О котором я забыл, подумал Харри.
— Сегодня утром он спросил, почему я их не надела. А ты знаешь, как мне непросто врать. Ты не мог бы…
— Я привезу их часа в четыре, — ответил он.
— Спасибо. Я буду на работе, ты положи их в скворечник у двери. Там…
Ей не надо было продолжать. Там она держала ключи от дома, чтобы он мог войти, когда возвращался поздно ночью. Харри ударил ладонью по перилам:
— Если следовать Арве Стёпу, главная ошибка Руаля Амундсена в том, что он выиграл. Стёп считает, что в истории остаются обычно те, что проиграли.
Ракель не ответила.
— Это, наверное, просто попытка найти утешение, — сказал Харри. — Пойдем?
На улице шел снег.
— Значит, все кончилось? — спросила она. — Или до следующего раза?
Он посмотрел на нее, желая убедиться, что она говорит о Снеговике, а не о них.
— Мы пока не знаем, где тела, — ответил он. — Я вчера был у нее в камере, перед тем как отправиться в аэропорт. Катрина так ничего и не сказала. Смотрит куда-то, будто меня там и нет вовсе.
— А ты кому-нибудь говорил, что поедешь в Берген?
Харри покачал головой.
— Почему?
— Ну, — пожал плечами Харри, — я же мог ошибаться. Тогда бы просто вернулся по-тихому и не выглядел бы идиотом.
— Мне кажется, не поэтому, — сказала она.
Харри покосился на нее. Она выглядела еще хуже, чем он сам.
— Честно говоря, сам не знаю. Я надеялся, что преступник все же не она, а кто-то другой.
— Потому что она как ты? Потому что ты мог бы оказаться на ее месте?
Харри не мог припомнить, чтобы он говорил ей, что они с Катриной похожи.
— Она выглядела такой одинокой и напуганной… — Харри зажмурился — порыв ветра бросил пригоршню снега ему в лицо. — Как будто заблудилась в сумерках.
Черт! Черт! Он моргнул и почувствовал, как к горлу подкатывает ком, рыдания чуть не выплеснулись наружу. Может, у него у самого нервный срыв? Его бил озноб. Вдруг он почувствовал теплую ладонь Ракель на своем подбородке.
— Ты не она, Харри. Ты другой.
— Да? — слабо улыбнулся он, отводя ее руку.
— Ты не лишаешь жизни невинных людей, Харри.
Харри отказался от предложения Ракель подвезти его и поволокся к автобусу. В автобусное окно он смотрел на хлопья снега и на фьорд, а сам вспоминал, как Ракель произнесла слово «невинных», — немного повысив интонацию, будто сомневалась и задавала вопрос.
Харри уже собирался открыть дверь, как вдруг вспомнил, что у него кончился растворимый кофе, и прошел пятнадцать метров до лавки Ниязи.
— Странно видеть вас так рано, — сказал Али, принимая деньги.
— Взял отгул, — ответил Харри.
— Погодка-то, а? Говорят, завтра выпадет на полметра снега!
Харри покрутил в руках банку кофе.
— Я тут на днях напугал Сальму и Мухаммеда. На заднем дворе.
— Да, я слышал.
— Приношу извинения. Я был немного на взводе, вот и все.
— Все в порядке. Я только боялся, что вы опять начнете пить.
Харри покачал головой и вяло улыбнулся: ему нравилось прямодушие пакистанца.
— Вот и хорошо, — сказал Али, отсчитывая сдачу. — А как там косметический ремонт?
— Ремонт? — Харри взял сдачу. — Вы имеете в виду уничтожение грибка?
— Какого грибка?
— У меня парень работает, Стурманн или как там его, он обнаружил домовый грибок в подвале…
— Грибок в подвале? — Али изумленно посмотрел на Харри.
— Так вы что, не знаете? — Теперь удивился Харри. — Вы же председатель кооператива. Я думал, он с вами говорил.
— Нет, может, он договаривался с Бьёрном.
— А кто этот Бьёрн?
— Человек, который тринадцать лет живет на первом этаже, — ответил Али, бросив на Харри строгий взгляд. — И все это время он был заместителем председателя.
— Ах, Бьёрн! — отозвался Харри, изобразив лицом, что имя ему знакомо.
— Я обязательно проверю, — заверил его Али.
Оказавшись в квартире, Харри стянул ботинки, пошел в спальню и лег на кровать. В отеле, в Бергене, он так и не смог заснуть, а тут отключился, едва его голова коснулась подушки. Когда он проснулся, во рту пересохло, желудок терзала боль. Он встал и пошел попить, но, выйдя в прихожую, застыл на месте.
Когда Харри пришел домой, он ничего не заметил и только теперь разглядел, что погром в квартире закончился.
Он походил по комнатам. Чудеса. Стены были восстановлены просто безупречно! Он мог бы поклясться, что тут вообще ничего не трогали. Только дырки от гвоздей исчезли — их аккуратно замазали. Он коснулся стены в гостиной, чтобы убедиться, что это ему не привиделось.
На столе лежал лист бумаги — записка, буквы четкие, даже красивые.
Я его уничтожил. Больше вас не побеспокою. Стурманн.
P.S. Я порезался и запачкал кровью стеновую панель. Когда кровь попадает на необработанную деревянную поверхность, смыть ее невозможно. Выход один — покрасить всю стену красным.
Харри опустился в кресло и принялся разглядывать голые стены.
И только выйдя в кухню, он понял, что чудеса не закончились. Потому что календаря с Ракель и Олегом на месте не было. Небесно-голубое платье. Он громко выругался и принялся яростно рыться в мусорном ведре, проверил даже пластиковый контейнер, что стоял на заднем дворе. Только тогда ему стало ясно, что двенадцать счастливейших месяцев его жизни уничтожены вместе с мусором.
Психиатр Хьерсти Рёдсмуэн понимала, что этот рабочий день будет для нее особенным. Пока она шагала по коридору психиатрического отделения Хёукеланнской больницы, что в Саннвикене, солнце торжественно взошло над Бергеном и брызнуло в окна. Больницу столько раз переименовывали, что лишь немногие бергенцы знали, что официально она теперь называется больница «Саннвикен», но «закрытое» отделение не переименовывали, так оно и оставалось «закрытым», как будто ждали указания и объяснения, что название это неправильное, а самое главное — унизительное.
Встреча с пациенткой, которая сидела под такой охраной, какой у них в отделении еще никогда не было, одновременно страшила и радовала. Этические принципы и подходы они заранее обговорили с Эспеном Лепсвиком из КРИПОС и Мюллер-Нильсеном из бергенского Управления полиции. Пациентка находилась в состоянии психоза — допрашивать ее было нельзя. Хьерсти же как психиатр беседовать с пациентами умела только ради их собственного блага, отчего помочь полицейскому расследованию не могла. Нельзя было забывать и о врачебной тайне. Поэтому ей самой придется определять, что из услышанного ею важно для следствия, и добиваться от пациентки более подробных объяснений. Но даже эта информация не могла быть использована в суде, потому что исходила от психически неуравновешенного человека. Короче говоря, в смысле этики и юриспруденции ей придется пройти по настоящему минному полю, причем малейшая ошибка может иметь самые катастрофические последствия, так как все ее действия будут проверяться и перепроверяться судейскими и журналистами.
Рядом с белой дверью в кабинет стояли сыщик в штатском и полицейский в форме. Она показала на пропуск, приколотый к белому халату, и полицейский распахнул перед ней дверь.
Заранее обговорили, что штатский будет присутствовать в кабинете, чтобы поднять тревогу, если вдруг что-то пойдет не так.
Хьерсти Рёдсмуэн села на стул и посмотрела на пациентку. Неужели эта хрупкая женщина с упавшими на лицо длинными волосами и черной гематомой у разорванного рта может представлять какую-то угрозу? Огромными глазами она с ужасом смотрела на что-то, видимое ей одной. Какая уж тут угроза! Казалось, женщину принес сюда ветер и стоит дунуть — ее унесет куда-то в другое место. Поверить в то, что она хладнокровно убивала людей, было просто невозможно. Но у Хьерсти Рёдсмуэн был богатый опыт.
— Добрый день, — начала она. — Меня зовут Хьерсти.
Ответа не последовало.
— Как вы думаете, в чем ваша проблема? — спросила она.
Этот вопрос был заимствован из пособия по проведению бесед с пациентами в состоянии психоза. Альтернативой была фраза: «Как вы думаете, чем я могу вам помочь?»
По-прежнему молчание.
— Вы здесь в полной безопасности. Тут нет никого, кто хотел бы причинить вам вред. Я ничего дурного вам не сделаю. Вы в полной безопасности.
Такое четкое заявление согласно пособию должно успокоить пациента. Это важно, потому что психоз возникает из безотчетного страха. Хьерсти Рёдсмуэн чувствовала себя стюардессой, рассказывающей о правилах безопасности перед взлетом. Даже на рейсах, которые пролетают над пустыней, пассажирам непременно демонстрируют спасательные жилеты. Потому что смысл этой демонстрации на самом деле следующий: «Можете бояться, но знайте: мы о вас позаботимся».
Теперь пора проверить, насколько верно пациентка воспринимает действительность.
— Вы знаете, какое сегодня число?
Молчание.
— Посмотрите на часы, там, на стене. Можете сказать, который час?
В ответ — только застывший взгляд.
Хьерсти Рёдсмуэн подождала. Длинная стрелка часов, дрожа, перескочила на одно деление.
Бесполезно.
— Я пойду, — сказала Хьерсти и встала. — За вами придут и проводят вас в палату. Вы в полной безопасности.
— Мне надо поговорить с Харри, — вдруг сказала женщина низким, почти мужским голосом.
Хьерсти остановилась и оглянулась:
— С каким Харри?
— С Харри Холе. Срочно.
Хьерсти попыталась заглянуть ей в глаза, но женщина по-прежнему смотрела вглубь себя.
— Но вы должны хотя бы сообщить мне, кто такой этот Харри Холе, Катрина.
— Старший инспектор убойного отдела в Осло. И назовите ему мою фамилию, Хьерсти.
— Братт?
— Нет, Рафто.
— Хорошо, но не могли бы вы сообщить мне, о чем собираетесь беседовать с Харри Холе, чтобы я могла в дальнейшем…
— Вы не понимаете. Они все умрут…
Хьерсти медленно опустилась на стул:
— Я понимаю. А почему вы думаете, что они все умрут, Катрина?
Наконец женщина взглянула на нее. Ее глаза напомнили Хьерсти Рёдсмуэн красную карточку в игре «Монополия» — карточку с надписью: «Ваши дома и отели горят».