— У нас два убийства, — напомнил Харри. — И пока единственная связь между ними, которую мы выявили, — обе жертвы побывали в вашей клинике.
— Я не могу и не хочу подтверждать эти данные. Но давайте просто представим себе, что это, — взмахнул рукой Ветлесен, — совпадение. А что? Норвегия — маленькая страна, народу тут живет мало, а врачей еще меньше. Знаете, сколько рукопожатий между любыми двумя жителями страны?.. Вероятность того, что два человека побывали у одного врача, не меньше, чем вероятность оказаться в одно и то же время в одном трамвае. Вы ведь встречаете друзей в трамвае?
Харри не мог вспомнить ни одного случая — он и на трамвае-то почти не ездил.
— Я проделал долгий путь, чтобы приехать к вам и услышать, что вы не хотите нам помочь, — расстроился Харри.
— Извините. Я пригласил вас сюда, потому что понимал: иначе мы встретились бы в полиции, где как раз сейчас пресса днюет и ночует, внимательно следя за всеми, кто там появляется. Нет уж, спасибо, я этих людишек навидался!..
— Я могу получить ордер или постановление, предписывающее вам нарушить врачебную тайну.
— Отлично! — обрадовался Ветлесен. — Ордер прикроет репутацию клиники. Но до тех пор… — И он сделал жест, будто застегнул рот на молнию.
Харри поерзал в кресле. Идар наверняка понимает: для получения ордера — даже в деле об убийстве — необходимо представить четкие доказательства того, что медицинское заключение и прочая информация будут иметь важное значение для расследования. А у них что? Убитые посетили одну и ту же клинику. Прав Ветлесен: и в трамвае можно встретиться… Харри почувствовал, что ему необходимо что-то предпринять. Выпить. Или покачать железо. Тяжелого и много. Он вздохнул:
— Несмотря ни на что, я должен задать вам вопрос: где вы были вечером третьего и пятого ноября?
— Я был готов к этому, — улыбнулся Ветлесен, — и успел вспомнить. Я был вдвоем с… А вот, собственно, и она.
В комнату мышиными шажками вошла пожилая женщина с мышиного же цвета волосами, которые шторками свисали вокруг ее лица. В руках она держала поднос с угрожающе брякающими кофейными чашками. Лицо у нее было такое, будто она несет церковный венец или крест. Женщина искоса глянула на сына, который тут же встал и взял у нее поднос:
— Спасибо, мама.
— Завяжи шнурки. — Она перевела глаза на Харри. — Мне кажется, я имею право знать, что за люди пришли в мой дом?
— Это старший инспектор Холе, мама. Он интересуется, что я делал вчера вечером и третьего дня.
Харри встал и протянул ей руку.
— Прекрасно помню, что мы делали, — сказала фру Ветлесен, наградив Харри удивленным взглядом и костлявым рукопожатием. Руку густо покрывали старческие пятна. — Вчера мы смотрели ток-шоу, где выступал твой кудрявый друг. И мне не понравилось, что он сказал о королевском дворце. Как бишь его зовут?
— Арве Стёп, — вздохнул Идар.
Старуха наклонилась к Харри:
— Он сказал, мы должны снести королевский дворец. Представляете? Сказать такую мерзость! Да что бы с нами сталось, если бы во время войны с нами не было королевской семьи!
— Абсолютно то же самое, что и теперь, — отрезал Идар. — Редко какому главе государства удавалось во время войны или до нее сделать так мало для своего народа… А еще Арве сказал, что широкая поддержка монархии означает, что норвежцы в большинстве своем продолжают верить в троллей и эльфов.
— Разве это не ужасно?
— Без сомнения, мама, — усмехнулся Идар, положив руку ей на плечо, и при этом бросил взгляд на массивные швейцарские часы фирмы «Брайтлинг», слишком тяжелые для его тонкого запястья. — О господи! Мне пора бежать, Холе. Наслаждайтесь кофе.
Но Харри покачал головой и улыбнулся фру Ветлесен:
— Он наверняка хорош, но я его не заслужил.
Женщина тяжело вздохнула, что-то неслышно пробормотала, взяла поднос и уковыляла прочь.
Когда они вышли в прихожую, Харри неожиданно обратился к Идару:
— А что вы имели в виду под словом «везучий»?
— Простите?
— Вы сказали, что Матиас Лунн-Хельгесен не только «вонючий», но и «везучий гад».
— Вон вы о чем! Да его бабенку, с которой он живет. Сам-то Матиас довольно неумелый малый по этой части, но ей, видимо, по жизни попадались не те мужики. Так что ей такой увалень и был нужен. Только, пожалуйста, не выдавайте меня Матиасу.
— Кстати, вы знаете, что такое анти-эсцеэл-семьдесят?
— Это такие антитела в крови. Указывают на склеродермию. А что, у кого-нибудь из ваших знакомых они есть?
Харри не знал, что такое склеродермия, да и на языке у него сейчас вертелся совсем другой вопрос, который он ни за что не должен был задавать. Но не удержался и спросил:
— Так, значит, Матиас сказал, что ей не везло с мужчинами?
— Нет, это моя интерпретация. Святой Матиас ни единого плохого слова о человеке не скажет, в его глазах люди могут изменяться только к лучшему. — И смех Идара Ветлесена эхом прокатился по темным комнатам.
Одевшись и натянув ботинки, Харри вышел на лестницу. Обернулся и через незакрытую дверь увидел, как Идар, нагнувшись, завязывает шнурки.
На обратном пути Харри позвонил Скарре, попросил распечатать фотографию Ветлесена с сайта клиники и показать в отделе по борьбе с наркотиками — узнать, не был ли тот замечен при покупке амфетаминов.
— На улице? — спросил Скарре. — У врачей же полные шкафы этого дерьма, разве нет?
— Правильно, но в наши дни действует настолько скрупулезная система отчетности по наркотическим препаратам, что врачи и те лучше пойдут за амфетаминами на улицу Шиппергата.
На этом разговор закончился, и Харри позвонил Катрине на работу.
— Пока ничего, — ответила она. — Я уже ухожу. Ты тоже домой?
— Да. — Харри помедлил. — Как думаешь, удастся раздобыть ордер, снимающий с Ветлесена обязательство хранить врачебную тайну?
— А что у нас есть? Я, конечно, могу надеть совсем короткую юбку, отправиться в суд и найти там судью подходящего возраста. Но честно предупреждаю: по-моему, ничего не получится.
— Согласен.
Харри посмотрел на огни бара «Бишлет». Вспомнил свою пустую полуразрушенную квартиру, взглянул на часы, передумал и повернул вниз по проспекту Пилестредет к зданию Полицейского управления.
В два часа ночи он набрал номер и снова услышал в трубке голос Катрины — на этот раз сонный:
— Что случилось?
— Я в управлении, только что посмотрел твои материалы. Ты говорила, все пропавшие женщины были замужем и имели детей. Думаю, надо копнуть в этом направлении.
— Что именно копать?
— Понятия не имею. Мне просто надо было сказать это кому-нибудь вслух, чтобы проверить, не звучит ли это по-идиотски.
— Ну и как это звучит?
— По-идиотски. Спокойной ночи.
Эли Квале лежала в постели с широко раскрытыми глазами. Рядом с ней безмятежно сопел Андреас. Луч лунного света пробивался между штор и падал на стену, где висело распятие, купленное ею в Риме во время свадебного путешествия. Что же ее разбудило? Может быть, Трюгве зашумел у себя наверху? Ужин и остаток вечера прошли именно так, как она себе и представляла. Она смотрела на сияющие от радости лица, озаренные светом свечей, и все они говорили хором, то и дело перебивая друг друга: каждому хотелось о многом рассказать. Особенно Трюгве. И пока он рассказывал о Монтане, об учебе и друзьях, она молчала и все смотрела на этого юношу, почти мальчика; он только-только начал превращаться во взрослого мужчину, который сам выбирает свой жизненный путь. Вот чему она была больше всего рада: он имеет возможность выбирать. Свободно и открыто. А не как она — тайком.
Эли слышала, как в доме что-то заскрипело, будто стены заговорили друг с другом. Она встала с постели, подошла к окну и заглянула в щелку между занавесками. Шел снег. Он укутал ветки яблонь, и луна отражалась в тонком белом снежном покрывале, укрывшем склон, так что каждый предмет во дворе был отчетливо виден. Ее взгляд скользил по двору от входной двери до гаража, как будто она искала что-то, сама не зная, что именно. И вдруг взгляд остановился. Пораженная, Эли приглушенно вскрикнула. Прекрати, приказала она себе. Наверняка это Трюгве. У него смена часовых поясов, он не мог уснуть и вышел во двор. Следы шли от двери прямо к окну, у которого она стояла. Как черный пунктир на белом тонком слое снега. Отточие перед текстом.
Но обратных следов не было.
Глава 12День седьмой. Разговор
— Один парень из отдела по наркотикам признал его, — доложил Скарре. — Когда я показал ему фотографию Ветлесена, он сразу вспомнил, что несколько раз видел его на перекрестке Шиппергата и Толлбугата.
— А что там, на этом перекрестке? — спросил Гуннар Хаген, настоявший на своем присутствии на понедельничных утренних совещаниях у Харри в кабинете.
Скарре недоверчиво воззрился на Хагена, будто решил, что ослышался.
— Барыги, девки и их клиенты, — пояснил он лаконично. — Это у них новое место, с тех пор как мы прогнали их с Платы.
— И они перебрались туда все? — не поверил Харри и почесал подбородок. — Мне говорили, они вроде по разным местам разбежались.
— Ну, это у них типа центра, — ответил Скарре. — Они, ясное дело, тусуются и возле здания Биржи, и напротив Норвежского банка, вокруг Музея Аструпа — Фернли, концертного зала «Старая ложа» и кафе «Бюмишонен»…
Тут Харри громко зевнул, и Скарре вынужден был остановиться.
— Сорри, — сказал Харри без тени сожаления. — Выходные выдались тяжелые. Продолжай.
— Однако сотрудник из наркоотдела не помнит, чтобы видел его покупающим наркоту. Сказал, что тот как-то заходил в «Леон».
В этот момент дверь распахнулась — появилась Катрина Братт, лохматая, бледная, с припухшими глазами, однако «доброе утро» она пропела весьма довольным голосом и вполне четко, после чего стала озираться в поисках стула. Бьёрн Хольм вскочил со своего, приглашающе махнул в его сторону, а сам пошел за новым стулом.
— «Леон» на Шиппергата? — произнес Хаген. — Это что, место, где продают наркотики?