смерти, нежели подражания смертельной агонии, утратили надежду, увидев, что после четвертого выстрела на лице Суная выступила кровь. Нурие-ханым, придававшая такое же значение натуральности событий и спецэффектов, как и тексту, встала и уже собиралась зааплодировать Сунаю, но испугалась его лица в крови и села на свое место.
— Кажется, я его убила! — сказала Кадифе зрителям.
— Хорошо сделала! — прокричал из заднего ряда один из студентов лицея имамов-хатибов.
Силы безопасности так были увлечены преступлением на сцене, что не поинтересовались местом, где сидел нарушивший тишину лицеист, и не стали преследовать его. Учительница Нурие-ханым, которая уже два дня с восторгом смотрела Суная по телевизору и теперь сидела в первом ряду, чтобы увидеть его вблизи во что бы то ни стало, заплакала навзрыд, и тогда не только те, кто был в зале, но и весь Карс ощутил, что происходящее на сцене было чересчур натуральным.
Двое солдат, странными и смешными шагами бегущие навстречу друг другу, задвинули занавес.
44Сегодня здесь никто не любит КаВ Карсе спустя четыре года
Сразу после того, как занавес был закрыт, З. Демиркол и его друзья арестовали Калифе и, похитив ее через заднюю дверь, выходившую на Малый проспект Казым-бея, посадили в военную машину и "для ее собственной безопасности" отвезли ее в бывшее убежище в центральном гарнизоне, которое принимало у себя в гостях Ладживерта в последний день. Через несколько часов все дороги, ведущие в Карс, полностью открылись, и тогда в Карс, не встретив никакого сопротивления, вошли военные подразделения, чтобы подавить этот маленький "военный переворот" в городе. Заместитель губернатора, командир дивизии и другие руководители, которых обвинили в халатном отношении к событиям, сразу же были сняты со своих постов, а горстка военных и работников НРУ, сотрудничавших с «мятежниками» — несмотря на их возражения, что они делали это ради государства и нации, — была арестована. Тургут-бей и Ипек смогли навестить Калифе только три дня спустя. Тургут-бей во время всего происходящего понял, что Сунай на сцене был убит по-настоящему, сокрушался и все-таки, надеясь, что Кадифе ничего не будет, начал предпринимать усилия для того, чтобы еще тем же вечером забрать дочь и вернуться домой, но успеха не добился и вернулся домой по пустым улицам далеко за полночь, держась за руку своей старшей дочери, и, пока он плакал, Ипек открыла чемодан и разложила его содержимое обратно по шкафам.
Большинство жителей Карса, следивших за происходившим на сцене, поняли, что Сунай действительно умер сразу же, после недолгой агонии, прочитав на следующее утро городскую газету «Граница». Толпа, заполнившая Национальный театр, беззвучно и безмолвно разошлась после того, как занавес закрылся, а телевидение больше ни разу не коснулось того, что происходило в последние три дня. Жители Карса, привыкшие со времен чрезвычайного правительства к тому, что власти или независимые группировки ловят на улицах «террористов», к тому, что они устраивают облавы и делают объявления, через короткое время перестали думать о тех трех днях, как о каком-то особом времени. Ведь Управление главного штаба приказало начинать со следующего утра административное расследование, ревизионная комиссия аппарата премьер-министра приступила к действиям, а весь Карс начал обсуждать "театральный переворот" не с политической точки зрения, а как событие в театральной жизни и в мире искусства. Как Кадифе, несмотря на то что Сунай Заим у всех на глазах зарядил пистолет пустым барабаном, смогла убить его из того же пистолета?
В этом вопросе, который выглядел не как ловкость рук, а как фокус, мне очень помог подробный доклад инспектора-майора, направленного из Анкары расследовать "театральный переворот" в Карсе после того, как жизнь вернулась в нормальное русло. Из-за того, что Кадифе отказывалась обсуждать то, что происходило с той ночи с отцом и сестрой, которые приходили ее навестить, и с прокурорами, и с адвокатами — даже если это было необходимо, чтобы защитить ее в суде, — инспектор-майор, чтобы найти истину, точно так же как сделаю и я четыре года спустя, поговорил с очень многими людьми (точнее говоря, взял их показания) и таким образом исследовал все предположения и все разговоры.
Инспектор-майор сначала показал, что разговоры о том, что молодая женщина выстрелила из другого пистолета, который она в мгновение ока вытащила из кармана, или о том, что она стреляла из полного барабана, который поместила в пистолет, не соответствуют истине, чтобы опровергнуть точку зрения о том, что Кадифе убила Суная Заима специально и умышленно, вопреки его воле. И хотя как бы то ни было на лице Суная проявилось выражение изумления, когда он был убит, расследование, проведенное позже силами безопасности, а также одежда, снятая с Кадифе, и видеозапись вечера подтверждали, что во время происходящего использовался единственный пистолет и единственный магазин. Другая достаточно любимая жителями Карса версия о том, что в Суная стрелял в то же время кто-то из другого угла, была опровергнута баллистической экспертизой, присланной из Анкары, и проведенное вскрытие выявило, что пули в теле актера были из пистолета марки «кырык-кале», который Кадифе держала в руках. Последние слова Кадифе {"Кажется, я его убила!"), положившие начало тому, что в глазах большинства жителей Карса она стала легендарной личностью — и героем, и жертвой, инспектор-майор расценил как доказательство того, что преступление она совершила не умышленно; он изучил в деталях такие два понятия — философское и юридическое, — как умышленное убийство и злой умысел, указав прокурорам, которые позднее должны были открыть судебное разбирательство на эту тему, направление действий, и рассказал, что тем человеком, кто спланировал все происшествие и все слова, произнесенные во время пьесы, которые Кадифе была вынуждена выучить и говорить на сцене под различным воздействием, была на самом деле не Кадифе, а покойный актер Сунай Заим. Сунай Заим, сказавший два раза, что магазин пуст, а затем поместивший его в пистолет, обман