– Фил, у меня есть кое-что очень важное.
– Насколько важное? Я только что задержал завтрашнюю первую полосу, чтобы заменить ее на статью о Джеймсе Фостере, сгоревшем у дверей полицейского участка. Они заживо сожгли невинного человека, Джим. А мы вчера об этом написали. Это наша вина. Мы должны извиниться.
– Об этом я и хочу с тобой поговорить. Он не безвинный агнец. Он не заслуживает того, чтобы его считали жертвой несправедливости.
– Почему ты так говоришь? – заинтригованно спросил Фил.
Профессор Шмоер вкратце описал Филу ситуацию. Прокурор только что направил полицейских в дом Фостеров, и они дожидались их приезда.
– Думаешь, девочка у него?
– Кира? Нет. Мы уже осмотрели весь дом. А другой недвижимости у них нет. Девочка не здесь. Все это по-прежнему загадка.
– И почему ты не хочешь рассказать об этом в «Дэйли»?
– По двум причинам. Во-первых… я там больше не работаю. Меня уволили сегодня за то, что я всегда был на шаг позади. Это просто не мое.
– Ты один из лучших, Джим. Просто… ты не можешь найти тему. Никто не давал тебе достаточной свободы.
– Во-вторых… это не моя находка. Ее сделала моя лучшая студентка, и она заслуживает шанса.
– Студентка? Она с тобой?
– Да.
– Отлично. Приезжайте в редакцию. Ты знаешь, где это. Ночь будет длинной.
– Скоро будем.
Тем временем Мирен бродила по саду, пытаясь собрать воедино новые факты и примириться с тем, что версия, которую она уже выстроила в своем сознании, рухнула под натиском ужасной правды. Раньше она в глубине души верила, что люди добрые, что не во всех мужчинах таится зло, и визит в дом Фостеров должен был подтвердить – задержание Джеймса было ошибкой. Но когда свет освещает тень, порой выясняется, что позади клубится еще большая тьма.
Положив трубку, профессор Шмоер махнул Мирен рукой, и в этот самый момент три полицейские машины с выключенными фарами подъехали к двери дома Фостеров.
– Я позвонил в «Пресс».
– Зачем? – удивилась Мирен.
– Тебя ждет боевое крещение в их редакции через сорок пять минут. Мы уезжаем сейчас же. Времени нет.
– Что?
В час ночи Мирен Триггс приехала вместе с Джимом Шмоером в редакцию «Пресс», чтобы написать там же статью. Времени на то, чтобы поехать домой, отправить ее по почте и рассчитывать на быстрый интернет, не было.
– Мирен Триггс, верно? – поприветствовал ее Фил Маркс, едва она вошла в здание. – Мы вас ждали. Если вся эта история с Джеймсом Фостером правда, то завтра у нас будет единственная первая полоса, которая расскажет всю историю, а не только крошечную часть, искажающую правду, а это, мисс Триггс, то, чем должен руководствоваться хороший журналист. Спасибо тебе, Джим.
– Пожалуйста. Ты знаешь, я люблю бывать здесь. Кроме того, меня только что уволили. Не хочу дарить эту историю бывшим боссам. Сам знаешь. Моя вечная борьба с несправедливостью.
– Мы воздадим по заслугам, если мисс Триггс докажет, что она способна написать хорошую статью для первой полосы «Пресс».
– Для первой полосы? – Мирен была поражена.
– Разве ваша история не заслуживает первой полосы? Потому что если она этого недостойна, то не выдержит и веса одной колонки на тридцатой странице. Все наши статьи достаточно сильны для того, чтобы оказаться на передовице. Посмотрите на любую и скажите мне, если это не так.
Мирен промолчала, и Фил Маркс подвел ее к столу в конце помещения. Рядом сидел корректор, который должен был проверить статью, как только она будет готова, а в отделе дизайна верстальщик дожидался своей очереди, чтобы придать ей последний штрих. Джим Шмоер отнес в маленькую комнатку одноразовый фотоаппарат, снимки с которого должны были сопровождать статью. Мирен сидела перед компьютером, нервничая больше, чем когда-либо.
– У вас есть двадцать пять минут, иначе мы не успеем.
Пальцы девушки запорхали по клавиатуре, и ей казалось, что нервные окончания на фалангах напрямую связаны с яростью и беспомощностью, которые вызывала в ней эта история.
Статья без прикрас освещала историю извращения и путь во тьму, пройденный Джеймсом Фостером, управляющим одного из районных магазинов сети «Блокбастер». Мирен подробно рассказала, как в собственном доме он создал своего рода империю по производству и распространению изображений педофильского характера, и привела показания его жены Маргарет, как он принуждал несовершеннолетних к тому, чтобы записывать их на видео для своих клиентов по всему миру. Статья сопровождалась одной из фотографий, сделанных профессором Шмоером, на которой была изображена кровать с ржавым каркасом и скомканными простынями перед штативом. Пока Мирен торопливо печатала статью, а остальные ждали своей очереди, Фил придумал несколько заголовков, послал редактора за парой чашек кофе и наборщиком, чтобы к моменту окончания статьи все было готово. После нескольких напряженных минут, когда казалось, что она не успеет, Мирен объявила: «Готово». Часы показывали, что прошла всего двадцать одна минута.
После того как Маркс бегло прочел написанное, профессор Шмоер зааплодировал, и ему вторили корректор и сам Фил, который поздравил ее с началом работы в «Манхэттен-пресс».
На следующее утро, когда все газеты трубили о мести, настигшей невинного человека, статья в «Манхэттен-пресс», подписанная некой Мирен Триггс, раскрывала подробности жизни Джеймса Фостера и его жены Маргарет С. Фостер, которая уже находилась под стражей в полиции, а другие издания даже не знали, кто она такая, почему ее арестовали и почему о ее детях будут заботиться социальные службы. Этот скандал привел к возобновлению напряженных дебатов о смертной казни в штате Нью-Йорк, о том, насколько далеко должно заходить правосудие в таких случаях, о некомпетентности полиции, которая освободила мужчину с такой зловещей комнатой в доме, но на улицах бытовало мнение, что пламя было лучшим наказанием для такого человека, как Джеймс Фостер.
Глава 38
Быть может, кто-то не хочет знать, что даже у самой прекрасной розы есть шипы.
Покинув редакцию, Мирен направилась к близлежащей парковке, за которую она ежемесячно платила почти триста долларов. Это было безумием, но она уже давно отказалась от метро и смирилась с этими расходами, чтобы не делить тесные помещения с незнакомцами. В Нью-Йорке мало кто передвигается на собственных машинах, и какое-то время ей удавалось обходить эту проблему, пользуясь такси, но как только появилась необходимость выходить из офиса, она поняла, что это нерационально. В этом было противоречие, поскольку зачастую Мирен еще больше времени тратила на дорогу до места, а для журналистики это немыслимо. Но она пришла в «Пресс» не как репортер криминальной хроники, где мир генерировал новости с безумной скоростью, а как сотрудник отдела расследований. Ей приходилось заниматься проблемами, которые остались незамеченными или скрытыми, изучать их и находить правду. Этот вид журналистики был более неторопливым, но не менее напряженным. У Мирен всегда было ощущение, что другая газета украдет ее статью до того, как она ее опубликует, а на практике, когда ей приходилось параллельно работать с несколькими сложными темами и посещать архивы, правительственные учреждения и государственные реестры, это означало гору работы, которая оправдывалась только потенциальным влиянием статей на общество. Зачастую она работала в команде из трех-четырех журналистов и других сотрудников, когда расследование принимало более масштабный характер, но в других случаях она начинала работать самостоятельно, чтобы потянуть за ниточку так, чтобы никто в газете ничего не знал. Однажды, когда никто не подозревал, над чем она работает, Мирен принесла в редакцию статью, написанную в резком, эмоциональном стиле, о шестнадцатилетней девушке, которая исчезла в таинственном городке в глубинке под названием Солт-Лейк и которую, похоже, никто даже не искал. В другой раз она написала о том, как высокопоставленные чиновники Министерства юстиции развлекаются с несовершеннолетними на дискотеке на Карибах.
Постепенно Мирен заработала себе репутацию, и хотя исчезновение Киры Темплтон зашло в тупик, как только главный подозреваемый сгорел в огне, она не переставала ее искать.
Мирен сняла помещение на складе из красного кирпича недалеко от реки и хранила там все файлы и архивы, которые собирала годами и просматривала уже столько раз, что не верила, что сможет найти что-то новое. В этот раз, прежде чем поднять рольставни, закрывающие доступ на склад, она огляделась, стараясь убедиться, что ее никто не видит. Улица была пустынна, а остальные склады закрыты. Она с силой толкнула ставни, и тишину разорвал скрип ржавого металла.
Пыль внутри давно улеглась – в отличие от историй, заключенных в десяток аккуратно расставленных металлических картотечных шкафов вдоль стен. Цифры на маленьких картонных карточках на дверцах обозначали десятилетия, начиная с 1960 года и заканчивая четвертой справа, обозначенной как 00'. На остальных значились имена: Кира Темплтон, Аманда Маслоу, Кейт Спаркс, Сьюзен Доу, Джина Пебблз и так далее. Там Мирен хранила всю информацию об открытых делах, зашедших в тупик, надеясь найти какую-нибудь ключевую подсказку, которая прояснит происходящее.
Открыв один из ящиков, она достала несколько папок и коробку и положила их на шкаф. Мирен наклонилась, чтобы сложить все в матерчатую сумку, и то ли из-за тишины, то ли из-за ощущаемого напряжения в этом хранилище, полном печальных и тяжелых историй, она вздрогнула, когда в кармане пальто зазвонил телефон.
– Мама? Как ты меня напугала.
– Я? Ты занимаешься чем-то опасным?
– Ну хватит. Я… в офисе. Тебе что-нибудь нужно? Я занята.
– Да нет. Просто хотела узнать, как у тебя дела.
– Все хорошо, мам.
– В этом году тебя очень не хватало на День благодарения.
– Я знаю, прости, мам… Мне правда нужно было работать.