– Не прибедняйтесь! У стариков не бывает такого соблазнительного баритона и орлиного взгляда.
– Ха-ха-ха! Купили! Честное слово, купили! А еще называете меня неподкупным!
Их окружили любопытные посетители, раздались веселые реплики и вопросы, и Дана, воспользовавшись этим, отошла в сторону.
Ей показалось что-то знакомое в профиле девушки, разглядывающей «Девочку с собакой». Обойдя скульптурную группу с противоположной стороны, Дана украдкой взглянула на лицо молодой особы и вздрогнула. В ее галерее была та самая Рынкина!!!
Как она посмела? Какого черта заявилась на чужую территорию? Или… Боже! Неужели у них тут свидание? И сейчас они поедут в ресторан! Да-да, с ней, а не с финансовой «шишкой» он собрался на ужин! Каков подлец!
Эмоции переполняли Дану, захлестывали с головой, мешали свободно дышать и держаться в рамках приличия. Ноги подкашивались, руки дрожали, а на побледневшем лице отразилась такая мука, что наблюдавший за ней Алексей Липатов испугался, не сердечный ли это приступ?
Он бросился было на помощь, но его опередил другой, помоложе и попроворней.
Готовую упасть Дану подхватил за локоть подоспевший Арсений.
– Вам плохо? – шепнул он, чувствуя, как несчастная женщина почти повисла на его руке.
– Нет, все хорр… все хорр…
– Воды? Валидол? Врача? – скороговоркой перечислял парень, при этом закрывая Дану своей широкой спиной от посторонних взглядов.
– Н-нет. Все н-нормально, – с трудом вымолвила она, стуча зубами. – Лучше выйдем в холл.
На удачу, никто не заметил этого инцидента. Разве только Липатов был свидетелем странной сценки, но это был немой свидетель. Дальше молчаливой ревности дело не шло.
В холле Дане стало легче. Она отстранила руку своего спасителя, выпрямилась и сдержанно произнесла:
– Уже прошло. Это от духоты. У меня иногда бывают спазмы. Спасибо, я пойду в зал.
– Дана Михайловна, но на вас лица нет! Куда вы пойдете? Хотите, я провожу вас до дома?
– Господи, что вы несете? – рассердилась Дана. – Как я могу оставить своих гостей? Это же нелепо! Нет-нет, я должна довести презентацию до конца.
– Хорошо, я подожду вас.
– Не надо, Арсений! – твердо сказала она и пошла в зал.
На нее никто не обратил внимания, так как взоры людей были прикованы к Преснину. Его яркая вдохновенная речь бередила души и поражала умы. Впрочем, как и всегда.
Галерею Дана покинула последней. Попрощалась с ночным охранником и направилась к ожидавшему такси. Ее окликнули из открытого окна стоящего неподалеку «Форда». Это был Брусника.
– Что вы тут делаете? – спросила Дана, в душе радуясь, что не одинока в этот час.
– Вас караулю.
Он вышел из машины, сделал несколько шагов навстречу.
– В таком случае я отпущу такси.
– Постойте, я сам.
Они молча ехали по вечернему городу. В ней бродил сложный коктейль из ревности, ощущения отстраненности и, как ни странно, душевного комфорта. Ей казалось, что она не живет, а летит над жизнью, наблюдая со стороны, как живут и радуются всему земному другие. Мир, чуждый ее страданиям, где-то грохотал дальним громом, переливался вереницами огней, не задевая ее души, затаившейся, точно нежная улитка в своей раковине. Одновременно ее согревала мысль, что она нужна кому-то, о ней думают, ее ждут. Рядом с Брусникой было надежно и по-домашнему уютно.
Время от времени она гнала воспоминания о муже, пытаясь бороться с воображением, рисующим картинки одна несноснее другой: Олег и Рынкина то пьют на брудершафт, то обнимаются в танце под тягучие звуки ресторанной музыки…
Тряхнув головой, когда навязчивый образ этой пары вновь замаячил перед глазами, она повернулась к Бруснике:
– Странно.
– Что вы сказали? – не понял мужчина, бросив на нее короткий взгляд.
– Странно, что вы поджидали меня возле галереи.
Он неопределенно хмыкнул, не торопясь с объяснениями.
– Значит, я права, – выдохнула Дана. – Все это неспроста. Говорите же, в конце концов! Ужасно не люблю глупых недомолвок, когда ситуация ясна, как божий день! Вы их видели? Отвечайте!
– Да, – процедил детектив и, казалось, замолчал навсегда.
«Ну что за осел! – мысленно выругалась Дана. – Ему мнится, что он выполняет сверхсекретную миссию, и поэтому так молчалив и многозначителен».
Ощущение комфорта куда-то улетучилось. Минутой назад, терзаемая всего лишь подозрениями, хотя и вполне обоснованными, она еще держалась за соломинку последней надежды и по-прежнему чувствовала себя женщиной, способной внушать любовь и уважение. Теперь ее, словно выброшенную вещь, жизнь несла по течению. Внутри не было ни чувств, ни желаний. Их поглотила холодная пустота и мерзостное, похожее на прикосновение жабы, осознание униженного положения.
Они остановились возле подъезда Снежковых, и Леонид поинтересовался:
– Вас проводить?
– Зачем?
– Не понял.
– Что тут непонятного? – с трудом растягивая губы в подобие улыбки, тихо спросила она. – Мужчина провожает женщину с одной целью – обнять где-нибудь в лифте и поцеловать. Вы не годитесь для этой роли.
– Вы сегодня безжалостны. И все-таки я провожу вас.
Войдя в лифт, она отвернулась от своего провожатого и застыла в каменной неподвижности, точно скульптура из собственной галереи.
В холле горел приглушенный свет. Дана машинально переодевалась в домашние тапочки, взгляд ее ничего не выражал. Оцепеневшая и как будто забывшая о присутствии чужого мужчины, который неловко переминался с ноги на ногу и почему-то не решался уйти, она прошла в темную столовую, села на огромный кожаный диван и с невольным наслаждением вытянула уставшие ноги. После томительной паузы она вдруг вынырнула из забытья:
– Леонид, вы еще здесь? Включите, пожалуйста, свет!
– Но я… Хорошо, сейчас.
Он вошел в комнату и, повертев головой во все стороны, обнаружил на левой стене выключатель. Пространство мгновенно увеличилось благодаря сиянию множества лампочек модерновой люстры.
– Ой! – поморщилась Дана. – Только не этот прожектор. Лучше настенный светильник. Да, этот. Спасибо. Может, чаю?
– Можно. Но с одним условием.
– Условием? – она впервые за вечер задержала на нем заинтересованный взгляд.
– Если угостите меня абрикосовым джемом.
Ей пришлось встать, чтобы подойти к столу и включить чайник, а затем вынуть из холодильника баночку с джемом.
– И в самом деле вкусно, – похвалил угощение Брусника, когда они уже сидели за столом и пили чай из французского фарфора.
– Ну вот, теперь наши вкусы совпадают, – грустно улыбнулась Дана.
Он заметил ее грусть, но виду не подал, стараясь держаться нейтралитета. Ему нравилась эта хрупкая женщина, он жалел ее за то зыбкое положение, в котором она оказалась. Но выражать свои чувства считал неуместным. И не только в силу профессионального этикета. Его сдерживала опасность серьезно увлечься, потерять голову, да и не хотелось, если честно, получить насмешливый отказ. Уж лучше и впредь выполнять обязанности детектива, сохраняя дружески-ироничные отношения. Так безопаснее и честнее.
– О чем вы так сосредоточенно думаете? – раздался ее голос, заставивший его встрепенуться и выйти из задумчивости.
– Так… О жизни, – уклончиво ответил он.
– Хм, масштабно мыслите. Мои думы скромнее и вертятся вокруг одного вопроса: а не напиться ли нам?
– Напиться? Ха-ха-ха! Боюсь, не получится.
– Почему?
– Мы в разных весовых категориях.
– А-а, этого я не учла. Тогда просто выпьем хорошего вина.
– Ну, если хорошего…
– Не знаю ваших пристрастий, вдруг вы привередливый гурман, но могу предложить неплохой «Шато». Урожай двухтысячного года.
– Я, конечно, гурман, но в винах ни черта не понимаю.
– Вы специалист по крепким напиткам?
– Угадали. Но сегодня сделаю исключение. Будем пить «Шато». Наверное, понадобится штопор?
Леонид украдкой наблюдал за ее скользящим перемещением по столовой. Неслышно и грациозно Дана открывала шкафы, доставая бокалы, бутылку вина, тарелки и вилки. Когда она поднимала руки, то фигура ее напоминала гибкий стебель молодого побега, гнущегося под ударами ветра. Милый образ, нежный и беззащитный.
Вскоре они дегустировали первую порцию отменного вина. Его изысканный букет придавал обстановке особое очарование, хотелось говорить о чем-то возвышенном, слушать фортепьянную музыку и предаваться несбыточным мечтам.
Он избегал откровенных взглядов и слов, но во всем его облике было напряжение влюбленного мужчины, никогда не обманывающее женщину, в которую он влюблен.
Дана могла воспользоваться последним обстоятельством, чтобы отомстить мужу, залечить душевную рану, самоутвердиться как женщина, которая может быть желанной и любимой, но ее многое удерживало от этого шага. И в первую очередь, слова самого Брусники: «Вы ни разу по-настоящему не любили. И не любите». Да уж, такое резюме охладит пыл любого человека, тем более что и пыла-то никакого не было, а так, прихоть обманутой бабенки, задумавшей наставить рога неверному супругу.
И все же хмель от выпитого вина будоражил кровь, в молодых телах закипал неотвратимый жар страсти – благоразумие явно сдавало позиции.
Это произошло в тот момент, когда Дана, встав из-за стола, подошла к Леониду, чтобы заменить тарелку из-под овощного салата. Он обхватил стройные бедра молодой женщины, привлек ее к себе, через мгновение начал осыпать поцелуями тонкие руки. Она замерла, не зная еще, как реагировать, но вскоре, охваченная желанием, отдалась воле мужчины.
– Неля, Брусника у себя? – голос Ивана Андреевича не предвещал ничего радостного.
– Да, Иван Андреич, он на месте.
– Пригласи его. Я жду.
Вскоре Леонид предстал перед начальником, необычно хмурым и сосредоточенным.
– Присаживайся, Леонид! Что со Снежковой? Обрисуй ситуацию.
– Со Снежковой? – переспросил Брусника, мучительно ощущая, как щеки заливает густым багрянцем.