Сергей со злостью глушит двигатель, выбирается на броню. Хочется побежать на мост, помочь артиллеристам, которые, как муравьи облепили раскоряченную зенитку, да там и без таких помощников нараду чересчур. Тьфу, ты черт!
05 часов 29 мин., Халхин-Гол, правый берег
Ну, наконец-то, злосчастную зенитку удалось оттащить! От реки, форсируя скорость, пошли на подъем. Он – пустяковый, а вот впереди – ровная, как стол, степь. И танки в ней – такая мишень… благо, туман, он с рассветом плотно окутал речную пойму, густыми клубами заполнил ковыльную даль.
Конечно, японцы слышат гул моторов, но, пойди, разбери, что там, в тумане, делается. Ага, снова подъем… Значит, до первой линии теперь километра полтора.
Санька левым коленом толкает в плечо – значит, поворот влево. Рычаг на себя. Новый толчок в спину – прямо! Мотор работает четко, хорошо вчера его подшаманили, не должен подвести… Значит, теперь по прямой километра четыре. Там, в пади, – командный пункт стрелкового батальона, которому придали взвод. Черт, не успеем… Эх, как же эта пробка на переправе подкузьмила! И туман начинает редеть!…
09 часов 00 мин., Халхин-Гол, правый берег
Так и есть, не успели! Началось! Над головой с шелестом пошли снаряды. Косматые огромные кусты разрывов встали над японскими позициями. Все – как на ладони. Вот и пехота наша поднялась. Санька обеими коленками в спину толкает: жми, Серега, до исходной – совсем ничего! А что из нашей черепахи выжмешь! Слезы! Вон «бэтэшки» пошли, нагнали атакующие цепи, вырвались вперед… Куда они так чешут, разве пехота за ними угонится! Ну, вот, так и есть! Япошки это дело сразу усекли, ишь, как пулеметами мужиков от «бэтэшек» отсекают!
Санька руками по плечам хлопает: стой, исходная! Вперед надо, в бой! Эх, что там делается! Прижали-таки самураи наших, да где положили-то – на косогоре! Там же брату-пехотинцу головы не поднять, не шевельнуться. И в траве не скроешься, какая там, к черту, трава… Да, вот это влетели! Ни вперед, ни назад! А «бэтэшки»-то куда ускакали? Ну, правильно, на газах перемахнули через самурайские траншеи и дальше – японцам в тыл. Они, конечно, там шороху наведут, а как же пехота? Что же ей, до темноты на виду у япошек лежать? Выщелкают ребят по одному… Вот бы сейчас наш взвод туда! Ребят бы прикрыли, помогли им отойти, а может быть, – и вперед, снова в атаку!
– Санька! Ну чего же мы стоим? «Бэтэшки» впереди орудуют, японских пушек покаместь не слыхать, так что для наших «черепашек» никакой угрозы нет. Могли бы пехоту пулеметным огнем прикрыть, а там, у японских траншей, и огнеметами самурайское племя поджарить…
– Успокойся, стратег! Наш Козлов к комбату побежал.
– Правильно! Чего пехотное начальство сопли жует? Люди ж наши гибнут!
– Слышишь, Серега, слышишь?!
– Чего?
– Ах, ты, ядрен-батон! Вот сволочи! Пушки в дело пустили! Серега, Серега! Вылезь-ка, наверх! Вот, суки!
Сергей проворно забрался на башню, устремил взгляд, куда показал брат.
– Эх, ты, мать честная!..
Три черных столба – в небо. Жгут японцы БТ. Да… Если термитными своими бьют – страшное дело. Сгорает машина подчистую… На Баин-Цагане нагляделись: черное изуродованное железо, а среди него – спечённые головешки. Все, что от ребят…
– Ну что же там, на капэ? Чего медлят?!
15 часов 11 мин., Халхин-Гол, правый берег
Пошли! Пошли, наконец! Слева впереди рота БТ-7. После утренней атаки, когда они так лихо рванули через японские позиции, пришлось линейщикам отойти назад, потеряв четыре машины. Дорогим оказался лихой рывок…
Теперь пошли все вместе: наш взвод идет за «бэтэшками» правым уступом, за нами – пехота, третья рота, что утром в атаку не ходила, была в резерве.
Самураи огрызаются зло – вся линия их траншей высверкивает пулеметным и винтовочным огнем. Все, пора закрывать люк, а то прилет в лобешник японский привет. Теперь все от Саньки зависит: ему в командирский лючок хоть что-то видать, а мне в эти прорези… И какой умник придумал такие смотровые щели? И шире не сделаешь – пуля дура! Вот бы перескоп, как на подлодке! Его зрачок хоть на башню выводи…
Дурак! Нашел время мечтать! Ишь, как по броне градом промолотило! Да… Не позавидуешь братцам-пехотинцам… Что такое? Чего он, Санька, сдурел? Какой поворот назад?! Нет, бьет коленом в плечо! Правый рычаг от себя, левый – к себе… Теперь и люк приоткрыть можно. Так, все понятно! Хрена лысого помогли мы тем, кто на косогоре под японским огнем лежит! «Бэтэшки» в тыл шуруют. Все понятно, снова на японские пушки напоролись! А мы с пушками тоже не борцы. Да… Ничего не поделаешь, сгореть за просто так – много ума не надо…
– Сань, что, так и будем в лощинке у комбатовского капэ нежиться? А ребята там под огнем лежат! Неужто так везде? Да не хлопай ты меня, все плечи отбил, чертяка! Сам вижу, что приехали. Сходили в атаку, называется… И что теперь?
19 часов 37 мин., Халхин-Гол, правый берег
Ну, как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах… Лишь бы артиллеристы не подкачали… А поди ж, ты, светлая голова у нашего комвзвода! Санька при его разговоре с комбатом был, говорит, Козлов такую идею двинул: мы, нашим огнеметным взводом наступаем, подходим к японской траншее на дальность огнеметания и поджариваем самураев, а пехота дело завершает. Комбат поначалу Козлова на смех поднял, мол, рехнулся от жары младший лейтенант: «бэтэшки» с пушками своими ничего сделать не смогли, а их все-таки в роте капитана Зайцева семнадцать штук было, а что сделает взвод «черепашек»: три БХМ и один БТ-7 командира взвода? К тому же Зайцев от новой атаки категорически отказался: горючего у оставшихся в линейной роте танков – с гулькин нос, три капли. У нас, конечно, горючего пока хватает, боеприпасы полностью, огнесмесь и не начинали расходовать. Но что действительно наши жестяные коробки против японских снарядов? А Козлов комбату идею развивает: надо, говорит, чтобы наши пушкари, как только атака начнется, поставили хороший заградительный огонь и держали его перед окопами японцев до тех пор, пока мы к ним не подойдем, а потом пусть переносят огонь за японские траншеи – не дают самурайским пушкам по нам прицельно бить.
Тогда уже и комбат загорелся этим. Связались с нашими пушкарями, договорились, как и что. Нет, наш Козлов – голова! Вон, уже минуты три бьют наши по японцам – света белого не видать. Все, как надо. И мы пошли. Пора!
Санька легонько в плечи толкает, чтоб малую скорость держал. Это – вопросов нет, иначе пехота за нами не поспеет. А хлопцы поначалу с земли не поднимались… Да и как их не понять: целый день под свинцовым дождиком полежи, а тут еще – вперед, в атаку! Но пошли, родимые, пошли!
Стена разрывов все ближе! Что-то медлят пушкари, пора уже огонь-то переносить, а то так свои же и накроют! Нет, ты посмотри, как четко артиллерия работает, будто прямо услыхали! Японская траншея перед глазами, хоп – люк прикроем, ишь, сколько их там! Кишит, как тараканов! И ты посмотри – ведь смеются! Зубоскалят, сволочи, над нами потешаются! Что, неказисты наши «черепашки»? Погодите, гады, сейчас мы с вами поговорим! За все поговорим, самурайские морды! Давай, Санька, давай!
23 часа 54 мин., Халхин-Гол, правый берег
Из боевого донесения командира взвода БХМ-3 младшего лейтенанта Козлова:
«После перенесения артогня в глубь обороны противника, силами взвода атаковал переднюю линию обороны японцев в следующем порядке: три БХМ-3 в линию, мой БТ-7 в 100 м сзади. Первым с дистанции 100 м произвел огнеметание по траншее противника танк мл. с-та Дорофеева, затем огнеметный залп дали танки Мезина и Шпицера. Попадание было точным и сразу вызвало у японцев ужас и панику, что позволило вплотную приблизиться к траншее и накрыть огнеметанием ходы сообщений. Японцы обратились в бегство. Мой взвод, продолжая огнеметание затяжными выстрелами, преодолел первую траншею и продолжил совместно с пехотой преследование врага. Противник никакого сопротивления не оказывал, бросал оружие и спасался бегством. Замечу, что вместе с японскими солдатами в первой траншее были и русские белогвардейцы, т. к. раздавались крики на русском языке и мелькали солдаты, одетые в белогвардейскую форму. При атаке второй линии траншей противника японцы попытались использовать противотанковое орудие на правом фланге и подбить огнеметные танки. Японское орудие уничтожил двумя выстрелами из танковой пушки. Действуя на фронте до 500 м, совместно с пехотой продолжал преследование бегущего противника до наступления сумерек. Затем принял решение атаку прекратить, так как подвергся обстрелу дальнобойной японской артиллерией. Дал команду взводу отходить в тыл. При движении назад обнаружил замаскированное японское орудие, из которого противник готовился открыть огонь по танкам с тыла. Пулеметным огнем орудийный расчет уничтожил, орудие раздавил гусеницами. При этом получил повреждение: с ведомого колеса сошла левая гусеница. Поломку устранили своими силами с помощью подошедшего танка братьев Мезиных. На исходные позиции взвод вернулся в 21.30, потерь в боевой технике и личном составе не имею.»
Братья Мезины и их боевые товарищи, окрыленные первым настоящим боевым успехом, позволившим ликвидировать все огрехи этого, как казалось, бесконечного дня, открывшего наступление советско-монгольских войск против японских захватчиков, принимали поздравления. К танкам подходили пехотинцы и артиллеристы, танкисты с «бэтэшек», протиснулся и тот рослый пулеметчик, который там, у второй японской траншеи, поливал самураев и белопогонников свинцовыми струями из своего «дягтеря» прямо стоя, с руки, и весело орал во все горло: «Молодцы, танкисты!»
А потом подъехал командир полка, обнял и расцеловал каждого. Торжественно заявил, что всех танкистов, участвовавших в атаке, представляет к орденам Красного Знамени. Каково, а?
ХАЛХИН-ГОЛ, 22 АВГУСТА 1939 ГОДА
В этот день взвод БХМ-3 вновь был направлен на левый фланг. Предстояло уничтожить сильно укрепленный оборонительный узел японцев. Комвзвода Козлов перед маршем собрал бойцов.