В облике Арсения не было ничего, что бы могло насторожить, заподозрить в игре или в грубой мужской похоти. Так может смотреть только по-настоящему влюбленный, чью голову кружит чистое, возвышенное чувство, позволяющее обожествлять предмет любви, мысленно наполнять его образ волшебными чертами.
– Слушай, – перешла на басистый шепот Анжела, – он влюблен в тебя, не сойти мне с этого места! Точно! Вот это прикол! Откуда он взялся, этот итальянец?
– Он не итальянец, а студент театрального училища. Зовут Арсений.
– Опаньки! Кажется, он идет сюда. Так ты его знаешь? Ох, и тихушница ты, Снежкова!
– Добрый вечер! – Арсений слегка наклонил голову и одарил улыбкой сначала Анжелу, затем Дану.
– Здравствуйте, молодой человек! – кокетничала Анжела, томно улыбаясь. – Вы, случайно, не венецианский купец? Уж очень вы вписываетесь в клубную экзотику.
– Я, наверное, разочарую вас, сеньорита, но я всего лишь бедный студент.
– Напротив, мы очарованы вашим видом и вообще… – сделала неопределенный жест Анжела и посмотрела на Дану.
– Доброй ночи, Арсений, – выдавила Дана и попыталась улыбнуться.
– Вот те на! – рассмеялась Анжела. – Не поймешь, то ли ты здороваешься, то ли уже прощаешься.
– Смею надеяться, что Дана Михайловна не прогонит меня в холодную темноту осенней ночи.
– Что вы! – смутилась Дана. – Присаживайтесь к нашему столу.
– Спасибо.
Диджей включил танцевальную музыку, несколько пар вышло на танцпол. Дана смотрела на танцующих, всей кожей ощущая на себе обволакивающий неотрывный взгляд темно-коричневых глаз.
– Я оставлю вас ненадолго, – сказала Анжела, поднимаясь со стула.
Она удалилась, многозначительно посмотрев на Дану, а та вся съежилась, подобралась, потупила глаза, словно в ожидании признания.
– Дана… Михайловна, если честно, не ожидал увидеть вас в этом заведении.
– А собственно, почему? Вот… решили с подругой немного развлечься, отойти хотя бы ненадолго от повседневности…
– Не оправдывайтесь. Я не осуждаю вас… Да и нет в этом ничего такого…
– Я хоть «профессиональная стерва и сухарь в гламурной упаковке», но мне не чужды человеческие инстинкты.
– Простите меня, Дана! Я нес чушь… В общем, выкиньте из головы тот бред. Конечно же, я так не думаю. Вы для меня… Нет, не идеал. Так глупо говорить… Вернее, слишком по-книжному. А если обыденно – нет таких слов…
– Тогда лучше помолчать.
Парень будто споткнулся на бегу, смотрел на нее чуть удивленно, чуть обиженно, не зная, как вести себя, о чем говорить…
– Моя любимая песня.
– Что?
– Я говорю, что очень люблю эту итальянскую песню. «Скажите, девушки, подружке вашей…»
– Да. Согласен. Мелодия очень трогательна.
– А слова? Вы только вслушайтесь! Такие слова мог подобрать только истинно влюбленный мужчина.
Он повернул голову в сторону льющейся песни и застыл, вникая в ее смысл. Дана получила возможность свободно любоваться его юным и одновременно мужественным, одухотворенным профилем античного бога.
– Знаете, Арсений, – начала Дана, сама поражаясь своей отчаянной смелости, – я очень устала и хочу домой. Вы не проводите меня?
Он метнул на нее обжигающий взгляд, тончайшая улыбка тронула его губы. Ей уже было все равно, что означала эта улыбка. Пусть даже радость победы, плевать! Ее захлестнула такая мощная волна, что промедление могло привести к пожару, наводнению – любой другой стихии. Одним словом, к гибели!
Их первое соитие, бешеное, с оторванными «с мясом» пуговицами, под бурное, почти звериное дыхание, на ковре в ее кабинете, промчалось скоростным поездом. Без остановок, без единого слова.
Потом они отдыхали, отдав страсти все силы.
Дана лениво копалась в своей душе, отыскивая хотя бы что-то, отдаленно напоминающее стыд или разочарование, но поиски оказались тщетными. У нее уже был небольшой опыт, было с чем сравнивать, и это сравнение оказалось в пользу нового любовника.
Не физиологию ставила она во главу угла, хотя в отношениях с Арсением эта сторона любви одарила ее приятными сюрпризами, а, прежде всего, ауру душевных ощущений, окутавшую ее новым ароматом, приподнявшую ее над суровыми реалиями жизни. Эти ощущения стали спасением для ее души. И не только. Она вдруг осознала себя настоящей женщиной, способной не только отдавать, но и получать – наслаждаться, вкушать, парить в облаках.
Отдохнув, выпив по чашке кофе, они вновь предались любовным играм, ибо вновь хотели пережить сумасшедший восторг близости.
Но в этот раз вместо безумной горячки бесконечно и сладко длилась любовная прелюдия. Они ласкали друг друга, на ходу фантазируя, стараясь принести друг другу как можно больше счастливых мгновений.
К своему стыду, она впервые узнала о своих неведомых доселе сверхчувствительных зонах: пальцах ног и шейных позвонках. Склонившись над ее стопами, молодой любовник едва касался кончиком языка ее по-детски тонких пальцев. Она чувствовала жар прикосновения, и этот огонь бежал по ней горячим током, заставляя судорожно сжиматься мышцы живота и извлекать из груди томительный стон.
Лежа ничком на диване, она слышала касания подушечек мужских пальцев, скользящих по ее позвоночнику. Чтобы рассмешить ее, Арсений вслух считал позвонки, но всякий раз сбивался со счета и начинал заново. Последний подсчет закончился на сто двадцать первом позвонке. Дана хохотала, а он целовал ее прямо в смеющийся рот.
И вновь их тела сплелись в жгучей радости бытия, в вечном притяжении двух начал, повинуясь главным земным желаниям: одного – обладать, другого – отдаваться.
– Алло, Дана! Я не понял! Что происходит?
Голос Олега, праведный, возмущенный, заставлял трепетать и чувствовать вину.
– Что происходит? – она выбрала тактику нападения, как это делали тысячи женщин до нее, чтобы защитить себя. – Это ты меня спрашиваешь? Покопайся в себе и своем образе жизни, может, найдешь ответ!
Отключив трубку, Дана вернулась к своему каталогу, но работа не шла. Боже, какая тут работа, когда внутри у нее полная неразбериха! Как жить дальше? Кто она теперь? Разведенка, свободная женщина, тайная любовница, грешница, изменившая мужу?
Она привыкла к своему стабильному положению. Как удобно позиционировать себя замужней дамой! Это дает определенные преимущества и право высоко держать голову, не опасаясь косых взглядов и сплетен.
Сегодня это право утрачено, она запятнала себя…
Нет! Откуда эти пропахшие нафталином слова? Из каких бабкиных сундуков?
Право любить, делать выбор, защищать себя дано ей самой природой, от рожденья и до скончания дней. И никто, даже законный муж, не могут отнять его.
Она спорила с собой, находя все новые доводы в свою пользу, но кошки, эти проклятые кошки из поговорки, не скребли, а просто раздирали ее душу на кусочки!
Вечером она пошла на свидание с Арсением. Они условились встретиться в парке, на центральной аллее.
Его высокая фигура, возникшая в глубине аллеи, вызвала бурю в ее душе. В полуобморочном состоянии она почти упала в его объятья. Так и стояли какое-то время, не отрываясь друг от друга, не обращая внимания на редких прохожих.
– Я весь день думал о тебе, – сообщил Арсений, когда они, разомкнув объятья, пошли по аллее.
– Я тоже думала, – ответила Дана с интонацией горечи и тоски.
– Тебя что-то тревожит?
– Нет. То есть, да. Я ведь не каменная баба. Конечно, тревожит. Я замужем. Это первое, а второе…
– Я все понимаю. Разве бы я полюбил каменную бабу? Ты не свободна, и этим все объясняется.
– Если бы все было так просто, – усмехнулась Дана.
– Расскажи мне, что тебя мучает. Обманутый муж, как я понимаю, это еще не все твои проблемы?
– Звучит жестоко – обманутый муж. Но ничего, все правильно. Будем называть вещи своими именами. Да, ты прав. Это не все мои беды. А ты не по возрасту проницателен.
– Неужели ты ждешь от меня только какой-то детский лепет и глупый щенячий восторг?
– Ну зачем такие гиперболы! Ты изучаешь Станиславского, прочел многое из Шекспира и Чехова… Значит…
– Это ничего не значит. Вернее, что-то, может, и значит. Но людей я вижу и понимаю с детства. Есть у меня черта – наблюдать, интересоваться человеком, его природой, характером… Наш дом был открытым для многих. Гости засиживались допоздна, много говорили, спорили, травили байки и анекдоты…
– А кто твои родители? Актеры?
– Мама – актриса, отец – сценарист, театральный критик.
– Как здорово! Постой, я до сих пор не знаю твою фамилию! Кто ты?
– Я? Арсений Быховский.
– О-о! А я смотрю и вижу фамильные черты Быховских. Эта львиная грива и античный профиль – отцовские гены?
– Ты знаешь моего отца?
– Боже! Я же искусствовед. И как бы ни дико это звучало, интересуюсь искусством во всем его многообразии.
– Да-да, извини. И все же вернемся к тебе. Что у тебя произошло? Я могу помочь?
– Помочь? И да, и нет. Ты уже мне помогаешь, потому что рядом, и я чувствую тебя каждым нервом, каждой клеткой. Мне хорошо с тобой. Очень. Я честно сознаюсь, вчера ты открыл во мне… Меня. Понимаешь? Я не знала о себе многого. И… Я с нетерпением жду ночи. Вот.
Они остановились, и вновь Арсений своими большими сильными руками обнял и прижал к себе хрупкую и нежную фигурку Даны.
– Я тоже жду ночи, – прошептал он. – Но я сразу после лекций, не мешало бы подкрепить организм, изможденный учебой.
– Здесь у входа какое-то кафе, зайдем?
– Но у меня, понимаешь, с финансами туговато.
– Глупости! У меня есть деньги. Неужели ты думаешь, что я настолько стара и не помню свою студенческую молодость?
– Конечно, я так не думаю.
– Так вперед! И быстрее! Я тоже проголодалась, и сейчас, наверное, закажу у них все меню.
– Если оно у них имеется.
Они читали «меню» и посмеивались. В кафе почти не было посетителей. На столах красовались несвежие скатерти, а из кухни тянуло пережаренным луком.