Многие водители, наоборот, предпочитали работать на постоянном маршруте. Когда ведешь большую груженую фуру, важно знать и дорогу, и людей, которые встречаются, все эти безопасные стоянки, удобные заправки, места, где дежурит полиция, камеры, и рожи знакомые видеть в шоферских забегаловках многим важно. А этого раздражала монотонность, он начинал быстрее уставать, шел на какие-то ненужные обгоны, а было, что совсем срывался и устраивал драку в дорожном кафе. Последняя драка как раз и случилась в том самом Мамоне. Кто-то там из молодых водителей слишком весело травил байки про местную буфетчицу, он подошел и хорошенько дал по морде.
Не все, конечно, одинаково устроены. Надюшке нравилось всю жизнь ходить одной дорогой в свой распрекрасный ЗАГС, наряжаться в красный костюмчик и двадцать лет подряд читать один и тот же текст. Каждый раз с одним и тем же выражением лица, выпячивая очи, приподнимая подбородок, вскидывая голову, так что подпрыгивала ее высокая прическа, она многозначительно ждала, пока молодые ответят «да» на ее протокольные вопросы и подпишут свой приговор.
— Готовы ли вы, Антон и Соня, вступить в законный брак, согласно закону Российской Федерации?
Ой, ну, готовы мы, готовы! Иначе что бы мы тут стояли, ваш апокалипсис выслушивали? Мы давно уже были готовы, мы женились на пятом месяце беременности и сразу решили: рожаем, получаем свои дипломы и сматываемся. Сидеть всю жизнь в Черноземье, ходить всю жизнь на одну и ту же работу мы не собирались, нам с мужем тоже нужна была дорога, общая, одна на двоих. Наверное, в детстве нам мозги прогрела эта веселая пионерская песня:
Вместе весело шагать по просторам, по просторам,
И конечно припевать лучше хором, лучше хором…
Нас занесло в Краснодар, мы продавали там резину для сельского хозяйства. Как в супермаркете у кассы есть лента, так и в сельхозмашинах такой резины полно. И вот каким-то чудом мы продавали краснодарским фермерам резину, хотя у них под носом был свой резиновый завод. Но краснодарские свою резину не любили, все говорили, что местная резина некачественная, в Краснодаре все покупали резину из Курска. И точно так же говорили в Курске, что их родная курская резина — дрянь, а краснодарская хорошая. Заводы резиновых изделий и тут, и там были абсолютно одинаковые, старые советские, что в Курске, что в Краснодаре, и выпускали они по одной технологии абсолютно одинаковую стандартную резину, но людям хотелось не свою, а привозную. Вот мы и перебрасывали курскую резину в Краснодар, а краснодарскую в Курск. Фермеры оплачивали доставку, наценку, а могли бы все сами спокойно купить возле дома. Но нет, не хотели они брать то, что рядом, всем хотелось чужую далекую загадочную резину. Из-за этой резины мы и подружились с Надюшкиным мужем, мы отдали ему этот заказ, и он три раза в месяц делал рейс из Курска в Краснодар.
Как многие гуляки, этот кудрявенький был похож на кота. В кармане у него всегда была конфетка, шоколадка… И хлеб, я просила его привезти черный хлеб, на Кубани был пышный, белый, очень вкусный хлеб, а мне хотелось наш, серый, кислый. «Спасибо, умница, красавица…» — это вылетало у него легко, без напряженья, так что пока я оформляла ему документы, наша кладовщица млела, переползая всякий раз со склада в офис, как только появлялся его КамАЗ, она приносила ему чай, он доставал мамонские пирожки и рассказывал свои новости, про сына, про внучку, про жену. «Моя Надюшка, моя Надюшка, Надюшка приболела»… Ага, приболела она у него… Твою Надюшку об дорогу не разобьешь!
Вот так он к нам по трассе Дон четыре года ездил, а потом перестал останавливаться в Мамоне, и у нас в Краснодаре немножко поспит и быстрее назад, а про Надюшку ни слова. Да, разговоры странные по телефону начались, все время «миленькая моя, миленькая моя» и улыбается.
Появилась новая женщина. То ли оттого, что жила она рядом, и ее легко было встретить на знакомой улице, то ли и правда попалась ему интересная баба, то ли сам он перебесился и дозрел до настоящей женщины… Кто их поймет, этих мужчин? В общем, он взял и передал наш заказ своему другу. Сказал, что теперь будет работать только возле дома, что дальше, чем на пятьсот километров, брать заказ не будет. Так и накрылись наши пирожки из Мамона. И плакала там бедная буфетчица. И заскучала наша кладовщица. И официантку из Донской ухи теперь хоть за смертью посылай.
Надюшка орала истошно, в этот раз по сводкам соседки. Как она узнала? Да никак. Звонили ей, вы же знаете, кругом полно доброжелательниц, которые с удовольствием оповестят вас, если заметят в машине у вашего мужа какую-нибудь блондинку. Нет-нет, они не думают и не предполагают даже, что кому-то это может быть неприятно, что в конце концов в их дом, их мужу тоже кто-то позвонит. Они чисты, практически безгрешны, их неподвижность — гарант их безупречной репутации. И это верно, доброжелательницы никогда грешить не будут, как старый ржавый утюг, который не включен в розетку, уже никогда ничего не прожжет.
Первый раз в жизни Надюшка испугалась. Ее насторожило, что муж не отвирался. Вся его жизнь прошла в ловком вранье, он отлично умел заговаривать зубы, а в этот раз, когда она влепила ему пощечину, он отряхнулся и просто сказал — ухожу.
Все сжалось у Надюшки… Она сама так говорила девочкам из ЗАГСа: «У меня аж прям все сжалось». Оставаться одной в нашем городе страшно, тем более без такого мужа, который крутится для семьи как бетономешалка. Остановите мешалку — что станет с бетоном?
Надюшка жаловалась на работе, что у нее кобель на старости лет сорвался с цепи, что она боится свалиться с инсультом и ночами не спит, хотя при всех страданьях аппетит у нее не пропал, даже усилился. Она каким-то образом могла жевать без остановки и рыдать одновременно. Перетирала энергично крепкими зубами сухую и безвкусную как тряпка куриную грудку с грибами и, конечно, с майонезом, с сыром отвратительным ее Надюшка запекла, зачем оно ей было надо, непонятно. И теперь жевала и рыдала, жевала, разгрызая мясное жесткое волокно, и с набитым ртом рыдала:
— Что делать? Что ж теперь мне делать? Как же я теперь одна?
Девочки в этот раз оживились, пришли в приятное возбуждение и дали адресок Надюшке:
— У нас тут бабка есть одна…
Бабка, ну естественно, я ничего от них другого и не ожидала. Наши женщины пропускают визит к гинекологу, к стоматологу, на собрания родительские не любят ходить, в церковь, в театр им некогда, но к бабкам, как выяснилось, бегают регулярно. Отец Василий, настоятель храма, ругал их постоянно, особенно когда они к нему на освещение несли колдовские амулеты.
— Чего ревешь, я не пойму? Муж у тебе гуляет, и чего? Это ж он гуляет, себе хуже делает, ты чего ревешь? Ты-то от него не гуляешь? А?.. Не гуляешь — и хорошо, тогда и не о чем тебе беспокоиться. Иди, помолися — Бог все рассудит, — так у нас отец Василий обычно говорил.
Девушки наши ждать не хотели, пока Бог рассудит, и бежали сразу к бабкам, бабки обещали мгновенный результат.
Кстати, той самой бабке было всего лет шестьдесят, не больше, то есть получается, она начала заниматься предпринимательской деятельностью еще лет в сорок, когда вообще была не бабкой, и теперь, через двадцать лет у нее образовалась клиентура, накопились положительные отзывы, она сочинила себе биографию и сама начала верить, что является потомственной ведьмой. В какой только маразм не способны поверить люди, тем более за двадцать лет.
— Что ты хочешь? — спросила бабка Надюшку.
Надюшка задачу поставила четко:
— Хочу, чтобы остался, чтоб не гулял и… чтоб он вообще на женщин не смотрел!
Ноу проблемз. Бабка попросила фотографию мужа. Пошептала над ней, побрызгала чем-то, обожгла по краям и вернула Надюшке.
— Сжигать не будем? — шепнула Наденька.
Бабка усмехнулась и дала ей простую инструкцию.
— Повесь эту фотографию дома, в незаметном месте, лицом к стене, и спи спокойно, муж останется с тобой.
Надюшка сомневалась, что бабка ей поможет. Она смотрела шоу «Битва экстрасенсов», но у нее ума хватало понимать, что это просто развлекательное шоу, может быть, потому что Надюшка и сама занималась аналогичной разводиловкой в своем ЗАГСе, изображая жрицу «именем Российской Федерации».
В случае с бабкой она поняла, что это еще и вымогательство. Надюшка не готовилась к большим расходам. Зашла к той аферистке в порыве, скорее, как к психологу, чтобы «поделиться, чтоб в себе не держать». Делилась, успокаивалась, у нее немножко отлегло, она остыла и тогда ей стало жалко денег, которые запросила бабка за свою психотерапию.
— Я подумаю, — ответила Надюшка.
— Еще вернешься ко мне, — обиделась злая колдунья.
КамАЗ тарахтел у ворот, во дворе воняло солярой. Муж позвал ее спуститься в подвал, хотел показать, как работает газовый котел, чтобы она могла запустить его, если вдруг отключится, как воду перекрыть, если что, где электрический щиток. Надюшка плюнула, сказала:
— Не твоя забота!
Соседка точно слов разобрать не смогла, но, кажется, Надюшка кричала, что у нее есть сын, сын ей поможет, «а ты, кобель поганый, убирайся к своей шалаве, и КамАЗ заберу, по суду заберу, и уйдешь как пришел, с голой жопой», и прочее.
Муж подхватил свою котомку, все его вещи поместились в одной спортивной сумке. Он поехал забирать свою новую любовь, она ждала его у себя дома. Вроде бы они все заранее решили, договорились, что переезжают к нам, в Краснодар, там для него всегда была работа, но что-то вдруг произошло. Машина ждет, салон прогрели, а девушка никуда не поехала. Никто не понял, почему она вдруг передумала. Это вообще невозможно понять, почему одни люди кидаются в путешествия и легко меняют маршруты, а другие боятся переклеить обои. Наверное, этому кудрявенькому стоило искать себе любовь южнее где-нибудь или, наоборот, на севере, а в нашем городке люди на подъем тяжелы, хотя мечтают, всю жизнь мечтают о новых дорогах, тяготятся своим болотом, но никогда никуда не переезжают.
Надюшка эту ситуацию объяснила по-своему,