П а л и ш и н. Молчи! Еще раз говорю, не твоего бабьего ума дело.
П е л а г е я. Я-то смолчу, а вот Колька правду сказал.
Л у ч н и к о в. Тем паче, как сказано в писании: устами младенца глаголет истина.
За окнами вспыхивает яркий свет, слышны радостные крики толпы, Палишин и его гости бросаются к окну.
П а л и ш и н (плюнул, злобно). Вот антихристово наваждение! Добились-таки своего, большевики проклятые.
Мимо окна промелькнула тень, в дверь стучат.
Кого там еще черт несет?
Входит М а т в е й, испуганный, растрепанный и в то же время радостный. В руках — кнут.
М а т в е й. Вота! Мчу из уезда домой, значится… Глянь — огонь! Испужался!.. Думаю, пожар в Мокром Узене. Стегаю кобылу что есть мочи, руки от страха кнута не держат, лечу, вкатываю на площадь… Батюшки! Никакого пожара, оказывается, нету, горит на столбе чудотворный пузырь. И антиресно, и страшно, и самому смешно — надо ж! Элестричество за красного петуха принял. (Садится, шумно, радостно вздыхает.) А вы, гляжу, в потемках. Мда… Невесело у вас…
П а л и ш и н. На свадьбу тебя не звали, туда ступай, веселись.
М а т в е й. Туда мне заказано — не в их артели я. Дураков послушал, сам в дураках остался.
П а л и ш и н. Поумнеешь, какие еще твои годы.
М а т в е й. Говорят, элестричеством будут всякую крестьянскую работу делать: молотить, лен мять, зерно сортировать. (Лучникову.) Савелий, слышь, мельница, маслобойка тоже, говорят, от элестричества будут работать. Сейчас митинговать об этом начнут. Говорят, самого Ленина из Москвы ждут. Вот достигли! (Уходит.)
П а л и ш и н. Мать, закрой окна. (Будто споря с кем-то.) А потому что они скопом действуют, артельно. У них сила. А мы в одиночку — каждый свое тянет. Ничего! Ужо погодите, потухнет этот антихристов огонь.
Л у ч н и к о в. Э, Платон, не дождешься, видать, того времени. Петля-то у нас на шее все туже затягивается, теперича, поди, от нее и не ослобонишься. Дых она напрочь отымет.
П а л и ш и н. Поживешь еще, пока маслобойку не отобрали.
Л у ч н и к о в. Отберут, отберут, погодь…
Н и к и ф о р. Болтуны вы! Скаредники! Скорпионы! Пауки в банке! Эх, невмоготу мне смотреть на вас, слушать вас. Тошно!
Л у ч н и к о в. Огурчиком похрусти, ежели тошнит. (Палишину.) За большевиков, за Советскую власть почти все мужики ухватились. Верно ты, Платон, сказал: они скопом теперь действуют…
Н и к и ф о р. Стадо!
Л у ч н и к о в (игнорируя реплику Никифора). …а мы в одиночестве стоим, в стороне. Большевики доверие делом завоевывают, а мы живем только злостью А что касаемо Ленина — брехал тут Матвей, брехал. Не посетит он Мокрый Узень. Сказывают, паралич его ударил, одна сторона человеческого тела отнялась. Заместо Ленина из Москвы самый большой их начальник по элестричеству приедет.
П а л и ш и н. Мать, шла бы ты на ту половину, за Колькой бы доглядывала. У нас особый разговор есть. Не для тебя он.
П е л а г е я. Со стола уберу.
П а л и ш и н. Не твоя забота. Сами уберем, ежели потребуется. Не видишь разве? Недопито, недоедено и недосказано.
П е л а г е я. Ну гляди, не лайся потом. (Уходит.)
П а л и ш и н (наливает самогон). Верно ты сказал, Никифор! Тошно! И на бабу глядеть тошно, и на детей, и на самого себя. (Пошел, запер дверь.) Ну, мужики, разговор разговором, а дело делом. Пора нам. Жеребец, поди, прозяб, ждамши. Свет их погасить дьявольский — мы богом призваны. Трое. Больше некому.
Л у ч н и к о в. Вот ба! Вот ба!
Палишин (наливает Никифору). Пей, Никифор, заряжайся гневом на святое дело. На тебя вся наша надёжа.
Никифор пьет.
Помолимся теперича… Господи, благослови…
Л у ч н и к о в. Господи, благослови…
П а л и ш и н. С богом!
Н и к и ф о р. К Деникину буду подаваться, потому деньги сейчас давай, как уговор был.
П а л и ш и н. Не боись, не боись, за мной не пропадут. Вот. Все тут, сколь обещано… Только ты жеребца-то не больно далеко от Мокрого Узеня бросай… Может, домой он прибегет. Жалко все же жеребца-то…
Н и к и ф о р. Да подавись ты своим жеребцом!
П а л и ш и н. Ну, будя на нас гнев распалять, для Пашки прибереги! Ступайте, на задах меня ждите. Следом за вами я…
Никифор, Лучников уходят.
(Опускается на колени перед образами.) Господи! Поспособствуй за обиду лютую отплатить! Пошли ветер, метель, замети санный след, чтобы Никифор сбежать успел, меня не выдал. Господи единый! На тебя уповаю и тебе одному жизню свою вверяю…
Входят В а с и л и н а и П е л а г е я.
В а с и л и н а. Папаня, за тобой я пришла… За мамой… Пойдемте к нам. Помириться ты с Павлом должен… В такой день… Ради такого праздника! Чего делить-то вам?
П е л а г е я. Не упрямься, отец. Супротив всего крестьянства идешь.
П а л и ш и н. Лишь бы не против своей совести.
В а с и л и н а. Пойдемте, папаня. Зачем ты Никифора пригрел? Плохой он человек!
П е л а г е я. Мужчина опасный, чего там!
П а л и ш и н. Я не баба, мне мужчинов страшиться нечего.
П е л а г е я. Весь вечер пили. Они с Никифором, и Лучников к ним присосался. Только что ушли вот.
П а л и ш и н. Разговариваешь много. Научилась!
П е л а г е я. Пора уж, всю жизнь промолчала, теперь только перед смертью и поговорить.
П а л и ш и н. Я счастливый, раньше тебя помру. (Кричит — зло, яростно.) Ишшо поглядим, куда ветер завернет! Деникин-то, слыхать, с Врангелем не склонились! Москву возьмут, все отобратое большевиками возвернут!
П е л а г е я. Тебе возвращать нечего — не отбирали у тебя.
В а с и л и н а. Правду же мама тебе говорит!
П а л и ш и н. Завтра отберут. Вон у Лучникова маслобойку уж наметили. Меня — мельницы лишили.
В а с и л и н а. Не твоя была мельница — князя Ухтомского. Так умер он, князь-то.
П а л и ш и н. Я арендатором был! Полную власть имел. Пусть Пашка твой ноне этой мельницей подавится. (Пелагее.) Где Колька?
П е л а г е я. На улице, где ему быть.
П а л и ш и н. Чужие все, чужие! (Уходит, хлопнув дверью.)
Пел а гея. Окаянный! Как бык уперся. Озверел на старости лет. Совсем чумовым стал.
В а с и л и н а. Мама, давайте лампу уберем. Пусть электрический свет хоть с улицы к нам в избу заглянет. Снегу-то в этом году сколько!
Слышны песня, смех, голоса.
Зима, а так хорошо на душе, будто весной, на пасху…
Электрическое освещение начинает слабнуть, но вот снова горит ярко, ярче прежнего — от перенапряжения, гаснет, снова загорается и, наконец, гаснет окончательно.
В а с и л и н а. Не случилось ли чего?.. Пойду гляну.
П е л а г е я. Погодь, дочка, и я с тобой. Пес с ним, с отцом. Горбатого, видно, могила исправит…
З а т е м н е н и е
Мукомольный зал мельницы. Все оборудование, стены, пол, потолок припорошены мукой, будто снегом. В окна льется лунный свет, отчего сложное нагромождение деревянных самотечных труб, самотасок, фильтров кажется фантастичным. На всем протяжении этой короткой сцены мы почти не будем видеть действующих лиц, различая их лишь по голосам.
Н и к и ф о р. Ножками, ножками…
П а в е л. Ох и гад же ты, Никифор… Встретимся еще небось.
Н и к и ф о р. Теперь — на том свете.
П а л и ш и н. Оттеда своему Ленину гукнуть — благополучно ли прибыл.
Л у ч н и к о в. Пощадим его, Платон. Стукнули малость и — будя.
П а л и ш и н. Поговори… покудова самого не стукнули…
П а в е л. Жалко мне тебя, дядя Савелий, не в ту компанию ты угодил…
Л у ч н и к о в. Слабохарактерный я, Паша… Маслобойку, опять же, ты у меня реквизировать наметил.
Н и к и ф о р. Подымай, подымай, не митингуй. Молоток, гвозди готовь.
П а в е л. Распинать будете?
Н и к и ф о р. Как Христа. Христос за народ пострадал и тебе велел.
П а в е л. Эх, силы вы меня лишили, сволочи…
Л у ч н и к о в. Оглушили тебя, Паша. Хорошо. Не брыкался бы…
П а в е л. Раскидал бы я вас… Еще бы таких… столько же давай.
Борьба.
П а л и ш и н. Шей, Никифор.
Л у ч н и к о в. Ты уж, Паша, потерпи, не кричи, уважь.
П а л и ш и н. Не услышат…
П а в е л. Много чести, паскуды, чтоб кричал я…
Л у ч н и к о в. По согласию-то оно — лучше.
П а в е л. За одного меня, гады, вас троих расстреляют. Счет подходящий.
П а л и ш и н. Никифор, поспешай.
Н и к и ф о р. «Интернационал» петь будешь или «Вы жертвою пали»?
П а в е л. Знал бы… что ты такой гад, в Силезии бы еще придушил.
Н и к и ф о р. У Вильгельма не вышло, а у тебя совсем сопля не та…
Слышен стук молотка.
Л у ч н и к о в. Гляди, не кричит.
П а л и ш и н. Ловок ты, Никифор, в темноте не промахиваешься.
Н и к и ф о р. Рука рабоче-крестьянская. Трудовая.
Снова — стук молотка.
Л у ч н и к о в. Эх, сапоги дырявить жалко… Сымем? Обувку-то чего губить!
П а л и ш и н. Позарился! Не жадничай.
Слышно ржание коня, завывание метели.
Н и к и ф о р. Всё. Я свое сполнил. Помнишь, Пашка, ты меня осрамил перед своей бабой? Я тебе больше уважения дал — казнил, как святого.
П а в е л. Значит, воскресну…
Н и к и ф о р (стреляет в грудь Павла из обреза). Навряд! Теперь следы, следы мукой присыпайте! Помчал я.
П а л и ш и н. Так смотри, Никифор, в случае чего, ежели тебя поймают, — вся вина на тебе. И жеребца, мол, украл…
Никифор уходит. Палишин и Лучников, торопливо засыпав следы мукой, тоже уходят. С факелом в руке появляется Я р о с ь к а.
Я р о с ь к а. Кто тут? Эй, кто тута!.. (Встревоженный, ходит по мельничному залу, отбрасывая от себя на стены изломанную косматую тень.)