— Я знаю, — отвечает она. — О страхах заговорил ты.
— Просто до сегодняшнего дня я не отдавал себе отчет в том, насколько велика их сила.
— Возможно, — Лавиния улыбается. — Но мы можем с ними справиться. Вместе.
— Только вместе и можем, — снова целую кончики ее пальцев. Какое-то время молчу, наслаждаясь тишиной и нашей близостью. Близостью, которую не хочется нарушать даже словами, и все же… есть кое-что, что сможет отвлечь мою жену от мыслей про Ирэю. Эта ночь должна была стать праздником для семьи, и она им станет, поэтому сейчас я говорю: — Терезе пришлось уничтожить все подарки — даже те, которые прислали мы. Не то чтобы я сильно переживал по этому поводу, но есть Хлоя, которая точно будет.
У жены загораются глаза.
— Подожди, ты предлагаешь…
— Сейчас праздничная ночь, разумеется. Но не везде. И только мы с тобой можем беспрепятственно ходить порталами. Как думаешь, стоит сложить под ель в столовой десяток-другой коробок с бантами?
— Льер, я тебя люблю! — шепчет она.
— Я тебя тоже, — склоняюсь к ней и целую. — Если хочешь, можешь остаться, я все сделаю сам.
Легко глажу ее по животу, но Лавиния тут же яростно качает головой:
— Вот уж нет! Ты же знаешь, как я обожаю выбирать подарки!
Я улыбаюсь.
— Тогда выбирай страну, моя королева, — говорю я. — И начнем.
Глава 13
Шарлотта
Я чувствую себя странно. Так странно, как я не чувствовала себя уже давно. Пусть даже все, что я наговорила Эрику, было под заклинанием, мне все равно дико стыдно. Поэтому я молчу и надеюсь, что удастся отговориться тем, что я хочу спать. Хотя на самом деле я не хочу, и лгать ему тоже не хочу, просто так стыдно мне не было, наверное, с тех времен, как он впервые заставил меня раздеться, чтобы писать обнаженной. При мыслях об этом вообще слезы на глаза наворачиваются, и очень не вовремя: в ванную комнату заходит Эрик.
И тут же их, разумеется, замечает.
— Шарлотта, в чем дело? — Он хватает меня за плечи чуть резче, чем обычно, и разворачивает лицом к себе.
— Ни в чем, — отвечаю я. — Все хорошо.
— Так же хорошо, как было под заклинанием?
Я мотаю головой.
— Нет. Эрик, это совсем не то…
— Ты уверена?! — Он вглядывается в мое лицо.
Только сейчас я начинаю понимать.
— Подожди, но ведь заклинание было разрушено. Или ты думаешь, что…
— Я уже не знаю, что и думать, — выдыхает он, прижимая меня к себе. — Я не почувствовал эту дрянь, пока не стало слишком поздно.
— Ее никто не почувствовал.
— Кроме Анри.
— Но и тебя тоже. — Я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. — Вы же нас и спасли. Всех.
— И Тереза.
Сейчас уже я не настолько уверена, что заклинание было разрушено. Хотя если верить словам Льера и всему, что я знаю про мааджари и воздействие на человека… это заклинание не создавало страхи, оно подогревало наши собственные. Вытягивало их на поверхность.
— Я хочу спать. — Говорю я, чтобы не сказать что-нибудь еще.
— Тогда пойдем. — Эрик гладит меня по волосам. — Но сначала скажи, Шарлотта… ты боялась того, что я причиню тебе боль? Боялась моей внутренней тьмы? Именно поэтому ты меня провоцировала?
Он смотрит на меня так, что я даже не сразу осознаю смысл его слов. А когда осознаю…
— Нет! — восклицаю возмущенно. — Нет, разумеется нет!
— Нет? — Кажется, он мне не верит. — Тогда какой твой самый главный страх?
Я глубоко вздыхаю, отвечая на его пристальный взгляд таким же прямым.
— И Тереза, — говорю я.
— Что? — Он выглядит так, будто вообще не понимает, о чем речь.
— Я боюсь, что ты до сих пор ее любишь.
Эрик
Не будь передо мной Шарлотта, я бы решил, что это нелепая шутка. Но то, как она кусает губы и отводит глаза, пытаясь скрыть свои чувства, однозначно говорит, что это…
— Лотте, ты с ума сошла?!
— Не кричи на меня! — В темных глазах стоят слезы. — Что я вообще должна была думать… после того, как на всех твоих картинах была она? И когда вы с ней постоянно переглядываетесь, как будто знаете больше остальных?
— Ты это сейчас на что намекаешь? — Я прищуриваюсь.
— Ни на что. — Она выворачивается из моих рук. — Ты ради нее изменился. Ради нее поехал в Иньфай. Ради нее справился с внутренней тьмой…
— Я изменился ради тебя, — говорю я. — И только рядом с тобой. Окончательно. Хотя сейчас мне здорово хочется тебе всыпать за такие мысли. Так, чтобы ты все утро сидеть не смогла.
Шарлотта широко распахивает глаза и уже открывает рот, чтобы возразить, когда я просто подхватываю ее на руки и несу в спальню.
— Эрик! — Она упирается ладонями мне в грудь. — Эрик, поставь меня на пол, немедленно!
— Это что, попытка мне приказывать? — интересуюсь я.
В ее глазах столько возмущения, а мне почему-то хочется улыбнуться. Совершенно неправильная эмоция, но улыбнуться с каждой минутой хочется все сильнее. Я не могу на нее злиться, даже если бы и хотел. Вот только сейчас я не хочу.
Шарлотта меня ревнует.
Это так… мило.
Возражать мне больше не пытаются, только сердито сопят. Когда я откидываю край одеяла и устраиваю свою маленькую жену на постели, мне хочется только одного — обнять ее и никогда больше не отпускать. Вместо этого закутываю ее в одеяло, как в кокон, а сам вытягиваюсь рядом.
— Так… расскажи, и давно эта мысль пришла в твою светлую голову?
Шарлотта дуется. Дуется она тоже очень мило.
— Какая разница, когда.
— Разница есть.
— И что от этого изменится? — Она ворочается под одеялом, пытаясь из него выпутаться, но я не позволяю.
— Думаю, как я тебя отшлепаю — чтобы ты не смогла сидеть до утра или до вечера.
— Ты этого не сделаешь, — говорит она.
— Ты так в этом уверена?
— В этом — да. По крайней мере, пока я тебя не попрошу.
— А ты попросишь?
Мне все больше нравится наш разговор. Не то чтобы я в самом деле хотел ее отшлепать, но… но.
— Посмотрим на твое поведение, — говорит она.
— На мое поведение?!
На этот раз я не удержался от того, чтобы опрокинуть ее на спину и, потянув одеяло вниз, чувствительно прихватываю зубами сосок через тонкую ткань сорочки. Шарлотта вскрикивает, но скорее от неожиданности.
— Эрик!
— Так что ты там говорила про мое поведение?
Она упирается ладонями мне в грудь и спрашивает слишком серьезно:
— Ты боишься причинить мне боль? Это твой самый главный страх?
— Да, — отвечаю, не задумываясь. Только с ней я готов всегда говорить откровенно: о своей тьме и о страхах. О том, что я чувствую к ней. Бесконечно. — Бесконечно.
— Бесконечно? — переспрашивает она.
— Бесконечно тебя люблю, — отвечаю я. — Только тебя.
Она вздыхает, а потом шепчет:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что сказала такое…
— Ты сказала о своих чувствах. Надеюсь, что сколько бы ни прошло лет, между нами всегда будет откровенность, Шарлотта. Ты можешь сказать мне обо всем. Всегда.
— Ты тоже, — отвечает она. — Надеюсь, ты понимаешь, что твой страх причинить мне боль — это просто страх? Ты никогда этого не сделаешь, Эрик.
— Это не мешает мне жить с этим страхом.
— Но…
Я прикладываю палец к ее губам.
— Рядом с тобой я стал другим, Лотте. И рядом с тобой я каждый день понимаю, что готов справиться с сотнями страхов.
— С такой магией, как у тебя, ты можешь справиться со страхами всего мира.
— Магия тут ни при чем, — провожу пальцами по ее губам. — Эту силу даешь мне ты. Только ты.
В ее глазах мелькает что-то такое, что мешает дышать. Ровно до той минуты, когда я наклоняюсь и целую ее в губы. Мягкие, нежные, податливые, раскрывающиеся навстречу моим.
Я ей дышу, и, наверное, никогда не смогу надышаться.
Но главное — я дышу. Полной грудью. Ей.
Только ей одной.
Глава 14
Луиза
— Мамочка, но вы же не расстанетесь с папой, правда? — спрашивает Хлоя, и, хотя я уже раз десять за сегодняшний вечер повторила ей, что даже в мыслях такого не держала, она смотрит на меня большими глазами, как напуганный лисенок.
— Солнышко, что мне сделать, чтобы ты успокоилась?
— Поцелуй папу.
Я чуть не поперхнулась воздухом, особенно учитывая, что папа в этот момент зашел в комнату. Он оставался на мужской разговор с Дареном (подозреваю, что по тому же поводу, что и у меня с Хлоей), и вот сейчас заглянул к нам.
— Мне велено тебя поцеловать, — приблизившись, еле слышно говорю Винсенту и касаюсь губами его губ.
Легко, но в меня словно ударяет сотней тысяч искр, от которых по телу течет огонь. Так было всегда, и когда его рука ложится мне на талию, мне становится слишком тесно и слишком жарко в платье. Чтобы этого не показать (в первую очередь себе, и только потом — ему), я с улыбкой разворачиваюсь к дочке.
Она тоже улыбается, пока еще недоверчиво.
— Вы правда не расстанетесь? Правда-правда? — она заглядывает мне в глаза, и я невольно нахожу руку Винсента и сжимаю.
— С чего ты вообще такое взяла?
— Тетя Лавиния и дядя Майкл расстались.
Я чуть не поперхиваюсь второй раз за вечер, а Винсент чуть сильнее сжимает мою руку и ведет меня к кровати, где под одеялом устроилась Хлоя.
— Майкл Эрден был недостоин твоей тети, — произносит он.
— А ты достоин мамы?
Только дети могут спросить это так: без задней мысли.
— Разумеется, достоин, — отвечаю я. — Что за вопрос, Хлоя?
— Правда? Я рада!
Моя девочка улыбается, когда Винсент наклоняется, чтобы ее поцеловать, а следом ее целую я. Мы поправляем ей одеяло: я с одной стороны, он с другой.
— Спи, малыш, — произносит муж.
— Хорошо, папочка.
Хлоя уже и так полусонная. Все, что ее волновало — это не расстанемся ли мы, и теперь, когда вопрос решен, после всех волнений и тревог она почти сразу проваливается в сон. Поворачивается на другой бок и сладко сопит, и Винсенту даже не приходится прибегать к узорам армалов. Мы с ним договорились, что он поможет ей заснуть, но…