В ответ Катрина Братт улыбнулась почти грустной улыбкой и посмотрела куда-то в сторону, теребя край юбки:
— Обычное дело, насколько я понимаю. Разве можно уйти от человека, с которым у тебя отличный секс? Можно пробовать сколько угодно, но потом все равно возвращаешься. Мы так примитивно устроены, да?
Харри медленно кивнул и осведомился:
— А что у нее были за мужчины?
— Разные. Чаще — неуверенные в себе.
Харри глянул на нее искоса, решил не развивать эту тему и спросил:
— Ты виделась с Ролфом Оттерсеном?
— Да, он пришел через десять минут, после того как ты уехал, — ответила Катрина. — И выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз. О хирургической клинике на Бюгдёй он никогда ничего не слышал, но разрешение на разглашение врачебной тайны подписал. — И она положила сложенный листок ему на стол.
На низких трибунах стадиона гулял ледяной ветер. Харри смотрел на конькобежцев, скользивших по дорожкам. Техника у Олега за последние годы стала намного лучше. Каждый раз, когда соперник ускорялся и готов был его обойти, Олег сгибался пониже, слегка налегал и стремительно выходил вперед.
Харри позвонил Эспену Лепсвику, чтобы обменяться информацией, и узнал, что в тот вечер, когда пропала Бирта, в ее районе был замечен темный седан. Время было позднее, никто его толком не разглядел. Больше он там не появлялся.
— Темный седан, — кисло пробормотал Харри, — темным вечером.
— Да, — вздохнул в ответ Лепсвик, — я понимаю, что толку от этого мало.
Харри уже засовывал телефон в карман, когда чья-то тень заслонила ему свет.
— Простите, я опоздал.
Он взглянул в улыбающееся над ним жизнерадостное лицо Матиаса Лунн-Хельгесена.
— А вы, Харри, занимаетесь зимними видами спорта? — спросил посланец Ракели.
У этого Матиаса такой прямой взгляд и искреннее лицо, решил Харри, как будто он, когда говорит, сам к себе прислушивается.
— Да не особенно. Немного на коньках бегаю. А вы?
Матиас отрицательно покачал головой:
— Но я решил, что когда мой жизненный путь подойдет к концу и я стану таким немощным, что не захочу больше жить, то отправлюсь на подъемнике на вершину вон той горы. — Он показал пальцем куда-то за спину Харри, но тот, не оборачиваясь, понял, что он имеет в виду. Трамплин в Холменколлене — самое красивое место во всем Осло, но и опаснейшее. Он виден из любой точки города.
— И прыгну. Но не на лыжах, а просто так.
— Драматический финал! — отозвался Харри.
— Сорок метров свободного падения, — улыбнулся Матиас. — Всего несколько секунд.
— Однако, насколько я представляю, это случится не так скоро.
— С моим уровнем анти-эсцеэл-семьдесят в крови — в любой момент, — просиял Матиас.
— Анти-эсцеэл?..
— Ну да. Пока, конечно, антитела в порядке, но ухудшение может произойти когда угодно, и на этот счет не стоит обольщаться.
— Хм. А я считал, когда врач думает о самоубийстве, — это ересь.
— Врач лучше всех представляет, чего ждать от болезни. Я опираюсь на стоика Зенона, который рассматривал самоубийство как достойный поступок в том случае, когда недуг делает смерть более привлекательной, чем жизнь. По преданию, в возрасте девяноста лет суставы пальцев на ногах начали причинять ему такие мучения, что он пошел и повесился.
— Так почему бы не повеситься, вместо того чтобы тащиться на вершину трамплина?
— Да потому, что смерть должна стать как бы одой жизни, ее восхвалением. К тому же мне, надо признаться, греет душу слава, которая за этим последует. Потому что, боюсь, моя исследовательская деятельность снискала мало внимания. — Добродушный смех Матиаса был прерван звуком резко затормозивших коньков. — Кстати, простите за то, что я купил Олегу новые беговые коньки. Ракель потом сказала мне, что вы собирались подарить их ему на день рождения.
— Ничего страшного.
— А знаете, он-то хотел их получить именно от вас.
Харри промолчал.
— Я вам завидую, Харри. Вы сидите тут, читаете газету, говорите по мобильному с другими людьми, и Олегу достаточно просто того, что вы здесь. А когда я подбадриваю его, кричу и вообще делаю все, что, как написано в книжках, должен делать заботливый отец, его это только раздражает. Вы знаете, что он точит коньки каждый день, поскольку ему известно, что у вас есть такая привычка? А пока Ракель не настояла, чтобы он оставлял коньки в прихожей, он держал их на лестнице, потому что вы сказали, коньки нужно хранить в холоде. Вы — его ролевая модель, Харри.
Харри погрузился в размышления. Но где-то глубоко — впрочем, нет, не так уж глубоко — в душе ему было приятно все это слышать. К стыду Харри, его даже пронзила мгновенная низменная зависть и неприязнь к Матиасу, пытавшемуся завоевать расположение Олега.
Матиас теребил пуговицу пальто.
— Дети этого возраста удивительны: они четко представляют себе, где их корни. Новый отец никогда не сможет заменить настоящего.
— Настоящий отец Олега живет в России.
— На бумаге — да. Но реальность, Харри, совсем другое дело.
Олег, проезжая мимо, помахал им обоим. Матиас тут же помахал в ответ.
— Вы работали вместе с врачом по имени Идар Ветлесен? — переменил тему Харри.
Матиас удивленно посмотрел на него:
— С Идаром? Да, в клинике «Мариенлюст». Господи, вы знаете Идара?
— Нет, я просто прогуглил его имя и нашел старый сайт, где были указаны все, кто когда-либо там работал. Там было и ваше имя.
— С тех пор прошло уже много лет, но тогда, в «Мариенлюсте», мы здорово веселились! Нас переполняли надежды. Клинику открыли в то время, когда все думали, что частное здравоохранение просто создано для того, чтобы зашибать много денег. А когда увидели, что это не так, быстро прикрыли.
— Пустили с молотка?
— По-моему, было использовано слово «ликвидация». А вы — пациент Идара?
— Нет, его имя всплыло у нас в связи с одним делом. Вы можете рассказать, что он за фрукт?
— Идар Ветлесен-то? — рассмеялся Матиас. — Да уж, об этом я знаю довольно много. Мы вместе учились и много лет тусовались в одной компании.
— То есть теперь вы контактов не поддерживаете?
Матиас пожал плечами:
— Мы с Идаром всегда были очень разные. Большинство ребят в нашей компании были студентами медицинского факультета и рассматривали профессию медика как… Ну да, как призвание. Кроме Идара. Он открыто говорил, что изучает медицину, потому что это самая респектабельная профессия. И я каждый раз поражался его честности.
— Получается, Идара Ветлесена занимает только респектабельность?
— Деньги, разумеется, тоже. Так что никто не удивился, когда Идар ушел в пластическую хирургию и в конце концов открыл клинику для избранных. Среди его клиентов сплошь богатые и знаменитые — Идара всегда привлекали такие люди. Он хотел быть как они, вращаться в их кругу. К сожалению, Идар, как обычно, слегка перестарался. Не удивлюсь, если эти ребята улыбаются ему в лицо, а за глаза называют навязчивым претенциозным болваном.
— А можно о нем сказать, что он далеко готов зайти, лишь бы добиться своей цели?
Матиас задумался:
— Идар всегда искал путь, который сможет привести его к славе. И хотя он человек далеко не бездарный, ему все-таки так и не удалось нащупать настоящее, большое дело. Когда я разговаривал с ним в последний раз, он казался подавленным, чуть ли не… ну да, чуть ли не в депрессии.
— А как вы думаете, способен он найти другой путь, который приведет его к славе? Не имеющий отношения к медицине?
— Об этом я как-то не думал, но, наверное, способен. Ведь, строго говоря, он не прирожденный медик.
— В каком смысле?
— А в том, что насколько Идар восхищается благополучными людьми, настолько же он презирает слабых и больных. Он не единственный врач, который так относится к людям, но он один говорит об этом открыто. — Матиас улыбнулся. — Остальные члены нашей компании были восторженными идеалистами, которые, впрочем, однажды поняли, что есть важные вещи и за пределами медицины: выплаты за новый гараж, например, и тарифы за сверхурочные. Идар, по крайней мере, не предавал идеалов: у него их с самого начала не было.
— Что, Матиас прямо так и сказал? — со смехом спросил Идар Ветлесен. — Что я не предавал идеалов?
У него было красивое, почти женственное лицо, брови такие изящные, что их можно было по ошибке принять за выщипанные, а белые и ровные зубы — за искусственные. Короче говоря, он выглядел намного моложе своих тридцати семи.
— Не знаю уж, что он имел в виду, — улыбнулся Харри.
Они сидели в глубоких креслах в библиотеке большого белого особняка на Бюгдёй, с виду старинного и благородного. «Дом, где я провел детство», — поведал Идар Ветлесен, сопровождая Харри через большие темные залы в комнату, где стены были заставлены книгами. Классика: Микхьель Фёнхус, Хьелль Аукруст, «Доверенное лицо» Эйнара Герхардсена. Широкий выбор. Не хуже чем у людей. Плюс биографии политиков. Целая полка с золотым тиснением «Избранное». Харри не увидел ни одной книжки, изданной позднее 1970 года.
— Ну я-то отлично понимаю, что он имел в виду, — покатывался со смеху Идар.
Вот почему, мрачно подумал Харри, Матиас говорил, что они «здорово веселились» в клинике «Мариенлюст»: не иначе как соревновались, кто громче смеется.
— Матиас, гад вонючий… Я хотел сказать «везучий». Черт, я и то и другое хотел сказать! — И снова загрохотал смех Идара Ветлесена. — Они говорят, что не верят в Бога, все эти мои тюфяки-коллеги, но на самом-то деле они аж взмокли от страха. Карьеристы, отягощенные моральными принципами! Все коллекционируют добрые дела, потому что в глубине души страшно боятся гореть в аду.
— А вы нет?
Идар поднял одну из своих изящно прорисованных бровей и с интересом посмотрел на Харри. Ветлесен был одет в мягкие светло-голубые домашние туфли с незавязанными шнурками, простые брюки и рубашку с фигуркой игрока в поло слева на груди. Что это за фирма, Харри так и не вспомнил, но по какой-то причине решил, что ее носят лишь скучные дядьки.