Когда тебе холодно, всегда надо идти к другу, — прошептал Рваный Бок и лапку было поднял, чтобы в окошко стукнуть, да не стукнул: стыдно с пустыми руками идти. Надо хоть какой-нибудь гостинец раздобыть. А то скажет Пушок: «Мало того что себе дом не стал строить и мне не помогал, так еще и без гостинца пришел».
И побежал Рваный Бок в Марьевку к леснику Левину. В сарае у лесника — лошадь, а возле сарая — стог сена, а у крыльца — ребячьи санки. Взял их Рваный Бок, наложил на них сена и повез в рощу.
Так рассудил он:
Лесник у нас в роще сено косил, значит, это сено наше. Он из нашей березки санки сделал, значит, и санки наши.
Пушок уже спал, когда Рваный Бок постучался к нему в окошко. Пригрелся на печке, не вдруг проснулся. Прохрипел заспанным голосом:
Кто там?
Открывай, Пушок. Это я, Бок Рваный. В Марьевке был, гостинчик тебе привез.
Распахнул Пушок дверь перед другом. Обрадовался ему:
Давно не видел тебя. Где пропадаешь?
Да так, по роще все бегаю. Можно заночевать у тебя? Поздно к себе идти.
Неужто нет! Ночуй, пожалуйста.
Сложили зайцы сено в сенях. Придавили сверху санками и полезли на печку. Лежали, шептались.
Перед утром сказал Пушок:
Оставайся у меня жить.
Ну, если тебе так хочется, останусь, — сказал Рваный Бок. — Я ведь всегда делаю все, о чем ты меня просишь.
И первый раз за всю зиму согрелся и уснул спокойно.
Черти бабушки Степаниды
Дня через три решили зайцы побывать в Марьевке, поглядеть, что в селе делается.
Ночь была теплая, и ветер дул. А пока бродили зайцы но Марьевке, метель началась. Сыпучая. Все сверху донизу снегом занавесила.
Чувствуют зайцы — не дойти им до дому: темно и ветер встречный. А еще хуже — спрятаться негде. Пробираются вдоль плетня, загораживаются лапками, а метель хлещет по глазам, идти не дает. И дышать трудно.
Из сил выбились зайцы. Конец им приходит. В пору садись и помирай. Смотрят, чернеется что-то в саду у бабушки Степаниды. Подошли ближе — баня.
Переночуем в ней, — предложил Рваный Бок. — Мыться до утра никто не придет, опасаться нечего.
Вошли зайцы в предбанник. Постояли, послушали, нет ли в бане кого. Перелезли через порог и дверь за собой закрыли.
Тепло в бане. Видать, топили недавно. Веником березовым пахнет. Внизу хорошо, а на полке — еще лучше.
Совсем как у тебя на печке, — шепчет Рваный Бок и прижимается к другу.
Пригрелись зайцы и не заметили, как уснули.
Проснулся Рваный Бок, смотрит — светло в бане. И метель за окошком утихла. И кто-то кряхтит в предбаннике. Толкнул плечом друга:
Вставай, Пушок. Попались. Идет кто-то.
Смотрят зайцы: приоткрылась дверь в баню, посошок бабушки Степаниды протиснулся, а за ним и бабушка Степанида,, пригибаясь, вошла.
И рот раскрыла:
А батюшки!
Глядит на полок, а зайцы с полка на нее смотрят. За ночь в саже вывозились. Черные. Длинноухие.
И остановилось у бабушки Степаниды в груди старенькое сердце. Хочет она перекреститься — рука не поднимается. Хочет крикнуть — голос осекся. Губы шевелятся, а слов нет.
Пошевелился Рваный Бок. Решил сказать он бабушке: «Не пугайся нас, бабушка. Мы сейчас уйдем». А бабушка вдруг как вскрикнет — и бежать, даже посошок выронила.
Немного погодя примчались к бане Николка с Костей. У Николки в руках отцовское ружье, у Кости — Вертихвост на веревочке. Подкрался Костя к двери, как распахнет ее во всю ширь, как закричит:
Стреляй, Николка!
Но смотрят ребята, а стрелять-то и не в кого. Пусто в бане. Только на полке немного заячьего пуха белеется. Походили ребята вокруг бани, стрельнули в небо и пошли домой.
Идут смеются: вечно эта бабушка Степанида придумывает что-нибудь. Прибежала домой белая, трясется вся:
— Хватайте ружье! Черти в бане моются.
Вот тебе и черти. Верь после этого бабушкам.
Ссора из-за снежного зайца
Сразу же после вьюги оттепель началась. Вязким стал снег, в снежки играть можно. Сказал Рваный Бок Пушку:
Пойдем лепить снежного зайца.
Обнял Пушок друга.
Ну до чего у тебя, Рваный Бок, голова светлая. Обязательно что-нибудь придумаешь веселое.
Выбежали зайцы на поляну, лепить начали. Пушок, тот — раз-два! — и готово. Слепил себе зайца. Сел возле него, ножки вытянул, сидит, отдыхает.
А Рваный Бок знай себе лепит, старается. Сперва животик арбузиком скатал. Головку над ним пристроил. Где должны быть уши, прутики воткнул. Вместо носа шишку сосновую приладил. Губы землицей навел, брови навел — и заяц готов.
Какой хороший, — позавидовал Пушок.
А Рваный Бок отряхнул снег с груди и говорит:
Как же он может быть не хорошим, когда я его с тебя лепил. Похож?
С меня? — посерел Пушок. — Это что же, по-твоему, у меня уши из прутиков? Это что же, по-твоему, у меня нос из шишки сосновой?
Подскочил и — раз-раз! — раскидал у Рваного Бока снежного зайца.
Ах, так, — сказал Рваный Бок. — Ты что же, думаешь, если я у тебя в доме живу, по ночам на твоей печке греюсь, то ты можешь со мной делать все, что хочешь?
Подскочил и раскидал у Пушка снежного зайца. А Пушок схватил горсть снегу и залепил Рваному Боку в ухо. А Рваный Бок, недолго думая, залепил ему в левый глаз. А Пушок поймал его за уши и — тык-тык-тык — носом в снег.
И зайцы подрались.
Вырвался Рваный Бок, отбежал в сторону. Набрал снегу, помял, поплевал, чтобы покрепче снежок получился, размахнулся и — чик! — Пушку между глаз.
Кувыркнулся Пушок на спину и лапки кверху. А Рваный Бок вытер кровь под носом и говорит:
Пускай тебе сороки живот расклюют.
И пошел домой. Залез на печку. Вскоре и Пушок домой пришел. До вечера просидели они на печи молча. И за ужином не проронили ни слова. А на другой день как ни в чем не бывало сидели на полянке и лепили снежных зайцев.
Рваный Бок все носом водил, принюхивался. Вроде пахнет чем-то в роще. Не такой вроде воздух в ней, что зимой был. Что-то есть в нем особенное, а что — Рваный Бок никак понять не может.
И тут на нос ему — кап.
Поднял Рваный Бок голову. Думал, дождик, собирается. Но смотрит — небо чистое, ни единой тучки на нем. А капелька откуда-то на нос капнула. И на ухо капнула. И на ресничку.
Крутит Рваный Бок головой, ничего не понимает: что-то творится в роще. Не такая она стала, как была всю зиму. Пушок тоже носом крутит, тоже никак понять не может, что с рощей творится.
На ветке березы синичка пристроилась. Грудку огладила. Осмотрелась и весело тенькнула:
Тинь!
Пинь! — отозвалась ей с соседнего дерева подружка.
Тюль!
Пуль! — послышалось со всех сторон.
Роща ожила. Зашевелилась.
Зашевелился и медведь Спиридон в своей берлоге. Лапу изо рта вынул. Наружу вылез. Постоял. Пожмурился. Стукнул кулаком в дверь своего давнего соседа и товарища медведя Лаврентия.
Вставай, Лаврентий, весна пришла.
Так вот это что! — подпрыгнул Рваный Бок. — Весна!
Пушок тоже подпрыгнул и закричал:
Весна!
Зайцы пристроились под ореховым кустиком и начали счесывать с себя зимний пух. А вокруг шумели, рассаживались по деревьям вернувшиеся с юга грачи.
Посадили зайцы морковку
Бурная в этом году весна была. Не успел медведь Спиридон с себя старую шерсть счесать, как уж снег оврагами в речку уполз, из-под прошлогодней опавшей листвы подснежники пробились. Тепло стало.
Рваный Бок ушел от Пушка.
Теперь и под елочкой не замерзну. Спасибо тебе, выручил ты меня из беды. Такую студеную зиму одолеть помог.
На том и жизнь стоит, чтобы помогать друг другу.
Не думал я об этом раньше, а теперь всем попавшим в беду помогать буду.
Ты думаешь, это так легко?
Но я все равно буду. Честное слово, — сказал Рваный Бок и добавил: — Заходи ко мне. Всегда рад тебя видеть.
Зайду, — пообещался Пушок и дня через три навестил друга.
Спал Рваный Бок. Всю ночь он лягушек на озере слушал, только уснул у себя под елочкой, а Пушок — толк- j толк его под бок.
Вставай. Разве можно сейчас спать? Ты погляди, что в полях делается. Сев идет. Тракторы на всю степь песни распевают. Идем глядеть.
Полдня бегали зайцы по полям, глядели, как колхозники хлеб сеют. После обеда в село свернули. Спрятались за огородом бабушки Степаниды. Припали к плетню, смотрят, как бабушка морковь сажает.
День был солнечный. Петухи пели. Празднично, заливисто:
Кири-ку-ку!
Только Рваному Боку не до петухов было. Просквозило его ночью на озере, чох напал. Закрылся Рваный Бок лапками, сморщился и — апчхи! — на весь огород. Да громко так, с высвистом.
Дрогнула бабушка Степанида. Посмотрела из-под ладо- I ни вокруг. Нет никого. Только за плетнем будто шепчется кто-то. И будто глядят на нее сквозь плетень четыре желтых глаза и не моргают.
Зашевелились у бабушки Степаниды седые волосы на голове. А два глаза за плетнем зажмурились и — апчхи! —
; чихнули на весь огород. Даже полынок прошлогодний закачался.
Матушка-владычица! Черти!
Выронила бабушка Степанида мешочек с морковными семенами и затрусила по тропинке к дому:
Николка!.. Николка!..
А Пушок перемахнул через плетень, схватил мешочек — и в рощу. Сели зайцы на крылечке домика Пушка, заглядывают в мешочек. Семена лапками помешивают.
Сколько! — хлопает ушами Рваный Бок. — Вот если
1 из каждого семечка морковку вырастить. Года на три есть хватит.
И предложил другу:
Давай, Пушок, посеем эти семена. Будем все лето со свежей морковкой. И на зиму запасем.
Обнял Пушок друга. Прижал к груди. По спине хлопает.
Ну и голова у тебя! Что придумал! Я уме хотел выкинуть их. Думаю: зачем они нам. А ведь это же здорово — огород свой заиметь. Не надо будет по чужим лазить.
Разрыхлили зайцы палочками землю в палисаднике. Посадили морковку. А пока сажали, кончился день. Звезды на небо высыпали. Ночь началась. На озере лягушки заквакали. Но не пошел Рваный Бок в эту ночь их песни слушать. Уселся в палисаднике и стал ждать: вот сейчас семена прорастут, распустится ботва, и появятся в земле красные морковки.