Сергей замолчал. Трудно было рассказывать дальше. На одной из машин ушедшего в разведку взвода Журавлева механиком-водителем был Василий Кормилин. Земляк. Вместе призывались в армию, служить попали в одну часть. Как земляки и друзья, так и держались одной компанией, все делили поровну, обменивались каждой весточкой с родины, даже тем, что писали в своих незатейливых письмах каждому оставшиеся на «гражданке» девушки. Сергей особенно был дружен с Василием. До призыва тот учился в десятом классе балыклейской школы, а Сергей был в школе пионервожатым.
Когда поднятый командой взвод Журавлева стал вытягиваться в походную колонну, то никакого времени на прощание с другом не было, толко и увидел Сергей сосредоточенное лицо Василия в провале танкового люка – машина, за рычагами которой сидел Кормилин, пошла во взводной колонне первой. Не мог в ту минуту предположить Сергей, что это расставание с другом – расставание навсегда. В первом же бою – такой оказалась эта разведка – взвод Журавлева неудачно атаковал противника и понес сильные потери. Погибли механики-водители Кормилин и Желудков, были тяжело ранены командир взвода Журавлев, командир танка Рябов и механик-водитель Попов. Прямыми попаданиями бронебойных снарядов все три танка были подбиты. Через день после того, как японцы были отброшены за реку, Сергей и его товарищи увидели и подбитые танки, и погибших. Впервые молодые бойцы воочию столкнулись с жестокостью самураев: мертвых танкистов японцы до неузнаваемости изуродовали штык-ножами и палашами.
Самурайское зверство не испугало. Наоборот, наряду с ненавистью поселило в душах бойцов убеждение: воевать с японцами нужно по-настоящему умело, без какой-либо горячки и безрассудной лихости.
Сергей молчал. Молчали ребята, молчал и комвзвода Козлов. Об этих первых потерях, первых и таких страшных, ему рассказывал политрук роты Иванов. А в Чите, когда, после окончания командирских курсов, уже надо было ехать в часть, случилось побывать в госпитале и поговорить с Филиппом Поповым, который был механиком-водителем у старшего лейтенанта Журавлева. По рассказу Попова, снаряд попал в борт танка и разорвался внутри. Осколками был тяжело ранен комвзвода, несколько осколков попали в спину Попову. И только недюжинная физическая сила помогла ему выбраться из танка и доползти до своих. Хорошо, что пара БТ-7 оказалась неподалеку за косогором. Они и вывезли раненых с поля боя под густым огнем японской артиллерии. Забрать тела погибших времени тогда уже не было…
Позднее, вернувшись в бригаду, Филипп Попов расскажет товарищам, что японцы ждали танковой атаки: расставили и тщательно пристреляли свои противотанковые пушки, даже колышки позабивали, чтобы точно знать дистанцию для огня и иметь на степном поле ориентиры для прицельной стрельбы из орудий. Развязав военные действия против МНР, японцы были уверены, что на помощь монголам придут советские войска, а в составе войск, конечно, будут действовать танковые части, удары которых они уже испытали годом раньше, у озера Хасан. Поэтому японцами были продуманы и способы борьбы с танками: противотанковые пушки были снабжены специальными термитными снарядами, пехоту вооружили бутылками с зажигательной жидкостью. Применили и специальные пакеты с липкой бумагой. Бросит японец такой пакет в танк, от удара он раскрывается и залепляет смотровые щели. А еще применяли самураи против танков и бронемашин и так называемые «управляемые снаряды»: тщательно замаскированные одиночные ячейки, в которых в полусотне метров друг от друга сидело по пехотинцу, соединяли крепким шнуром, к которому привязывались противотанковые мины. Идут наши танки в атаку, а японцы быстро подтягивают мину на шнуре под гусеницы. Или выдвигают ее на длинной бамбуковой палке под танк… В общем, хитрости и коварства хватало.
Наконец Сергей нарушил тишину и продолжил рассказ:
– Когда взвод Журавлева уехал на разведку, мы подтянулись к передовой, но нашему взводу боевая задача не ставилась. Целый день наблюдали за действиями танков линейных батальонов, которые с исходных позиций за небольшой высоткой на максимальной скорости уходили в атаку на японские позиции. Атаковали яростно, но вновь и вновь приходилось им отходить, оставляя на поле боя горящие танки. А день этот, третье июля, был солнечный, жаркий. Видимость! Все – как на ладони. Пехоты не видно, далековато, но черные столбы жирного дыма от наших горящих танков мы видели отчетливо. Слышали, как ревут танковые моторы, бьют пушки «бэтэшек» и японские. И в небе шел жаркий бой. Нашим летчикам тяжело пришлось: японских самолетов и больше было, и более юркие они у них – наши И-15 уступают.
Сергей виновато улыбнулся.
– …Только наши смелее, в самую гущу лезут! Глядь – и задымил японец. И – вниз кучей мусора! Самурайские летчики – это просто заметно было! – боятся с нашими сближаться, издалека из пушек и пулеметов строчат, а как лоб в лоб, так сразу пузо подставляют!
Сергей довольно засмеялся, подхватили и остальные. А Мезин-младший вел рассказ дальше:
– Ну и вот, товарищ младший лейтенант… К вечеру наш взвод выдвинулся на позиции нашей дивизионной артиллерии. Кстати, помните, ребята, – Сергей обернулся к товарищам, – когда уже солнце садилось и бой будто бы стал стихать, в небе нам природа знак развернула? Вот верите, товарищ младший лейтенант, такая появилась туча, ну, точь-в-точь пушечный щит, а из него орудийный ствол. И все это в сторону японцев направлено…
– И тогда Мезин-младший, прямо, как поп, нам объявил, что это нам знак в бой идти, – съязвил кто-то из танкистов.
– Ничего я не объявлял! – обиженно возразил Сергей. – Как поп!.. Сам ты попадья! Это вон Плешаков тогда пошутил, что теперь точно японцам полный разгром.
Сергей повернулся снова к Козлову.
– Так оно и вышло вскорости. А мы получили приказ на закате: взвод поступает в распоряжение командира первого танкового батальона. В его расположение и приказано было двигаться. А наш лейтенант Балясников и не знает куда. Постояли, подумали, потом Балясников посылает наш танк разведать, где точно японские позиции. А уже темно, солнце село, ни черта не видать. Еду на среднем газу вперед. Видим, впереди танк подбитый стоит, возле танкист убитый на земле, кобура с револьвером на поясе. Неподалеку – остальные из экипажа, тоже убитые. Видно, японцы, подбив танк, расстреляли выпрыгнувших из машины ребят. Подобрали мы оружие, документы, поехали дальше, вперед. Где-то, метров через пятьсот, брат с высоты башни увидел, что навстречу цепочкой идут люди. Мы остановились, и они остановились. Кто такие – не разглядеть, темно. Санька их окликнул: «Эй, чьи вы?» В ответ – молчание. Только мы тронулись, они начали нас с боков обходить. Ну, Саня их снова окликнул – молчат, как воды в рот набрали. Санька мне говорит: «Были бы наши, то ответили. Давай, Серега, разворачивай машину в тыл!» А сам повернул башню в сторону японцев и дал длинную очередь. И тут же, буквально в упор мы получили очередь из крупнокалиберного пулемета. Это все сомнения рассеяло. Саня всадил туда, откуда японский пулемет строчил, несколько ответных очередей, и мы покатили назад. Было ясно, что до японцев и полутора километров не наберется. Так и доложили комвзвода, когда до своих добрались. И танк осмотрели. Оказалось, что пулеметный огонь броня выдерживает хорошо, хотя на ней и вмятины в полсантиметра глубиной. Вот такое было первое боевое крещение…
Сергей вздохнул.
– Перестрелка небольшая, но мне, например, стало ясно: не так страшен черт. Никакой растерянности не было. Значит, уже морально готовы были. Это и в настоящем бою проявилось у всех наших ребят во взводе. Так что, товарищ младший лейтенант, не переживайте, с нами воевать можно, – улыбнулся Сергей, но тут же, согнав улыбку с лица, скрипнул зубами: – К тому же счет у нас к япошкам имеется, за всех ребят наших погибших…
Говоря за всех, Сергей был искренен, хотя один эпизод баин-цаганских боев был довольно позорным. Когда двигались в расположение 1-го танкового батальона, то впереди в качестве головной походной заставы шел танк Плешакова. Двигались на малой скорости. И вдруг услышали, как впереди взвыл мотор плешаковского танка, и он рванулся вперед. Изготовились к бою, увеличили скорость. Тут впереди показались люди, окликают танкистов по-русски. Оказалось, саперы полка Ремизова. У них много раненых, а воды ни капли. Отдали им всю воду, что была в запасных бачках, а это три с половиной сотни литров. Спросили их, что с впереди идущим танком случилось? Саперы ответили, что так же и первый танк окликнули, но экипаж, Плешаков и Голеня, резво захлопнули люки и рванули прочь. Стыдно было слышать это от ремизовцев, которые с марта отражали нападения японцев, приняли здесь, у Баин-Цагана, на себя главный удар самураев. Стыдно вдвойне, если учесть, что взводу за три дня непрерывных боев напрямую участвовать в боевых действиях не пришлось: танкисты-огнеметчики были переброшены в долину речки Хайластин-Гол, где в ночное время использовались в боевом охранении. Конечно, японских бомбежек хватало, потому как рядом находилась центральная переправа через Халхин-Гол, которую японцы хотели уничтожить во что бы то ни стало.
И только к середине августа положение изменилось: в воздухе, с появлением новых истребителей И-16, господствовали советские асы, больше стало в небе появляться и скоростных бомбардировщиков СБ, которые активно и часто «обрабатывали» японские позиции и наносили удары в глубину дислокации самурайских войск.
На позициях у Хайластин-Гола и принял взвод БХМ младший лейтенант Козлов. Ну а вскоре поступил тот самый приказ взводу отбыть на охрану «ставки».
ХАЛХИН-ГОЛ, 20 АВГУСТА 1939 ГОДА
02 часа 43 мин., Халхин-Гол, понтонная переправа
Подошли на малой скорости, стараясь особенно не шуметь. Здесь – очередь. Командиру – сообщение: переправляться вслед за зенитной батареей. По понтонам уже прогромыхали три орудия. Урчащая «трехтонка» с четвертым выворачивала на мост. Эх, ты, спешка! Правое колесо орудия – на самом краю настила, медленно сползает вправо… Так и есть! Пушка тяжело осела на доски станиной, со скрежетом перегородив понтон! Пробка! Мост для машин закупорен. И ведь никак к орудию с тягачом не подлезешь, только ручками, ручками стальную красавицу вызволять придется… Хорошо, хоть пехота по левому краю настила на тот берег сочится. А мы – приехали!