Канарис усмехнулся, но присутствующие хорошо уловили зловещинку в мимике адмирала. Через мгновение это подтвердилось.
– Кое-кто тратит излишние усилия в тех сферах, которые в нашу компетенцию не входят. Заметная доля прямо-таки кипучей энергии некоторых высокопоставленных наших сотрудников расходуется не по назначению. А наша задача сегодня одна – причинить врагу максимальный ущерб и обеспечить более быструю и успешную победу доблестного германского оружия…
Более чем прозрачный намек адмирала был понятен практически всем собравшимся в зале. Еще бы! Кто же не знал, что полковник Неймеркель, при всем его изрядном послужном списке в германской военной разведке, опыте и славе армейского разведчика, прежде всего представляет несколько крупнейших германских концернов, которые поспешили открыть свои представительства буквально с первых дней установления в Риге оккупационного режима и активно заняться демонтажом и вывозом в Германию оборудования ряда рижских промышленных предприятий, построенных при Советах – радиозавода «ВЭФ», вагоностроительного завода и других. Поживиться в промышленной зоне Риги, спешно оставленной большевиками уже 1 июля сорок первого, было чем – станки, оборудование, но главное – сырье: металл, топливо, строительные материалы. В общем, гешефт выходил неплохой, чему, естественно, посодействовал и Неймеркель. Он солидно пополнил свой банковский счет, знал, сколько и как часто ему «капает» на еще пару счетов, но уже не в рейхсбанке, а у швейцарских молчаливых финансовых гномиков, поэтому внимал гневным речам Канариса, со всеми его угрожающими намеками, снисходительно, а может быть, даже и с долей презрения. Деньги – вот что главное, а все эти абверовские телодвижения и потуги… Они давно надоели Неймеркелю. Он давно хотел уйти в бизнес, но упускать такой лакомый кусок – кусище! – как Россия… О, этого бы не понял никто. И он сам – тоже. И конечно, тут важно быть в первых рядах. Право первой добычи у того, кто врывается во вражескую крепость, а не у того, кто много позже заползает туда с обозом. В последнем случае можно оказаться лишь облизывающимся от зависти наблюдателем, на глазах которого те, первые, загружают повозки обоза уже им и только им принадлежащими богатыми трофеями.
В Риге Неймеркель своего не упустил. Хотя и за исполнение им прямых служебных обязанностей упрекать грешно. Удалось даже оставить с носом этих заносчивых и наглых молодчиков из ведомства всесильного рейхсфюрера. Ребята одной из абверкоманд Неймеркеля накрыли эвакоколонну рижских чекистов и разнесли ее в пух и прах. Большевички, конечно, яростно сопротивлялись, никто не желал сдаваться, успели, паршивцы, уничтожить массу вывозимых документов, но кое-что ценное люди полковника все же заполучили.
– …Больше привлекать преподавательского состава из местных – бывших офицеров эстонских и латвийских вооруженных сил, из числа русских, согласившихся на сотрудничество с нами и способных к преподаванию, к обучению курсантов разведшкол. Время не терпит, господа! – продолжал вещать с трибуны глава абвера.
Вот, собственно, и цель, с которой вскоре после рижского совещания полковник Неймеркель устроил инспекционную поездку по находящимся в его попечении абвершколам. Предварительно, особо не полагаясь на подчиненных, он лично изучил списки возможных кандидатов на должности преподавательского состава. Так в поле зрения начальника Абвернебенштелле-Рига, в числе прочих попал и курсант школы «Валга» сорокачетырехлетний Антонов. Заявил о себе как об учителе труда средней школы с далекого Урала. Уроженец тех же мест. За несколько дней до начала войны, получив летний отпуск, по путевке приехал в дом отдыха под Ригу. Только никакого отдыха на Рижском взморье у Антонова не вышло, но он сумел попасть на поезд, улепетывающий из латвийской столицы, однако состав далеко не ушел – его разбомбили асы Геринга на следующее утро. Тяжелоконтуженый Антонов оказался в фильтрационном лагере. Когда в лагерь прибыли для отбора кандидатов в разведшколу абверовские вербовщики, Антонов согласился учиться на диверсанта. Чем мотивировал согласие? Рассказал обычную историю ущемленного советской властью обывателя: раскулаченные и сосланные из Поволжья на Урал родители; неудовлетворение советскими порядками и своим собственным положением – затрапезным ремеслом школьного учителя без каких-либо карьерных перспектив… Проверить рассказанное бывшим учителем трудно, но есть и другие методики. С Антоновым состоялось несколько бесед. Он снова и снова пересказывал свою биографию – несложный, но эффективный метод проверки: если «легенда» – будет твердить одно и то же, что заучил. А если биография правдива, – тут никогда и ни у кого гладкого, одинакового при повторах изложения не получается. Абверовцам всегда больше импонировали психологические методы изучения потенциальных кандидатов в агенты. Но задача массового набора в ряды будущих диверсантов подшпоривала и их. Поэтому изложенной Антоновым биографией удовлетворились вполне, к тому же реальной возможности проверить ее все равно не было. И даже больше того! Высказанная учителем, причем довольно логически обоснованная некоторыми общеизвестными постулатами ницшеанства точка зрения – о превосходстве германских порядков над советской властью, даже родила рекомендацию: не просто использовать Антонова в качестве рядового курсанта абвершколы, а присмотреться к нему – на предмет пригодности для инструкторской работы в дальнейшем.
И руководство абвершколы вскоре убедилось: с этим курсантом они не прогадали. Азы диверсионного дела осваивал с блеском, особенно выделялся на занятиях по радиоделу, пояснив, что в школьные годы его не минуло всеобщее увлечение по изготовлению допотопных детекторных приемников. Антонова всё чаще стали привлекать в качестве преподавателя. Ни малейшего повода усомниться в своей благонадежности Антонов тоже своим новым хозяевам не давал. А проверки были, явные и скрытые. И к рации доступ вроде бы получал, и к оружию. И сомнительные разговоры осведомители из числа курсантов в его присутствии заводили, – рапорт по команде подал. Никуда не лез, осваивал азбуку диверсанта, крохи свободного времени тратил на чтение. С удовольствием взялся за рубанок – внес, так сказать, посильный вклад в обустройство утепленного тира для занятий зимой.
Была мысль основательно проверить Антонова: включить в состав очередной диверсионно-разведывательной группы, забрасываемой в русский тыл. Но потом передумали. Большевистская контрразведка вылавливала и уничтожала диверсантов пачками. Требовались новые и новые кадры – расходный материал в массовом порядке. Преподавательского же состава не хватало самым банальным образом. А тут – почти готовый. В роли инструктора больше пользы принесет.
Так и Антонов понял, почему его не посылают за линию фронта. Поначалу думал: на подозрении он у немцев, неспроста резину тянут. Оказалось – в цене.
Периодически курсантскому составу зачитывали приказы командующего группой армий «Север» о награждении отличившихся агентов и диверсантов. Тут уж одно из двух – или точно кому-то повезло отличиться и благополучно вернуться, или…
Антонов допускал, что немцы могут и пропагандистские фортели выкидывать – долго ли изготовить фиктивную бумажку. К тому же отправленные на задание группы больше в разведшколу не возвращались. А зачем? Чтобы поделиться удачным опытом? Абверовцы предпочитали лишь деловито комментировать на занятиях приказы о поощрении. Возможно, школа получала соответствующие обзоры практики диверсионно-агентурной работы. Но до курсантов доводили то, что доводили, тем паче, где и как в дальнейшем используются вернувшиеся агенты – этого никто из курсантов не знал. На занятиях пробовали об этом вопросы задавать – они пресекались: не вашего ума дело. Руководство школы не уставало подчеркивать: риск есть, но успех сопутствует тем, кто успешно осваивает все дисциплины и умело применяет их, без страха, без паники, осмотрительно и осторожно. Как будто можно сказать что-то другое. Хотя… Пару раз зачитывали приказы и противоположного содержания: явились-де, лазутчики с повинной в органы НКВД. И по законам военного времени были поставлены к стенке. Вот, мол, и делайте выводы.
Этому верили безоговорочно – былые советские порядки вряд ли могли претерпеть изменения в более гуманную сторону, тем более, когда такая война идет. А среди курсантов Антонов ни о ком не мог сказать, что ему не насолила советская власть. Одни обиженные ею и собрались. По крайней мере ни у кого Антонов не разглядел притворства. Хотя в казарме – все на виду. И мужики, и гниды – жалкие, гнусные стукачонки на своих же товарищей. Парочка именно таких пыталась ему, Антонову, втюхать какой-то бред, но это было настолько идиотски, что выбора они ему не оставили – доложил, как положено, по команде. И улетели орелики в составе очередной диверсионной группы на задание. Смех и грех! Кабы на самом деле против немцев чего замышляли – не с оружием бы их к русским в тыл отправили…
Конечно, в школе ядом на Советы дышали не все. Для кого-то школа стала избавлением от лагеря, кто-то, безусловно, рассчитывал, оказавшись в составе диверсионной группы по ту сторону фронта, «потеряться» и для немцев, и для чекистов – куда кривая вывезет. Вряд ли бы кто пошел с повинной в НКВД, но затеряться на бескрайнем российском просторе – это можно было попробовать. Возможно, из имеющихся это даже был лучший способ уцелеть. Все другие, по сути, выглядели малоутешительно. Или соотечественнички пулю в лоб закатают, или немчура – в затылок. Или – наоборот. Не в смысле пули, а местами поменяются, а что закатают – это точно. Рано или поздно. Иллюзий никто не строил. Может, поэтому каждый в школе держался волком-одиночкой, не сводило даже землячество, давила угрюмость и подозрительность.
Антонов тоже с большой настороженностью воспринял сообщение обер-лейтенанта Зайтинга о предстоящей беседе с высоким абверовским начальником. Догадывался, что она сулит ему какую-то перспективу. Но, поди, угадай, понравишься ты матерому разведчику или нет. Обнадеживал, конечно, сам факт: стал бы целый немецкий полковник тратить на него время, кабы не собирался использовать с пользой для себя. И все равно на душе заскребли кошки. Оказалось – напрасно.