Вергилия Коулл / Влада Южная. Снег приносит счастье (Бонус)
Рассказ написан по мотивам книги «Белые волки» и является своеобразным бонусом к этой истории. Может содержать спойлеры.
Внимание, в данном рассказе описываются события, которые произошли через определенное количество лет после главных жизненных испытаний героев, и некоторые моменты развития их отношений все же опущены. Скажем так, это финальный хэппи-энд вообще всего, что могло бы между ними произойти.
— Мама! Что это? — воскликнул инфант, прижав лицо к окну кара так, что кончик носа расплющился о стекло.
Кортеж почетной нардинийской делегации без помех мчался по загородному шоссе мимо укрытых белой пеленой полей и величавых замерзших лесов. В Цирховии стояла зима. На носу маячил великий праздник — день восхождения светлого бога — и казалось, в самом воздухе витает ощущение радости.
А может, Димитрию это ощущение чудилось, потому что после стольких лет он вновь оказался на родине, где оставил всех близких? Он напрочь забыл Цирховию и всех, кто там жил, не узнавал дороги, по которой сейчас ехал, но иногда, всполохами, в голове мелькало что-то из утраченной прошлой жизни: запах выпечки, звонкий смех, голоса.
Ощущение дома.
— Это снег, — сказала Петра сыну и ласково погладила его по голове. Димитрий знал, что она — ужасная мерзлячка, и то, что они из вечнозеленой, теплой Нардинии выехали по приглашению его сестры прямо в суровую цирховийскую зиму, можно было считать подвигом с ее стороны. Правда, госпожа канцлер с мудростью истинного политика знала все особенности и привычки своей царственной подруги, потому что уже на границе их встречала не только почетная охрана, но и замечательное лисье манто с теплым капюшоном и подбитые мехом сапожки для императрицы и полушубок с шапочкой для инфанта. Эльза предусмотрела все, даже то, что ее брат предпочел простое шерстяное пальто всем грудам меха и кожи.
— Но почему снега так много? — вопрошал мальчик с расширенными от восторга глазами. — Почему он не тает? Какой он на ощупь? На вкус?
Дитя теплых земель, он никуда не выезжал прежде и поэтому воспринимал снежный наст, как какое-то чудо.
— Сколько нам еще ехать до столицы? — Петра в своем лисьем коконе подалась вперед, коснувшись плеча водителя. Ее длинные темные волосы блестели среди рыжего меха, и по озорному огоньку в глазах Димитрий догадался, что она что-то задумала. Озорную девчонку в ней не задавила даже тяжесть короны. Инфант пошел весь в мать, такой же живой, непоседливый, жизнерадостный. Откинувшись на спинку сиденья, Димитрий украдкой переводил взгляд с одной на другого. Его семья. Его драгоценное сокровище, с таким трудом завоеванное после стольких испытаний.
— Осталось немного, ваше императорское величество, — с почтением ответил водитель, поглядывая на Петру в зеркало заднего вида, — примерно через полчаса покажутся первые дома.
— Тогда остановите! — решительно тряхнула она головой. — Остановите же! Скорее!
Димитрий только вздохнул. Его семья. Его мучительное волнение и наказание: только и держи ухо востро, чтобы они без него не пропали.
Требование императрицы невозможно было не выполнить, и кар послушно съехал на заваленную снегом обочину и затормозил. В следующую же секунду инфант распахнул двери и кубарем выкатился в белую пыль. Визжа и хохоча, теряя на ходу теплую шапочку, длинноногий мальчик большими прыжками бросился к лесу, то и дело подбрасывая у себя над головой горсти снега и обтряхивая его с еловых ветвей.
Петра подхватила полы манто и лукаво покосилась на мужа.
— Не вздумай, — с угрожающим видом покачал Димитрий головой, но она показала ему язык, легко выпрыгнула из кара и побежала за сыном, растеряв все императорское величие.
С тяжелым вздохом и стоном человека, несущего на своих плечах всю тяжесть земных мук, он открыл дверь и вышел на морозный воздух. В кортеже сопровождения уже поднялась паника. Личная стража императрицы и инфанта повысыпала на снег, как огромные бронированные муравьи, их начальник с перекошенным лицом отдавал распоряжения оцепить периметр, перекрыть дорогу, но Димитрий остановил его успокаивающим жестом. Пусть он не исконный император Нардинии, но его положение вполне однозначно, и служивые тут же вытянулись наизготовку, оставшись на местах.
А он один пошел в лес.
Петра с сыном играли на ближайшей полянке в снежки, глядя на их разрумянившиеся лица и растрепавшиеся волосы, Димитрий быстро подавил улыбку.
— Помнится, ты не любила цирховийскую зиму, — вместо этого сурово напомнил он и на всякий случай даже нахмурился.
— Ничего такого не помню! — выкрикнула она в ответ, хохоча, и легкий пар летел вверх от ее губ. Пахнущих вишней губ, которые он вдруг нестерпимо захотел поцеловать. — Я обожаю зиму! Обожаю снег! И обожаю, когда на меня так смотрят! Как моя старая нянюшка!
Конечно, она нахально дразнила его и даже не скрывала этого. Но если женщине нравится оставаться ребенком, взрослым следует быть мужчине, поэтому он сдержался.
— Сейчас очень и очень холодно. Вы оба уже замерзли, я вижу. К вечеру у вас поднимется жар. Потом доктора диагностируют воспаление легких. Вы будете долго и мучительно кашлять и сгорать в лихорадке, а потом…
Снежок, прилетевший прямо в лицо, оборвал строгую отповедь. Петра звонко расхохоталась.
— Ты просто старый ворчун, Дим! Я прямо глазам своим не могу поверить! Ты такой зануда!
— Зануда, значит… — угрожающе протянул он, стирая снег с губ и отплевываясь.
Петра завизжала и успела отвернуться, но сделала этим только хуже, потому что ответный снежок попал ей в шею, рассыпался по волосам и наверняка ледяным водопадом обрушился за шиворот на разгоряченную спину.
— Вот теперь у тебя случится еще и ангина, — спокойно подвел итог Димитрий, отряхивая руки с видом хорошо потрудившегося человека.
И тут же согнулся под градом снежков, которыми закидал его инфант. Глаза мальчика горели счастьем, и чтобы это сияние не пропадало, Димитрий в два счета догнал его и хорошенько покатал в снегу, оглашая поляну устрашающим рычанием. Петра, как и положено любящей матери, пыталась отстоять сына, за что и поплатилась. Она фыркала, визжала и отбивалась, пока он намыливал ей снегом шею и лицо. Какое же это особенное удовольствие — мылить шею императрице целой Нардинии!
Особенно, если она для тебя — весь мир.
Потом она каким-то образом очутилась под ним в своем распахнутом, намокшем в снегу манто, с алыми щеками и хитрым взглядом, и все вокруг — превратившийся в белую сказку лес, бледное зимнее солнце над головами, ясное голубое небо, чистый морозный воздух, перезвон цирховийских колоколов в далекой дали, — весь мир для него отодвинулся и перестал существовать по сравнению с простым неискушенным счастьем держать ее в руках, быть с ней рядом. Рабом, солдатом, императором — кем угодно, только рядом с ней, и чтобы она так же заливисто смеялась, как сегодня.
— Ты меня просто неправильно расслышал, — тихо сказала Петра, проводя вконец озябшими пальцами по его лбу, бровям, носу и губам так, как всегда любила делать в моменты их нежности и страсти, — я не люблю холод. Но я люблю Цирховию, люблю ее зиму со снегом, осень с дождями, лето с жарой и ветреную весну. Потому что она дала мне тебя.
— Так же, как я полюбил Нардинию за то, что нашел тебя там, сладенькая.
Их губы встретились, как в первый раз после долгой разлуки, и Димитрий ощутил, что никогда не насытится этим чувством. Ему всегда будет мало ее. Сколько лет они потеряли по своей и чужой вине, сколько ошибок совершили… сколько всего теперь хочется успеть за тот совместный путь, что ждет их на земле.
— Фу! — застонал инфант, став свидетелем их поцелуя. — Как это противно, когда взрослые обмениваются слюнями!
Димитрий оторвался от единственной женщины, которую когда-либо любил, и повернул голову к мальчику.
— Я посмотрю, что ты запоешь через пару-тройку лет, когда захочешь свою первую женщину.
— Дим! — округлила глаза Петра и шлепнула его по руке.
Он скорчил невинную рожицу, зная, что она не сможет удержаться от смеха и тут же простит его. Как простила ему все гораздо более страшные проступки.
Потом, по пути в резиденцию, инфант прихлебывал чай из походного термоса, а Димитрий грел руки Петры. Стискивал ее тонкие хрупкие пальцы в своих ладонях, окутывал дыханием, прижимал к губам, а она нежно улыбалась, глядя на его склоненную голову, и шептала ему на ухо:
— Ты голодный, Дим. Ты опять голодный. Я же вижу. Чем бы мне насытить тебя?
Коварная, она, конечно же, знала ответ. И по приезде было плевать, насколько они нарушат дипломатический этикет, если он сразу потащит ее в отведенные им покои.
Из окна резиденции был виден сад. В это время года скамьи покрылись льдом, клумбы чернели, а голые кусты топорщили во все стороны неухоженные ветви, но Петра все равно могла часами стоять и ими любоваться. Ради приезда торжественных гостей садовники изваяли несколько снежных фигур и расставили их вдоль аллей, украсив фонариками. Инфант пришел в полный восторг.
— Иди сюда, — лениво позвал Димитрий, похлопав по постели рядом с собой.
Его прекрасная царственная возлюбленная отвернулась от окна и неторопливо оглядела его обнаженное тело.
— Хочу гулять, Дим!
— Сладенькая, — вздохнул он, — на свете существует куда более приятное занятие, чем таскаться в толпе охраны по морозу. Если ты сделаешь два шажочка и наклонишься ко мне, я открою тебе на ушко тайну о нем.
— Ну нет, — тут же подбоченилась она, — если я сделаю хоть шаг, ты снова утащишь меня в свое… в свое…
— В свое…?! — выгнул он бровь в ожидании ответа, дразня ее улыбкой.
— В свое логово страстей! — выпалила Петра и по привычке слегка зарделась.
Димитрий тщательно скрывал, как его умиляет это ее смущение после того, как она превращалась в совершенно другую женщину, страстную, жадную до ласк, открытую любой его фантазии в постели.