Как-то вечером, когда мы вместе пошли в подвал за картошкой, я решилась. Дедушка выслушал мой сбивчивый рассказ очень внимательно.
– Так ты хочешь продавать ягоду вместе со мной, чтобы заработать деньги на новогодние подарки? – спросил он.
Измученная рассказом, я ограничилась кивком.
– То есть это должен быть сюрприз?
Я опять кивнула.
– Тогда, – продолжил дедушка, – мы сделаем так. Ничего никому не скажем. Поедем на дачу, соберем последнюю облепиху и в воскресенье прямо с утра пойдем продавать.
– То есть ты мне разрешаешь? – на всякий случай уточнила я.
– Конечно, – ответил дедушка. – По-моему, хорошая мысль!
– Но бабушка… – начала я.
Дедушка перестал перебирать картошку, повернулся ко мне и взял меня за плечи.
– Послушай, Эльза. Это ягода, которую мы все вместе вырастили. Ягода, которую ты соберешь сама. Это твой труд и твое время. Так почему ты не можешь ее продать? Что в этом плохого или стыдного? Бабушка, действительно, относится к этому… Ну сама знаешь как. Это потому, что она умеет делать и любит другую работу. Лечить людей гораздо более сложно, и она хочет заниматься именно этим. Но – и я хочу, чтобы ты это запомнила, – в любой работе нет ничего стыдного. Чего тут стесняться? Разве это плохая ягода, разве ее вырастила не ты? Еще раз подумай, и если ты хочешь продавать ягоду, я возьму тебя с собой.
После этого мы вернулись к картошке.
В воскресенье утром мы стояли рядом с дедушкой на трамвайном кольце среди других людей, которые тоже что-то продавали. На нас были наши любимые кепки «Речфлот» и у каждого по ведру облепихи; правда, мое желтое пластмассовое было меньше, чем железное дедушкино. Когда ко мне подошла женщина и спросила, сколько стоит ягода, я набрала в грудь побольше воздуха и постаралась ответить четко и громко. Кажется, у меня получилось, потому что женщина ответила, что возьмет его. Я не могла поверить своему счастью. Когда мы с дедушкой аккуратно пересыпали ягоду в ее кастрюлю, она отдала мне деньги. Дедушкину ягоду купили чуть позже. Я так и не смогла выпустить деньги из рук. Мы шли домой, я сжимала их в кармане и думала, что в следующий раз в булочной больше не буду бормотать себе под нос, а на новогоднюю елку в школу вообще не пойду, я уже достаточно взрослая для того, чтобы самостоятельно решать такие вопросы. Бабушке и тетушке мы ничего не сказали.
В тот год я впервые купила всем подарки. Мелкий нарисовал каждому по рисунку с его личным спутником апокалипсиса, а среди тех общих подарков, которые дедушка дарил нам всем, был ужасно красивый новогодний шарик. Шарик – с рисунком домика, укрытого снегом, – висел на елке, и в нем отражались мы все. Внутри сферы прозрачно-серебристого-синего зимнего света, там, где скрывались те животные, которые отныне стали нашими друзьями навсегда.
Циркуль
В целом жизнь была прекрасна. В ней были Мелкий, бабушка и дедушка, зима и лето, книги и друзья, мороженое и лес, деревья и карандаши, разноцветные стеклышки и кузнечики. И еще много другого, тоже прекрасного, удивительного и чудесного. Однако наряду с этим в жизни были вещи, которые нужно было претерпевать. Эти вещи невозможно было изменить, и их нельзя было избегнуть. В детском саду нужно было претерпевать карательную кулинарию – гороховую кашу на завтрак, морковные котлеты на обед, молоко с пенками на полдник (их нужно было обязательно съесть и выпить, иначе тебя могли оставить наедине с ними на долгие часы, до тех пор, пока эти субстанции не превращались во что-то поистине ужасное) и сончас, когда нужно было самому поставить раскладушку, застелить ее, а потом молча лежать с закрытыми глазами и не шевелиться. Я немного надеялась на то, что в школе претерпевать придется меньше, но вскоре стало ясно, что это не совсем так, а спустя еще какое-то время – что совсем не так. Особенно тяжело мне давалось претерпевание двух вещей: уроков творчества и Филиппка. Это случилось, когда они наложились друг на друга.
Уроки творчества со мной претерпевала вся семья. Они были раз в неделю, и на них мы все время изготавливали поделки. Подавляющее большинство этих поделок, по замыслу нашей учительницы, должны были стать подарком нашим мамам и прочим родственникам женского пола на различные праздники. Изредка мы, опять же по мнению нашей учительницы, должны были дарить что-то папам, а также дедушкам и братьям. Я недоумевала, зачем нашим родственникам столько подарков, которые не представляют никакой ценности, в первую очередь эстетической, но никогда не высказывала своего мнения вслух, поскольку довольно быстро поняла, что такого рода соображениями с учительницей лучше не делиться.
Я плохо владела ножницами, иголкой, кисточкой и прибором для выжигания. С неприязнью относилась к пластилину, который, помимо отвратительных цветов, еще и прилипал ко всему, кроме того, к чему должен был, краскам, представлявшим собой сухие потрескавшиеся брусочки и пачкавшим бумагу грязными разводами, и клею, который никогда не удавалось аккуратно размазать, и он оставлял повсюду отвратительные желтые пятна. Но проблема была даже не в этом. Проблема была в том, что время от времени учительница просила нас принести совершенно невероятные вещи: бутылку из-под белизны – из нее мы должны были изготовить вазочку для конфет, кусочек драпа для того, чтобы сшить кошечку, нитки мулине (плетение закладок), шишки (композиция-икебана) и многое другое. Большей части этих предметов в нашем доме не было. Бабушка с дедушкой должны были их где-то раздобыть. Они очень старались, но у них не всегда получалось. В конце концов, они были работающими людьми, возвращались домой поздно, и я не обижалась, когда они забывали о том, что обещали принести. Чего нельзя было сказать о моей учительнице.
Я выходила из ситуации по-разному и с переменным успехом. Однажды мы с подругой Аней, родители которой тоже не успели отыскать кусочки ткани, решили немного укоротить шторы, висевшие у Ани дома. Шторы были очень длинные, мы подумали, что никто не заметит. К нашему большому удивлению, мама Ани заметила это практически сразу и расстроилась намного сильнее, чем мы могли предполагать.
В тот день Альбина Владимировна сказала, что мы должны принести особый картон: если отодрать от него верхнюю часть, появлялась ребристая поверхность. Планировалось, что из нее мы изготовим макет деревянного домика. Придя домой, я известила об этом дедушку. Дедушка сказал, что на работе у него есть ящик, сделанный из такого картона, поэтому я могу обеспечить материалом полкласса. Обрадовавшись, я попросила его немедленно доставить этот чудесный ящик домой. Я решила принести его в школу заранее, чтобы те, у кого не было картона, могли справедливо разделить доставшийся мне.
Была пятница – лучший день недели. По пятницам бабушка всегда пекла яблочный пирог или булочки с корицей. Дедушка читал нам вслух «взрослые книжки» – сейчас мы были на середине «Отверженных». Можно было ложиться спать поздно, потому что утром никому не надо было вставать, и смотреть диафильмы, даже двухпленочные, вроде «Затерянного мира» или «Маленькой Бабы-Яги». А засыпая, думать, что впереди целых два выходных дня, а значит, взрослые никуда не будут спешить, в субботу нас могут взять в город, где мы покатаемся на эскалаторе, или в гости. А еще можно будет прорыть около гаражей длинную сеть канав и пускать в них сделанные недавно кораблики…
Кроме того, в пятницу был мой любимый урок – внеклассное чтение. На внеклассном чтении можно было рассказывать про любую книжку, которую ты сейчас читал. Конечно, в «Книге для чтения» тоже попадались интересные отрывки и рассказы, но они были просто интересные. А были книжки совершенно захватывающие, такие, что, дойдя до какого-нибудь места, ты просто не мог читать, так захватывало дух, и вынужден был останавливаться, а иногда даже бегать по комнате, чтобы прийти в себя. Или, наоборот, не в силах оторваться, лежать с книжкой целый день, напрочь забыв об уроках, еде и прочих бытовых неудобствах. В пятницу можно было рассказывать о них. На «внеклассном чтении» даже Альбине Владимировне, у которой всегда было такое лицо, как будто она занята крайне скучным делом, было интересно. Поэтому настроение у меня было лучезарное. И, как будто мало того, что была пятница и мне удалось раздобыть ящик из картона, была весна. Я закинула на спину портфель, взяла ящик в одну руку, схватила Мелкого за другую, и мы выбежали из дома. Обычно я доводила Мелкого до угла и смотрела, как он входит в ворота садика, а потом отправлялась в школу. Однако сегодня мы расстались чуть раньше, потому что я слегка опаздывала. Я торопилась, поэтому не смотрела по сторонам, а когда остановилась, чтобы поправить выбившуюся из-под шапки косу, было поздно. Передо мной стоял Филиппок.
Филиппок был второгодником и учился в третьем классе. Филиппок – это была кличка, как его звали на самом деле, я не знала. Таких, как он, наша учительница называла «хулиган». Филиппок терроризировал все младшие классы нашей школы. Он дружил с пятиклассниками, они отбирали у моих одноклассников деньги, курили за школой и время от времени кого-нибудь били. Иногда Филиппок приставал ко мне – отбирал шапку и закидывал ее на дерево, пинал, если встречал на горке, и толкал на переменах. Я старалась его избегать, и обычно мне это удавалось. Я не очень его боялась, но мне было противно. Дать сдачи я не могла – силы были слишком неравны, жаловаться не имело смысла. Ну что, в самом деле, мой дедушка будет искать Филиппка и говорить ему, чтобы он ко мне не приставал? Так Филиппок его и послушает! К тому же это случалось редко, и я знала, что года через два Филиппок оставит меня в покое: старшеклассники били только мальчишек.
Однако сейчас избежать его не было никакой возможности, оставалось надеяться, что сегодня, как это бывало довольно часто, он не обратит на меня внимания. Я покрепче прижала к себе ящик и попыталась пройти мимо. Филиппок пошел следом. Я еще надеялась, что обойдется. Внезапно он толкнул меня, и я упала. Я выпустила ящик, который шлепнулся в лужу. Одна сторона намокла, но все остальное еще можно было спасти. Я встала и, не обращая внимания на Филиппка, вытащила ящик из лужи. Одновременно с этим произошли два события: Филиппок вырвал у меня ящик и снова кинул его в лужу, и я увидела Мелкого. Мелкий, схватив огромную палку, которую чудом смог поднять, бежал к нам. «О черт!», – подумала я в тот момент, когда Мелкий ударил Филиппка по коленям. Филиппок упал в лужу прямо на ящик, у него было дурацкое изумленное лицо. Мелкий стоял рядом со мной и, крепко сжимая палку, яростно смотрел на Филиппка. Это была катастрофа. Сейчас Филиппок запомнит, как выглядит Мелкий, о котором он до этого момента представления не имел, поскольку не обращал внимания на детсадовцев, и начнет планомерно его изводить, причем не так, как меня. Он может подстеречь его на горке и побить, причем побить серьезно. Филиппок явно принадлежал к тем людям, которые изводят других просто потому, что это веселее, чем не изводить, а уж что он мог сделать с детсадовцем, который уронил его в лужу, я очень хорошо представляла.