Но утром все переменилось. Оказалось, что ночью, под покровом темноты, большой группе хорошо вооруженных японцев удалось незаметно выскользнуть из окруженного оборонительного узла и обосноваться на высоте неподалеку. По-местному, Фуй, а в боедонесениях эта высота получила название «Палец». Японцы тщательно окопались на Пальце, что обнаружилось только утром.
Рота БХМ-3 двинулась к злосчастной высоте. Еще накануне вечером комроты приказал Александру Мезину пересесть на другой танк, а Сергея решил оставить в тылу, на ремонтных работах. Однако поутру выяснилось, что заболел Голеня, механик-водитель на танке Плешакова. Тут Сергей к комроты и кинулся, мол, зачем механику-водителю в бою слух, глаза нужны, а они у него, Сергея, в порядке. При добром раскладе он, конечно, в экипаж с Плешаковым желания не имел, но тут уж не выбирают, хорошо, что вообще возможность появилась. А то – как же так: все – в бой, а он будет в тылу отсиживаться!
– Хрен с тобой! – весело сказал командир роты. – Настырные вы, Мезины. Но настырность ваша – похвальна.
УНДЭР-ХАН, 15 ОКТЯБРЯ 1939 ГОДА
Пропыленные танки тяжело урчащей колонной втягивались на окраину Ундэр-Хана. Показались знакомые казармы-полуземлянки, которые танкисты оставили почти пять месяцев назад, в конце мая. В ночь на первое сентября остатки японских войск были выброшены за пределы Монголии, восстановлена линия границы, хотя еще с полмесяца продолжались бои в воздухе и отдельные стычки в пограничной полосе, вплоть до 16 сентября, когда дипломаты микадо запросили мира.
Сергей привычно держит дистанцию за «бэтэшкой» командира взвода. Заканчивается трехдневный марш «на зимние квартиры» от монголо-китайской границы, от Халхин-Гола.
Халхин-Гол… Да, это запомнится навсегда.
Снова заныло в правом ухе, застучали молоточки в голове: нет-нет да и сказывается та контузия. Вновь вспомнился штурм японского оборонительного узла, бой с засевшими на высоте Палец самураями. Эх, Плешаков, Плешаков… Нет, с Санькой в командирах – другое дело в бою! А этот больно осторожничал. Когда атаковали вражин, окопавшихся на высоте, наоборот, все решала стремительность. Пушек у японцев не было, а наши «сорокопятки» давали им жару, так что – подъезжай к самурайским окопам и – затяжной струей!
Ребята так и делали, а Плешаков… Сергею пришлось «подвозить» его к траншее, не обращая внимания на тычки в спину. Жарь самураев, черт тебя дери! А те, как тараканы, – в разные стороны! И опять белогвардейская сволочь с ними оказалась. Ишь, даже орали: «Что же вы делаете, живых людей жгете!» А кто первый начал наших ребят жечь? Кто шарахал из пушек термитными снарядами и бросал бутылки с зажигательной смесью? Кто над убитыми и ранеными со штык-ножами изгалялся? Так что, не обессудьте, господа японские прихвостни, – баш на баш! За Васю Кормилина, за Семена Чернова, за Егора Желудкова, за всех, кто остался лежать в монгольской земле…
Сергей с горечью и злостью скрипнул зубами. Дорого заплатили за победу… Умеют самураи воевать. И все-таки с нашими ребятами не сравнить. Кишка тонка у паразитов! Крепко мы им накостыляли! Хотя… перед глазами снова встал тот бой, 23 августа. Опрокинули японцев, но сколь же бестолковщины! Зачем комроты старший лейтенант Слободчиков устроил такую дробиловку, для чего роздал огнеметные танки по одному пехотным подразделениям? Такого вида боевых действий ни в одном уставе нет. Да что устав?! Голова-то на что? Разрозненно действовали танки на поле боя, не прикрывали друг друга пулеметным огнем. А из-за этого ребята гибли. Ваня Корягин, сталинградец, почти земляк, замечательный парень и отличный командир танка… А Балясников с Жихаревым? Эти вообще глупо: пехота в атаку, и они с ними. И завалили танк на песчаном склоне. Тут бы, раз так получилось, надо было в танке оставаться. А они решили машину покинуть. Японский крупнокалиберный пулемет ударил по ним чуть ли не в упор…
Эх, Слободчиков, Слободчиков, накомандовал! А сам? Ни в одном бою не участвовал, ни одного выстрела по врагу не сделал. Командир!.. Забыл чапаевское… Зато, когда после боев собрали бригаду на центральном участке и приехали корреспонденты из Москвы, – непременно позировал перед объективами их фотоаппаратов исключительно на фоне своего БТ-7.
Сергей со злостью выругался. Гоня от себя неприятные мысли, вспомнил первый день отдыха после боев. Вечером, прямо между танками натянули импровизированный экран и показали новый фильм. «Трактористы»! Вот это картина! Да это же точно про нас!
Сергей невольно принялся напевать крепко врезавшийся в память припев замечательной песни из этого потрясающего фильма: «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!» Черт, здорово! А Крючков, а Ладынина! Четыре раза подряд крутили картину. Потом все ребята ходили, словно пьяные от счастья.
Уже наутро по бригаде гуляла перефразированная песня: припев в каждом взводе, пусть порой и неуклюже, переделывали на свой лад. Сергей и одним ухом услышал, как Яша Шпицер горланил: «Два танкиста, Мезины два брата, экипаж машины огневой!»
Приятно, что и говорить. Словно медалью наградили. Да как точно подметил: машины огневой, прямо про родную «черепашку»! Хотя и «боевой» – тоже неплохо. «Два танкиста, Мезиных два брата…» Да, бои заканчивали с Санькой вновь одним экипажем. После боя за высоту Палец Сергей взял комвзвода приступом, настоятельно прося перевести от Плешакова, снова с братом соединить. Козлов все понял без лишних слов: сам же в бою был, видел. И случай помог: пять суток стояли в тылу, ремонтировались.
Новый танк дали и Саньку вернули. Праздник!
Так что последние три дня боев были вместе. А эти три дня… Жарко напоследок пришлось. У самой границы были окружены крупные силы японцев. Но те решили во что бы то ни стало прорваться. Вот уж сеча была так сеча! Валом перли самураи! Пехотинцы не успевали в «максимах» ленты менять и холодную воду в кожухи наливать. После боя Сергей и его товарищи видели плоды работы пулеметчиков: по неглубокой лощине, где японцы пытались прорваться, лежали кучи трупов, некоторые до полутора метров высотой… Но кинжальный пулеметный огонь отчаявшегося врага не останавливал. Еще вот-вот и – сомнут нашу пехоту! Тут и пришли на помощь царице полей танкисты-огнеметчики лейтенанта Козлова…
О, легок на помине! Сергей высунулся из люка, тихонько подводя танк к остановившейся командирской машине.
– Шабаш, Мезин! Глуши мотор! Приехали! – весело кричал Козлов, свесившись из башенного люка своей «бэтэшки» и сверкая белозубой улыбкой на лице, густо покрытом перемешанной с потом пылью.
1 ДЕКАБРЯ 1939 ГОДА
Этот день запомнился особо. Именно этим числом датирован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении воинов-танкистов, отличившихся в боях с японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол. Указ, в котором прозвучали фамилии братьев Мезиных и их боевых товарищей.
Высокое звание Героя Советского Союха было присвоено командиру взвода огнеметных танков лейтенанту Козлову. Наиболее активных участников боев наградили орденами Ленина, в том числе и двух братьев Фесенко, воевавших на бронемашине БА-6, которые первыми в бригаде Яковлева подбили из своей пушки японский танк. К орденам Ленина были представлены и братья Мезины – за последний бой с японцами, пытавшимися вырваться из окружения. За спасение пехотного батальона, который самураи пытались смять, сам командир бригады представил к этой высокой награде братьев, сказав при этом: «Молодцы братья Мезины! Еще бы парочку таких атак – и можно представлять к званию Героев!»
Но в «верхах» рассудили по-другому. Уже положительно рассмотрены наградные листы на танкистов Мезиных, представленных к орденам Красного Знамени, а тут снова на этих же «орлов» новые представления. Не многовато ли для одних? В общем, наградили братьев орденами Красного Знамени. Но у Сергея и Александра и нотки разочарования не было: радовались, как дети! И за себя, и за других кавалеров государственных наград.
Но и в бочке меда оказалась ложка дегтя: получил такой же высокий орден и комроты Слободчиков. Да, штабные связи – это вещь серьезная… И свои хитрости среди штабных существуют. Об этом Сергей с Александром, как и остальные ребята в роте, потом узнали. Но на всю жизнь осел в памяти этот неприятный штришок.
Дело в том, что награды бойцам вручали много позже, в феврале 1940 года. И по причине многочисленности награжденных вручали в два приема: большую часть танкистов наградили прямо в части, на торжественном построении, а кого из награжденных по каким-то уважительным причинам – командировка, длительное излечение после ранения – тогда в строю не оказалось, тем вручали награды позднее, в Кремле. Сам Михаил Иванович Калинин вручал. Штабные о такой практике награждения знали, поэтому их «в строю не оказалось», как и Слободчикова. Заранее причины изыскали. Так что – потом в Москву поехали. «Всесоюзный староста» вручал им награды в Георгиевском зале Кремля и жал руки. Но это, так, штришок, не более…
А в тот день номер «Героической Красноармейской», напечатавшей Указ о награждении, переходил из рук в руки. Читали и перечитывали братья скупые строки, не скрывая радости, отвечали на дружеские рукопожатия и объятия товарищей. И все-таки как-то до конца не верилось: неужели это действительно их наградила Родина?! Сумасшедший день!
28 ФЕВРАЛЯ 1940 ГОДА
Коренастый, крепко сбитый, в новой гимнастерке, туго подпоясанной таким же новым кожаным ремнем, в начищенных до умопомрачительного блеска хромовых сапогах, каким-то невероятным способом добытых через Яшу Шпицера у пехотного завскладом, Санька гоголем прошелся перед братом.
– Ну, как, Серега?
– Во! – Сергей показал большой палец и тут же ехидно заметил:
– Ты только косоглазие не заработай, а то медкомиссию в училище не пройдешь…
– Ты на себя посмотри! – обиженно протянул Санька. – Сам-то ничего не замечаешь, только на собственную грудь и любуешься!