И лишь потом составил Степан Яковлич с ним, Василием Мятликовым, решающий разговор. Про побег и маляву. Василия такое доверие зацепило. И поклялся он сам себе – жилы порвет, но дело сделает.
Рига встретила Флягина подбитой нахохлившейся птицей. Три дня назад, 22 июня, она пережила на восходе солнца первый налет фашистской авиации. «Юнкерсы» ударили по железнодорожной станции и порту в устье Даугавы.
– Сортировочный узел пока сильно не пострадал. А вот порт уже трижды бомбили, но в основном в суда целят, а портовые сооружения словно берегут, гады… – сообщил Флягину уже немолодой сержант госбезопасности, встретивший поезд. Состав, пришедший в латвийскую столицу ранним утром, на этот раз остановили примерно в полукилометре от перрона уютного рижского вокзала – среди серых пакгаузов. Там встречающий и поджидал Флягина. Поехали в наркомат на ухоженной черной «эмке», вызывавшей диссонанс на фоне потянувшихся мимо, еще дымящихся развалин каких-то вокзальных строений. Центральное здание оставалось целым, но и увиденного для первого впечатления Флягину хватило.
Машина медленно пробиралась среди угрюмого, молчаливого встречного потока людей, спешащих к вагонам с чемоданами, узлами, мешками. Женщины, старики, дети. Много детей…
– Начали частичную эвакуацию населения по спискам, – пояснил Флягину сопровождающий, хмуро разглядывая колонну. – Сборный пункт организован на привокзальной площади. А промышленное оборудование грузят на сортировочном узле. Республиканский штаб обороны распорядился в первую очередь эвакуировать самое ценное. В Риге наиболее крупных промышленных предприятий более четырех сотен, а подвижного состава…
– А когда пассажирский уходит? – спросил Флягин.
– Часа через два.
– Так он же днем такая мишень!
Сержант промолчал, только скрипнул зубами.
Пару часов спустя Флягин и выделенный ему в помощь оперуполномоченный республиканского НКГБ Альберт Скулме, с которым Флягин уже был знаком, – Скулме участвовал в первоначальной разработке Круминьша, – шли тенистой, мощенной выпуклой брусчаткой улочкой Старой Риги, направляясь к дому фигуранта.
Флягину сегодня не потребовалось много времени, чтобы ознакомиться с немногочисленными и скудными по содержанию материалами, которыми пополнилось дело оперативной разработки на бывшего майора. Ничего существенного за минувшие три месяца, как Флягин уехал из Риги. Днем Круминьш так и продолжал мести дорожки больничного парка, потом возвращался домой. В выходные дни квартиру покидал редко, разве что прогуливался до булочной. Впрочем, Флягин прекрасно понимал, что визуальный контроль фигуранта в эти месяцы свелся к минимуму, осуществлялся изредка, – рижским товарищам помимо этого хватало забот: реальная немецкая агентура активизировала свой интерес к порту и железнодорожному узлу, было пресечено несколько попыток диверсий на крупных предприятиях. По большому счету, «опекать» Круминьша руки не доходили. Чего там Москва решит по поводу фигуранта – на воде вилами писано, а тут что ни день – сюрприз на сюрпризе.
Ну что есть, то есть. Вербовочную беседу решили провести по обычной схеме: пока фигурант на работе – проверить квартиру и поджидать его там. А далее действовать по обстановке.
Квартира бывшего майора, а ныне больничного дворника, выглядела ожидаемо: в просторных, гулких и практически пустых комнатах уверенно обосновалась нищета. Более темные прямоугольники на выцветших и давно не обновлявшихся обоях говорили сами за себя: здесь когда-то стояла мебель и – судя по уцелевшим нескольким стульям, двум креслам, столу, кровати, – добротная, богатая; исчезнувшие со стен полотна вряд ли представляли собой репродукции. Несколько фарфоровых тарелок и пара хрустальных бокалов, аккуратно составленные на широком кухонном подоконнике и накрытые полотенцем, полдюжины столовых приборов из мельхиора и столько же кофейных пар, обосновавшихся здесь же, позволяли полагать, что когда-то хозяин мог похвастаться довольно дорогостоящими обеденным и кофейным сервизами. Только все это было в прошлом. Давно распродано, проедено.
В столовой, за круглой эмалированной крышкой заслонки дымохода печи-голландки, облицованной давно немытыми пластинками изразцовой глазурной плитки, обнаружилось, по всей видимости, летнее, место хранения браунинга калибра 7,65 в потемневшей кожаной кобуре. Пистолет явно недавно чистили и смазывали, магазин был снаряжен полностью – семью патронами. Флягин вернул оружие в незамысловатый тайник.
В прикроватной тумбочке, увенчанной красивой антикварной настольной лампой с давно треснувшим абажуром молочного стекла, обнаружились несколько книг, в том числе немецкое издание небезызвестного маркиза де Сада. Флягин покачал головой: полоска бумаги, выполняющая роль закладки, разделяла страницы с описанием содомских утех. Фигурант был верен себе.
Чекисты еще около часа продолжали осмотр квартиры Круминьша, застыв у окон лишь на время очередного налета немецких бомбардировщиков. Свой смертоносный груз, как на слух определил Скулме, они снова сбросили в порту. От взрывов бомб в квартире тонко звенели оконные стекла и посуда на кухонном подоконнике. Потом сирены дали отбой. А еще через полчаса в дверном замке заворочался ключ.
Скулме тут же прошел на кухню – там был черный ход, его следовало перекрыть на всякий случай. Флягин замер в гостиной.
Хозяин, как и предполагалось, прошел на кухню. Судя по фактическому отсутствию в квартире съестных припасов, домой он не мог не принести какой-нибудь еды. А куда же ее, как не на кухню. Флягин скользнул в прихожую, перекрыв путь к входным дверям.
Тут же из кухни раздался громкий, довольно резкий по тембру голос хозяина. Флягин не знал латышского языка и мог только догадываться, о чем спросил фигурант, обнаружив на кухне постороннего. Однако нельзя было сказать, что Круминьш испугался, – в голосе это не проявилось.
Скулме что-то ответил ему, снова раздался голос хозяина, и тут же они оба показались в дверном проеме. Бывший майор – впереди, Скулме – за его спиной.
– Товарищ Иванов, – сказал Альберт, – гражданин Круминьш готов побеседовать с нами.
Так было оговорено заранее: для Круминьша Флягин – Иванов, Скулме – Мартин.
– Вы говорите по-русски? – спросил Флягин.
– Да, вполне, – с небольшим акцентом ответил Круминьш, настороженно разглядывая Флягина.
– Давайте пройдем в гостиную, – сказал Флягин.
Там он опустился в одно из кресел, жестом пригласил хозяина квартиры в другое. Скулме расположился сбоку, опираясь спиной об оконный косяк, контролируя и окно комнаты, и выход из гостиной.
Флягин немного выждал. Но Круминьш не собирался задавать обычных для обывателя вопросов: кто такие, почему и каким образом оказались в квартире, на каком основании. Бывший майор устроился в кресле с настолько отрешенным видом, словно все происходящее его совершенно не касалось.
– Давайте познакомимся, – сказал тогда Флягин. – Как вы уже поняли, моя фамилия Иванов, довольно распространенная и легко запоминающаяся. А это мой товарищ по имени Мартин. К нам можно так и обращаться: «товарищ Иванов» и «товарищ Мартин».
– Судя по способу вашего появления здесь, – неприязненно, с нескрываемым сарказмом ответил Круминьш, – отнести вас к своим товарищам я вряд ли смогу. Мне более привычно «господа». Но, наверное, к вам лучше обращаться: «гражданин начальник»?
– Это ни к чему, – улыбнулся Флягин.
– Хорошо. Мое имя господин Мартин уже назвал. Следовательно, оно вам известно. Полагаю – и род моей трудовой деятельности, и многое другое.
– Вы правы, – снова улыбнулся Флягин. – Я смею заметить, господин Пауль Круминьш, что в некоторых областях наших знаний о вас, мы, наверное, зашли несколько дальше, чем вы себе можете предположить. Но продолжим наше знакомство. Я и господин Мартин… Кстати, такое обращение нас тоже больше устраивает, чем «товарищ».
Флягин отметил, что эта фраза несколько удивила хозяина квартиры – что-то такое мелькнуло в его глазах.
– Не буду ходить вокруг да около. Обстановка и время диктуют конкретность и прямоту, не так ли, господин Круминьш?
– Да уж… – неопределенно проговорил бывший майор, но чувствовалось, что он только что был настроен на несколько иное развитие беседы. Ожидал стандартной энкавэдэшной «страшилки», весело подумалось Флягину.
– Так вот, господин Круминьш… Мы представляем, скажем так, одну европейскую страну.
Круминьш презрительно усмехнулся.
– Напрасно, – покачал головой Флягин. – Да, я русский, а мой коллега – ваш соотечественник. И не более того. Впрочем, какое это для вас имеет значение. Суть вопроса не в этом. У нас к вам предложение, а ваше право его принять или от него отказаться. Заметьте, господин Круминьш, – это ваше право.
– Вы не собирались ходить вокруг да около. Выкладывайте.
– Охотно. Господин Круминьш, грядут перемены, вы не находите? – Флягин кивком головы указал за окно.
– Меня не интересует политика. Какая разница, чье полотнище развивается над рижской ратушей.
– Полноте, господин Круминьш! – укоризненно усмехнулся Флягин. – Не будете же вы утверждать, что при Советах вы устроились с таким же комфортом, как поживали в прежней, старой и доброй Латгалии?
Флягин красноречиво обвел взглядом скудную меблировку гостиной и уже едва различимые в наступающих сумерках прямоугольники на обоях.
– Нет, я не буду этого утверждать, – с вызовом ответил Круминьш. – Скажу больше. Старшим офицером латвийской армии мне было более комфортно, нежели метельщиком в больничном дворе. Я скажу вам «да», и тыква превратится в золотую карету, а хрустальная туфелька налезет на мою волосатую ногу?
– Наше предложение не настолько волшебно, господин Круминьш, чтобы вернуть вам прежний статус, но оно может способствовать подобному.
– Вы – те самые добрые гномы, которые помогают Санта-Клаусу приносить новогодние подарки? – ехидно осведомился хозяин квартиры и нарочито вздохнул: – Какая жалость, что сейчас только середина лета!