Глинистая тропинка, по которой пешеходы вроде меня бегают через поле к ближайшей остановке общественного транспорта, скрылась под водой. Окруженное камышовыми джунглями озерцо, в обычное время сопоставимое по размерам с нормальным футбольным полем, разлилось вдоль и вширь, затопив несколько расположенных поблизости земельных участков – еще без капитальных строений, но с разновеликими сарайчиками, которые сейчас торчали из воды островками.
Боже мой, остров! Иркин приют посреди реки, во что после ночного разгула стихий мог превратиться он? В Атлантиду!!!
Я отпрыгнула от окна, едва не сбив неосмотрительно приблизившегося Марика, и оттоптала юноше ногу, а тапочному зайцу – голову. Походя выключила дымящую сковороду с обуглившимися блинами, выскочила из кухни, на бегу, как в упряжь, продела голову в длинный ремешок бинокля, проскакала наверх в библиотеку, там выдернула из зарядного устройства мобильник и сцапала свою сумку. Лавиной скатилась по лестнице вниз, еще раз налетела на Марика, зацепилась замком сумки за оторочку его неглиже, чуть не унесла это воздушное одеяние с собой, рявкнула оторопевшему дизайнеру:
– Надень портки и живо дуй за мной! – и прыгнула с крыльца в затопленный двор.
Навстречу мне тотчас же устремился Томка, вспарывающий серую воду широкой грудью. Держа в зубах наволочку, которую ветром унесло с бельевой веревки, рассекающий волны пес очень напоминал собой парусник.
– Свистать всех наверх! – крикнула я. – Томка, греби к машине!
Пес с готовностью сменил курс, накренился на левый борт и обогнул угол дома. Я пошлепала за ним, направляясь к крытой площадке перед въездными воротами, где стояла Иркина «шестерка». К счастью, эта территория не сообщалась с внутренним двором и потому не превратилась в лягушатник.
Машиной друзей я пользуюсь так же часто, как гощу в их доме, так что в комплекте ключей, выданных мне подругой в незапамятные, еще «безмужние» для нас обеих времена, есть и ключики от «шестерки». Я торопливо вытащила связку из сумки, открыла двери, ворота, впустила в машину собаку и села за руль. Хотела посигналить копуше Марику, но увидела, что он уже выгребает из-за угла.
Мое распоряжение надеть портки душка-дизайнер понял буквально и облек свои нижние конечности в укороченные штанишки, не произведя никаких иных изменений в своем утреннем наряде, разве что тапки с хворыми кроликами снял. Впрочем, я не могла быть в этом уверена, потому как ноги юноши по щиколотку утопали в воде.
На ходу затягивая расписную распашонку кушаком из полосок разноцветной кожи, Марик подгреб к машине и уселся на переднее сиденье. Я покосилась на его ноги: пятнистых меховых зайцев там уже не было.
Мы выкатились со двора, проворный Марик сбегал, закрыл моим ключом ворота, и белая «шестерка» покатила по гравийной дороге в направлении шоссе. Поглядывая по сторонам, я видела кругом обширные лужи и хвалила себя за то, что сообразила взять Иркину машину. Пешком через поле я бы нипочем не прошла, увязла бы в болоте. На проселке тоже попадались заполненные грязной водой рытвины и колдобины, но я их по возможности объезжала. А если вдруг застряну, пошлю Марика толкать машину, для того и взяла его с собой. Какой-никакой, а все-таки мужик, хоть и дизайнер!
Мобильник подал голос, когда я, высунув от старательности кончик языка, проходила особенно сложный, изобилующий водными преградами участок трассы и не могла отвлечься от процесса вождения. Улучив момент, я сдернула голосящую трубку с ремня джинсов и перебросила ее Марику.
– Алле-у? – томно проворковал он, отведя назад прикрывающий ухо локон.
Выслушал ответную реплику, отодвинул трубку и сообщил мне:
– Это тебя!
– Ясно, что меня, кого же еще! – нетерпеливо заметила я. – Спроси, кто?
– А кто ее спрашивает? – спросил Марик в трубку. – Нет, я Лене не секретарь. И не хахаль, что вы! Я дизайнер. Что значит, какой еще, на фиг, дизайнер? На фиг, хороший!
Я покосилась на расписную разлетайку и скептически хмыкнула.
– Дай сюда, – попросила я, имея в виду мобильник.
Марик прижал бубнящую трубку к моему правому уху.
– Иди на фиг, дизайнер! – услышала я сердитый голос капитана Лазарчука. – И передай Ленке, что ее квартиру разгромили!
– Выражайся конкретнее, – потребовала я. – Что значит – разгромили?
– То и значит! Взломали дверь и учинили настоящий погром!
– Ограбили,что ли? А что унесли?
– А я почем знаю? – капитан на пару секунд замолчал – должно быть, оглядывал помещение. – По-моему, наоборот, еще принесли!
– Что?
– Полпуда макулатуры и динамитную шашку!
Я попыталась себе представить, что могло получиться при таком сочетании.
– И как это выглядит?
– Даже не знаю... Как библиотека после бомбежки!
Это меня не слишком напугало. Картинка, которую нарисовало мое воображение, не слишком отличалась от той, которую я регулярно видела в реальности всякий раз, когда мой малыш добирался до выдвижных ящиков письменного стола и мебельной стенки. Чего же мне переживать? Денег и ценностей в доме нет, а Голубая Булабонга, из-за которой, я думаю, моя квартира и подверглась налету, у меня с собой.
– Кроме взломанного замка, еще какие-то разрушения есть? – деловито спросила я у Лазарчука.
– Еще какие-то осколки на полу валяются, но стекла в окнах целы, – ответил капитан. – И лужа на полу.
– Не иначе, это грабитель обмочился! – не удержалась я от язвительной реплики. —Вероятно, очень боялся, что его застукают!
Лазарчук промолчал.
– Серега,ты мне друг? – закинула удочку я.
– А что надо? – напрягся капитан.
– Не волнуйся, ничего криминального, – успокоила я. —Ты, я вижу, экономно звонишь мне с моего собственного домашнего телефона? Нет-нет, у меня нет к тебе претензий по этому поводу, наоборот, очень хорошо, что ты у меня дома сидишь. Будь другом, сбегай на третий этаж, попроси мужика из тридцать четвертой квартиры починить мне замок. Или дай ему рублей пятьсот, пусть новый замок купит и поставит, я тебе потом деньги верну. Договорились?
Серега пробурчал что-то, отдаленно похожее на согласие, и я отлепилась от трубки, которую Марик, наверное, уже устал держать в вытянутой руке.
Прижимая ухо к трубке, я так скривила шею, что потянула какую-то мышцу. Болезненно кривясь, я помассировала себе шею одной рукой. Мы как раз выехали с экстремальной проселочной трассы на ровное шоссе, и вести машину стало гораздо легче. «Шестерка» весело побежала по влажно блестящему черному асфальту. Марик откинулся в кресле, повозился, устраиваясь поудобнее, и включил радио.
– Ма-асковское время ровно ше-есть ча-асов сорок три ми-инуты, – растягивая гласные, как жвачку, сообщила барышня-диктор.
Марик вопросительно приподнял брови, очевидно, удивляясь представлению радиобарышни о «ровных» числах, и переключил канал. Сквозь хрипы пробился развеселый баритон радиоюноши:
– С вами хр-хр-радио и я, хр-хррей хр-хррянский! А выглядывали ли вы нынче в окошко, хр-хрзья мои?
Мы с Мариком, не сговариваясь, развернулись в разные стороны и посмотрели каждый в свое окошко. Мне были видны подтопленные дачи слева от шоссе, идущие навстречу грязные машины с работающими «дворниками» и серое ватное небо, отражающееся в лужах на обочине.
– Это изумительный хр-хр-риродный катаклизм, друзья мои! – откровенно ликуя, сообщил Хрюхрей Хрюхрянский.
– Вот сволочь! – прошипела я в адрес незнакомого мне, но заочно ненавистного Хрюхрея.
Небось сидит в удобной студии, в теплой сухой одежде, пьет в рекламных паузах сладкий кофе с плюшками и не думает о тех, кто страдает от «изумительного природного катаклизма»!
– Итак, что мы имеем? И что имеет нас, – бессердечный Хрюхрянский противно хихикнул. – Улица хр-храсноармейская затоплена от площади хр-хреволюции до хр-храматического театра! Трамваи стоят, пешеходы плывут вольным стилем! Семь футов под килем вам, хр-хрузья мои!
– А не пошел бы ты на хр-хрен, хр-хружок наш? – откликнулся Марик, от которого я никак не ожидала услышать крепкое слово.
Видно, не одной мне не пришлись по душе комментарии господина Хрюхрянского!
– Автовладельцы, с вечера припарковавшие свои машины на улице Чапаева, учитесь плавать! Ваши автомобили затоплены по самое «не хочу»! – продолжал веселиться диктор. – А теперь слово нашему хр-хреспонденту Севе Бубликову, которого мы спозаранку всей редакцией собирали в поход на природу, к хр-хр-реке! Сева? Сева, пригодились ли тебе сапоги-заброды?
– Надоел уже! – Марик потянулся к радиоприемнику, но я шлепнула его по руке:
– Не выключай! Я слушаю!
– Во-первых, хочу сказать спасибо нашему редактору Васе Дымову, рыболову-любителю, за сапоги и плащ-палатку! Все пригодилось! – радостный голос Хрюхрянского вытеснил из эфира смешливый бас Бубликова. – А ласты, маску с трубкой и акваланг нашего дайвера Димы Чижова я даже не примерял! Многодневные ливневые дожди в верховьях и таяние снегов в горах привели к тому, что река не просто разлилась! Бери выше!
– Именно – выше! – довольно хохотнул Хрюхрянский.
– Она превратилась в бурный поток! – с нескрываемым удовлетворением сообщил Бубликов.
– Я бы даже сказал – в бурый поток! – поддакнул Хрюхрянский.
– В черно-бурый! – подтвердил Бубликов.
Радийщики захохотали, как два сытых упыря.
– Грязная вспененная вода несет ветки, поваленные деревья и разнообразные обломки, в которых с трудом угадываются фрагменты мебели и поломанная домашняя утварь! – бодро доложил Бубликов.
– Скажи, Сева, а сидят ли на них зайцы? – поинтересовался Хрюхрянский.
– И спасают ли их мазайцы? – сострил Бубликов. – Нет, Андрей! Зайцев не видно, спасающих их добрых дедушек – тоже! И это неудивительно, сегодня по-настоящему опасно соваться в воду, даже профессиональные спасатели сидят на берегу!
– Вы их видите? Видите, как они сидят? – пуще прежнего оживился Хрюхрянский.
– Нет, но я их слышу. Я слышу, как они матерятся за кустами, отделяющими меня от базы Службы спасения на Кубани! – ответил Бубликов. – В переводе на литературный русский язык их ругань означает сильное недовольство погодой и глубокую озабоченность судьбою жителей станицы Марфинской, которые сидят на крышах своих домов!