– Да я все, как на духу, в подробностях, по полочкам, – обиделся Сергей.
– Да-альше!
– Есть! Так вот… Оказывается, это Санька к танку идет, несет что-то в руке, а когда ближе подошел, вижу, а это у него ведро с бензином…
– Не спалось мне. Поворочался немного, а как светать стало, пошел посмотреть, где же я с дороги съехал. По следу нашему обратно пошел. Оказалось, что не так уж далеко мы от дороги ушли. А там, как раз «бэтэшка» стоит, поломка у них. Помог немного да бензинчиком разжился, – Александр довольно улыбнулся. – Бензин принес, но решили в бак его не заливать. Бак-то почти пустой, горючка в карбюратор поступает плохо, да и он зачудил. Решили напрямую заливать бензин в поплавковую камеру. Питательную трубку от карбюратора отсоединили, загнули ее вверх и – в ведро. Так и поехали. Я на крыле на коленках стою и регулирую пальцем подачу бензина из ведра в камеру, а Серега потихоньку танк развернул и обратно по нашему следу. Ведра хватило на дорогу выехать, там мы его хозяевам вернули, а сами заправку стали ждать. Она вскоре подошла, а потом и зампотех подъехал, муфты сцепления подрегулировали…
– Да, братцы, – покачал головой старшина Шпицер. – Приключений у вас, как у сорока разбойников.
– Да уж, славно поблукали, – согласился Сергей. – Но видал я такие приключения! – Он вскочил с земли, смачно зевнул, потянулся до хруста. – Э-э-эх! Сейчас бы похавать горяченького да вздремнуть минуточек по триста на каждый глаз!
– Ага, видал-миндал! – засмеялся Шпицер. – Может, тебе на техпомощи перину пуховую подвезти и тазик с борщом?
– Без перины обойдусь, а тазиков лучше два – каждому в экипаже.
– Ладно, позубоскалили и – точка. Заводите танк и – за мной. Покажу наше расположение. Приказ комроты старшего лейтенанта Слободчикова такой: отрегулировать все узлы, прошприцевать, заправить машину бензином полностью. И бачки водой наполнить под горловины. Затем рыть для машины капонир. В Тамцаг-Булаке будем стоять. Маскировку обеспечить полную. Сейчас всухомятку перехватите, а полный обед всем – после окончания всех работ. Вопросы?
– Вопросов нет, – за двоих ответил Александр, как командир машины, а Сергей снова опустился на землю и принялся молча натягивать сапоги.
Старшина пошагал прочь, а Серега скользнул на водительское место. Чихнув, заревел двигатель, машина дернулась, выбросив черный клуб дыма, и медленно поползла к месту будущего капонира.
Уже там, когда Сергей заглушил мотор и высунулся из люка, Александр, меряя шагами размеры укрытия, которое предстояло отрыть, позвал брата:
– Слышь, Серега… Ты уж не обижайся на меня. Нагнал я на тебя страху ночью. Конечно, надо было предупредить, что пойду дорогу поискать, да жалко было тебя будить. Сейчас-то понимаю, что и сам в одиночку рисково пошел, и тебя, спящего, оставил.
Извиняюще глянул на брата.
– Вот уж да: умная мысля приходит опосля.
Снова улыбнулся, хлопнул рукой по броне.
– А машина, Серега, добрая, выдюжила и еще послужит. Дадим япошкам прикурить от нашего керогаза, а?
– Не боишься, Сань?
– Боюсь, брат. Иль не люди мы? Какой человек не боится? Такого нет. Кто по-другому говорит – врет, Серега. А вот засунуть, когда надо, страх свой подальше – это человек один и умеет, никакое животное такого не может. Совсем от него не избавишься, а на время страх отодвинуть, думаю, можно. Сначала дело сделать, а потом уж заячьим хвостиком трястись, сколь душе угодно.
– Думаешь, сумеем?
– Обязаны! Самураи полезут – а мы что, в кусты? Полезут – получат. Они же свой страх пересилили, а мы что же, хлипче? Все пойдут в бой, Серега, и мы пойдем. И первыми должны быть, иначе как в глаза людям смотреть? Сами рвались, мать начальство уговаривала, танковому делу вон сколь нас учили. Танк, наконец, доверили! Чуешь, Серега? Так что наше дело – ясное. Все нормально, брат!
БАИН-ЦАГАН, 19 АВГУСТА 1939 ГОДА
Младший лейтенант Козлов поправил новенькую фуражку, которую каким-то образом умудрялся бережно хранить в пыльной коробке своего командирского танка. Откашлялся, деликатно прикрывая рот кулаком, пристально оглядел рассевшихся на жухлой траве танкистов.
– Значит, так, товарищи бойцы, сегодня, ясно, как дважды два, мы снова двинемся за Халхин-Гол. Комроты приказал быть в готовности номер один. За истекшие сутки мы с вами сделали все, что надо, но подытожим нашу готовность. Значит, так, машины к бою готовы, горючим заправлены полностью, боекомплектом и огнесмесью тоже снарядились до отказа. Так?
Командиры танков утвердительно закивали. Комвзвода снова поправил фуражку, заложив руки за спину, прошелся перед сидящими.
– У кого есть какие ко мне вопросы?
Выдержал паузу, пытливо глядя на подчиненных. Вопросов не было. Тогда, чуть помедлив, Козлов тоже опустился на траву, аккуратно снял фуражку и также аккуратно положил ее на свою плоскую кожаную командирскую планшетку.
– Ну что, братцы, скоро снова в бой…
Замолчал на мгновение, потом продолжил:
– Вот уже месяц, как я принял взвод. Народ вы бывалый, уже обстрелянный, а я вот пока пороху не нюхал.
Виновато улыбнулся.
– Так что – на вас надеюсь… А бои впереди, видимо, почище, чем те три июльских дня здесь, у Баин-Цагана, хотя наслышан, что было жарко.
– Да уж, пекло было доброе, – откликнулся кто-то.
– Рассказали бы поподробнее, мужики, а то, к своему стыду, толком ничего и не знаю. У комроты много не выпытаешь, у него и без этого, чтобы мне рассказывать, дел невпроворот, и я тут что-то тоже за этот месяц запурхался, особенно, когда нас восемнадцатого июля сняли с боевого охранения и сюда перебросили, в охрану командного пункта комкора.
– Да, комкор Жуков – это ого-го… Жесткий мужик, – сказал один из танкистов, многозначительно поведя глазами.
– Но… А ты как хотел, такой армадой командовать! – откликнулся другой. – А если бы япошки и впрямь десантом навалились?..
Танкисты оживленно заговорили. Сказывалось полуторамесячное постоянное пребывание на боевом взводе: после первого, но тяжелого, трехдневного боя у Баин-Цагана, взвод полмесяца нес боевое охранение позиций советско-монгольских войск за Халхин-Голом, то уходя в тыл, то вновь возвращаясь на правый берег реки, в боевые порядки. Последний месяц – на усилении охраны «ставки», как меж собой бойцы называли командный пункт командира корпуса генерала Жукова. Усиление было вызвано сведениями о намерении японцев высадить сюда десант. Вот и была поставлена взводу огнеметных танков задача: возможный десант уничтожить огнеметами и пулеметным огнем. Каждый из танкистов понимал, сколь важное задание возложено на них. Не всем могли такое доверить. Так что – ни днем ни ночью глаз не смыкали, каждую минуту начеку.
И все эти дни напряженного боевого дежурства, под систематическими налетами японской авиации, пытавшейся бомбить центральную и дополнительные переправы через Халхин-Гол, тыловые подступы, где сосредотачивались наши части и располагались штабные подразделения, – все эти трудные дни каждый из танкистов-огнеметчиков снова и снова переживал и оценивал свой первый боевой опыт, полученный у горы Баин-Цаган.
– У нас вот Мезин-младший рассказчик хороший. – Кто-то из ребят хлопнул Сергея сзади по плечу. – Он, товарищ командир, картинно все в подробностях изложит. Давай, Серый, по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, – как дело было.
– Давай, Мезин, расскажи лейтенанту. И для всех полезно будет еще раз послушать, а то тогда, чего греха таить, неразберихи хватило, и лишней кровушкой эта неразбериха обернулась…
Все на минуту замолчали. Потом кто-то снова подбодрил Сергея:
– Рассказывай, не робей.
– А чего мне робеть? – хмыкнул Сергей, довольный таким всеобщим признанием его авторитета «летописца» взвода. Посерьезнев, стал рассказывать:
– Мы, товарищ младший лейтенант, до двадцать восьмого мая так в Ундэр-Хане и стояли…
Сергей начал так потому, что в то время, когда бригада дислоцировалась в этом монгольском городке, Козлова, тогда старшину роты огнеметчиков, направили на командирские курсы. Вернулся он в часть в середине июля, был назначен командиром взвода БХМ вместо лейтенанта Балясникова, которого после боя у Ремезовской сопки с должности комвзвода сняли за неумение командовать и назначили командиром танка, правда, дав в подчинение еще один танк.
– …Потом бригада передвинулась в Тамцак-Булак, а восемнадцатого июня была выведена в район озер, где мы занялись боевой учебой, тактикой, – обстоятельно излагал Мезин. – Но все занятия проводились только «пеший по-машинному», а танки стояли замаскированные. Вообще-то было тихо. Но в конце июня японские самолеты, а они редкий день в воздухе не кружили, – разведку, стало быть, вели. Так вот… теперь они начали бомбить наши позиции у Халхин-Гола. И даже налет был на наш аэродром. Это где-то километров восемь от озер, где мы стояли. Налетели ранним утром, только светать начало. Вот вроде бы восемь километров – расстояние приличное, но взрывы бомб сильно ощущались. Мы сначала и не поняли, что это такое: словно удары огромного молота по земле – так она вздрагивала. Укрылись тогда в заранее отрытых щелях, думали, и к нам прилетят, но пронесло.
Сергей перевел дух и продолжил:
– А второго июля, когда японцы начали свое наступление, нас подняли по тревоге. Вся бригада двинулась японцам навстречу, к Халхин-Голу. Картина, прямо скажу, впечатляющая! Мы впервые шли ротными колоннами, параллельно с линейными батальонами: это сто шестьдесят танков с пятьсотсильными моторами! Земля содрогается! И казалось, что никакая сила натиску такому не сможет противостоять! Здорово!
– Ладно, кончай свой восторг, – одернул старший брат, сидевший рядом. – Рассказывай по делу.
– Так вот я и говорю. Шли мы так, пока не стемнело. Потом сделали привал до утра. А когда начало рассветать, командир роты приказал первому взводу, старшего лейтенанта Журавлева, выдвинуться в распоряжение командира разведроты бригады для участия в разведке группировки японцев, которые накануне переправились через реку и заняли позиции на левом берегу Халхин-Гола. Попрощались мы с ребятами из первого взвода, и они уехали…