— Но тогда — как? — В голосе Ариенрод отчетливо звучало нетерпение. — Как иначе? Неужели ты надеешься убедить их или обратить в свою веру? — Можно было подумать, что она действительно ждет от Мун гениального решения.
— Я сивилла. — Сердце Мун ушло в пятки: не шутка — признаться в этом королеве Зимы! Но она понимала, что Ариенрод уже, наверное, знает об этом. — И, когда я расскажу своему народу правду о предсказателях и о том, чем они владеют, меня станут слушать.
Ариенрод нахмурилась, стараясь скрыть разочарование.
— Я думала, что ты отказалась от своих дурацких фантазий насчет могущества сивилл, побывав в иных мирах... Нет никакой Хозяйки, способной наполнить твой рот священной слюной, дающей знания, как нет в других — всех этих бесчисленных богов Гегемонии; есть лишь соломенные болваны для битья, созданные инопланетянами специально... — Ледяной вздох донесся из Колодца; пахнуло морем и водорослями; Мун невольно задрожала от холода, несмотря на плотно запахнутый плащ. Однако Ариенрод, одетая в полупрозрачные, похожие на туман, тонкие одежды, лишь рассмеялась, заметив на лице своего двойника выражение ужаса.
— Сивиллы вовсе не... — Мун заставила себя умолкнуть, Она не знает правды. Не может знать... Ей вдруг стало ясно, что у нее есть тайное оружие против Ариенрод, которое она только что чуть добровольно не отдала ей в руки. Она чувствовала, что к ней возвращается уверенность, и изо всех сил старалась ничем не выдать себя, не показать Снежной королеве, что именно ей известно, и опасаясь, что та сумеет как-то прочесть все в ее глазах.
Однако на сей раз Ариенрод попалась в собственную ловушку.
— Я знаю, почему ты так хотела стать сивиллой! Только потому, что не могла стать королевой! Но теперь-то ты можешь ею стать, теперь... — В прозрачных зеленоватых глазах вспыхнул какой-то свет. — Забудь свои Летние острова! Ты можешь разделить со мною весь мир и всю власть Зимы — навсегда. Забудь свой трилистник, надень королевскую корону. Пусть порвутся те нити, что связывают тебя с этими узколобыми недоумками, освободи свой разум и свои мечты! — Снежная королева почти незаметно шевельнула рукой, и Мун почувствовала, как ветер из Колодца точно острием меча ударил ее в спину. — Они никогда не примут тебя как свою, не поверят в то, кем ты стала. Слишком поздно спасать их! Колесо уже крутится... Судьбу ты остановить не сможешь... Прими же свою судьбу и правь со мною вместе, как правила бы после моей смерти. Мы вместе построим новый мир — мир нашей мечты! Вместе мы сумеем построить его, сумеем разделить власть... — Она простирала к Мун руки и вся светилась в страстном порыве. Мун тоже простерла к ней руки, зачарованная ее близостью, ее неопровержимой реальностью, ее удивительным сходством с нею самой...
— О, Ариенрод! — сказала Ариенрод.
И Мун отшатнулась, испытывая жгучую боль: она поняла, что Снежная королева видят в ней только себя и совсем не понимает, почему ее слова, благодаря которым она рассчитывала одержать победу над Мун, ранят так больно. Ариенрод в своем эгоцентризме вздела только то, что желала увидеть... Только себя... Но ты ошиблась, Снежная королева! Глубокая и неколебимая уверенность проснулась в душе Мун, словно она, сама того не ведая, с честью прошла некое суровое испытание и доказала, что чего-то стоит.
— А как же Спаркс? — Мун услышала свой собственный ледяной голос, вполне, видимо, соответствующий ожиданиям Ариенрод. — Мы и его тоже разделим?
Что-то мелькнуло в бесстрастных глазах Снежной королевы, но она спокойно кивнула.
— А почему бы и нет? Разве я могу по-настоящему ревновать к... самой себе? Разве я в чем-то могу самой себе отказать? Он любит нас обеих — и ничего ему с этим уже не поделать! Почему, собственно, он должен от нас отказываться? — Ариенрод говорила так, словно убеждала себя самое.
— Нет.
Голова Ариенрод как-то странно дернулась.
— Нет? Что — нет?
— Этого не будет. — Мун вскинула голову, чувствуя в себе безграничные силы, точно освобожденные этим словом. — И я не Ариенрод!
— Ну конечно же, ты тоже Ариенрод! — спокойно возразила Снежная королева, будто уговаривая упрямого ребенка. — У нас один и тот же набор хромосом, одно и то же тело... один и тот же мужчина, одна и та же мечта. Я понимаю: тебе, должно быть, трудно принять все это сразу, ведь ты даже не подозревала... я бы никогда не допустила такого, разумеется... Но раз уж это случилось, нельзя же отрицать истину?
Мун лишь небрежно махнула рукой; уверенность ее почему-то только окрепла.
— Но я уверена в твоих дурных намерениях, Ариенрод. В том, что все нужно делать не так!
— Почему же? Ведь у меня есть власть и возможность изменить мой мир к лучшему. Я могу переменить здесь все, все создать заново — однако, ты же знаешь, что рождение нового всегда связано со смертью старого. Таковы законы природы и такова природа власти... В этом проявляется ее безжалостность, аморальность, равнодушие...
— Настоящая власть, — Мун коснулась своего трилистника — это прежде всего умение властвовать собой, понимание того, зачем именно тебе даны безграничные возможности... Но нельзя пользоваться этим даром без особой на то нужды... Тысячи меров умерли из-за твоего стремления к власти, и теперь тысячи людей должны погибнуть только для того, чтобы ты могла продолжать властвовать, когда инопланетяне покинут Тиамат! Я, Мун, не стою тысячи чужих жизней, не стою и сотни, десятка, двух... И я к тому же вовсе не ты! — Мун покачала головой, видя перед собой, собственное лицо, видя перед собой Ариенрод. — Если я поверю в то, что, будучи твоим двойником, я должна уничтожить Спаркса и тех людей, которые дали мне все, то лучше бы мне вовсе не рождаться. Но я в это не верю, я не чувствую, что это необходимо. Я совсем не такая, как ты, не такая, какой ты меня считаешь, не такая, какой ты хочешь сделать меня! Мне не нужна твоя власть... У меня есть своя. — Мун снова коснулась трилистника на горле.
Ариенрод нахмурилась; ее гнев был подобен тяжелой снеговой туче.
— Значит, все-таки неполноценными были вы все!.. Даже ты... Я всегда была уверена, что смогу восполнить некоторые твои недостатки... но я ошибалась; этого тебе никто дать не сможет. Ты всего лишь безмозглый утенок — слава богам, мои планы более никак не зависят от тебя...
Мун, опустив голову, молча разглядывала свои руки. Потом проговорила тихо:
— В таком случае, нам больше нечего сказать друг другу. Теперь я могу уйти? — Она сделала шаг в сторону моста; сердце ее рвалось вперед.
— Погоди, Мун! — снова окликнула ее Ариенрод. — Неужели ты можешь просто взять и уйти от меня? Так скоро, так легко? Неужели у нас действительно нет ничего общего, кроме упрямства и гордости? Ведь именно тебе дано было достучаться до моего сердца, взять у меня то, что я никогда не могла дать другим. — Ее голос звучал тихо, почти нежно. — Погоди, может быть, со временем и я научусь понимать то, что для меня сейчас непостижимо в тебе?
Сердце Мун дрогнуло; голос Ариенрод был точно у ребенка, оплакивающего свое вечное одиночество... Но тут ей вспомнился Спаркс, и шрамы, покрывавшие его тело — и душу; и его молчаливый призыв перед расставанием...
— Нет. Нет, это невозможно. — Мун потупилась. — Времени у нас уже не осталось.
Ариенрод вспыхнула; нежность мгновенно исчезла из ее глаз и голоса — теперь там звенел беспощадный металл. Рука Снежной королевы взметнулась, словно она хотела ударить Мун по лицу, однако она лишь сорвала с ее шеи ожерелье, скрывавшее трилистник.
— Ты рассчитываешь остановить меня? Тогда уходи — если сможешь! Мои придворные знают, что ты сивилла. — Ариенрод указала ей на группу ярко одетых людей, по-прежнему терпеливо ждавших чего-то в стороне от моста. — Им известно также, что ты обманом проникла во дворец, намереваясь совершить преступление против своей королевы. Если ты сумеешь убедить их, что это не так, то уйдешь свободно — и по-прежнему будешь частью меня. — Она резко обернулась и, сделав знак придворным, в полном одиночестве удалилась в свои покои.
Придворные расступились, кланяясь ей вслед, а затем окружили Мун, стоявшую у самого моста. Она смотрела на уходящую Ариенрод, пока все перед ней не заслонили лица, на которых была написана одна лишь ненависть.
Глава 43
— Ну, комиссар, я надеюсь, вам доставил удовольствие королевский банкет? — Старший инспектор Мантаньес специально прервал свой разговор с дежурным сержантом, в глубине души явно надеясь, что королевский банкет никакого удовольствия ей не доставил.
После грохочущих шумом улиц полицейское управление показалось вошедшей туда Джеруше удивительно тихим. Там почти никого не было — многие охраняли премьер-министра и его свиту, несколько нарядов патрулировали город. Мантаньес и дежурный небрежно отдали ей честь; она, не глядя на них, ответила. Мантаньес завистливо пожирал глазами ее парадную форму: явно извелся за этот вечер — ведь его на банкет не пригласили и не он красовался в мундире комиссара полиции перед своими земляками с Харему, хотя этот мундир по праву должен был принадлежать ему.
— Я не люблю тратить время зря, когда кругом полно работы, Мантаньес. — Она посмотрела на обоих в упор; потом скинула свой алый плащ и расстегнула воротник мундира. — Вы свободны от исполнения временно занимаемой вами должности, старший инспектор.
— Слушаюсь, мэм. — Мантаньес снова отдал ей честь, но по глазам его легко можно было прочесть все, что он по этому поводу думает. Да, сукин ты сын. Придет и твоя очередь! Верховный судья к тому же наверняка даст такой отзыв о комиссаре ПалаТион и о ее отношениях с подчиненными, что вся работа их команды здесь пойдет псу под хвост. На этом, собственно, ее карьера и закончится. Все ее успехи будут заметены под ковер официальной цензурой... У нее никогда больше не будет возможности занять командную должность; скорее всего, ее сошлют на какую-нибудь богом забытую планетку, в этакое космическое захолустье (она отлично сознавала, что есть места и похуже Карбункула), где она и останется до скончания дней своих.