– Ты что-то сказала про рыжую?
– Ну да, – кивнула Ариэлль. – Лариска. Она мне и сказала, что Сироткин здесь. А я поверила… Вот такие дела.
Я здорово постарался, чтобы не удивиться. Хотя, с другой стороны, чему было удивляться? Я знал, что рано или поздно Лара сюда пожалует. И зубы у Перца болели. Но все равно…
– А ты ее знаешь? – Ариэлль принялась почему-то глядеть в сторону.
– Да так, встречались пару раз… давно…
Один из пленников рванул в сторону, эльфийские девчонки догнали его и немножко поколотили.
– И что? Дрова ей помогал наколоть?
– Какие дрова? – не понял я. – Просто там надо было…
Из-за кучи барахла выдвинулся Тытырин с подносом и быстренько подбежал к нам. Я обнаружил на подносе жареную курицу, а вокруг нее запеченную картошку. И зеленый лук. И две серебряные тарелки. Все, надо полагать, трофейное.
Расторопно.
Тытырин поставил поднос и удалился к пленным. Я про себя усмехнулся – за спиной у Тытырина обнаружился целый арсенал – бластер на одном плече, самострел – на другом, тут же большой желтый мегафон, на поясе булава и финка без ножен.
Победитель. Ну да бес с ним, гораздо интереснее курица.
– Какой, однако, сервис, – сказал я. – Жизнь налаживается, Ариэлль, не правда ли?
Дрова… Дрова – это дрова.
Я взял свой ножик, разрубил курицу на четыре части. Распределил по тарелкам, сгрузил Ариэлль половину картошки, лук забрал себе. Лук девочкам не следует кушать.
– Угощайся, – сказал я. – Правда, не хватает свечей. Хотя… Эй, белоснежки!
Я свистнул. Щек, Кий и Хорив дружно вытянули шеи и плюнули в небо длинными тонкими струями. Ариэлль восхищенно заморгала. И, надеюсь, забыла про дурацкие дрова.
Остальные тоже попритихли. А пленники так и вообще, даже как-то к земле прижались.
Приблизился Тытырин.
– Не изволите ли начать-с? – спросил он. – Утро стрелецкой казни-с, день длинных ножей, ну и вообще… Все как раз по правилам – победители закусывают, побежденные трепещут. Может, все-таки…
– Хватит болтать! Никого закапывать мы не будем.
– Слушаюсь! – Тытырин хихикнул премерзко. – В другой раз закопаем…
– Начинай, – приказал я.
– Яволь!
Тытырин извлек из-за спины мегафон, а из кармана несколько листков скрепленной бумаги. Гофмаршал просто, честное слово.
– Внимание, внимание! – загремел он. – Всем-всем-всем! Начинаем процедуру официального уничтожения и предания поруганию бандитского государства, именовавшегося некогда Владиперским Деспотатом – оплотом зла и всемирного безумия…
– А если бы победил Деспотат, то он был бы государством высшей справедливости, – усмехнулась Ариэлль.
– Диалектика истории, – объяснил я. – В церквях нет свечек погибших моряков.
– Чего?
– Это Диккенс сказал. Или Бэкон. Короче, какой-то англичанин, точно не помню. В церкви стоят благодарственные свечки только тех, кто спасся. Если по-нашему, то победителей не судят. Даже наоборот – судят победители. Ну, как мы с тобой…
Тытырин продолжал распинаться в мегафон:
– Для начала перечислю все беззаконные деяния, совершенные кровавой тиранией, которая построила мир подлости и несправедливости и самим существованием своим оскорбила лицо Вселенной…
Я принялся за курицу. Кстати, слова Тытырин мог придумать и получше, а к жареной курице всегда следует приступать с крылышек, только тогда можно почувствовать ее вкус. Если начинать с более качественного мяса, то крылышки уже не захочешь есть вообще.
– Угнетение несчастных аборигенов, карательные набеги нечисти, промывка мозгов… – вещал Тытырин.
Я не очень шибко слушал, хотя он перечислил еще много злодеяний, среди которых: экологическая катастрофа, геноцид, преступления против личности, преступления против собственности, преступления военного времени, ну и другие преступления средней и особой тяжести. Тытырин перечислял все деспотатские прегрешения так долго, что я успел большую часть курицы съесть. Ариэлль тоже не отставала. Изысканности, конечно, в нашей трапезе особой не было, но мне все равно понравилось. Мой первый романтический ужин. Да, все получилось не совсем так, как представлялось, – сани не перевернули, понурые пленные рядом… ну да ладно, как-нибудь переживем. А кстати, ведь не первый ужин, второй.
– Злостные и заядлые бунтовщики и тати – отборная гвардия разбойников и головорезов, посягавших на покой всей страны, оказавших войскам освободителей жестокое сопротивление, – согласно законам новой справедливости…
– Что за новая справедливость? – осведомилась Ариэлль.
– Не знаю. Сейчас увидим.
– Согласно законам новой справедливости… – еще громче проорал Тытырин, – приговариваются к децимации. Гоните их сюда!
– К чему приговариваются? – не расслышала Ариэлль. – Децимация – это каждый десятый, кажется?
– Точно, – подтвердил я. – Каждого десятого хлопнут. Римская мера наказания.
– Гоните! – снова крикнул Тытырин.
Эльфийские девчонки подняли на ноги более грязную группу, отпинали ее чуть в сторону и с помощью пик и бердышей принялись выстраивать в шеренгу.
– Да не этих! – завопил Тытырин. – Других давайте, те злостные.
Эльфы посадили уже поднятых, причем посадили так же, шеренгой, и подняли других, что почище. Я не стал считать, но на первый взгляд их было человек пятьдесят, не меньше. Ободранные, помятые и побитые. Даже непонятно, всегда такие были или их эльфы общипали.
Тытырин подошел к шеренге, хмыкнул и направился вдоль. Он отсчитывал каждого десятого и выдергивал его вперед. Набралось семь человек. Тытырин кивнул, и эльфы отогнали их в сторону.
– Вы можете валить, – Тытырин указал на семерку.
– Я думала, каждый десятый – это наоборот, – пробормотала Ариэлль.
Я тоже так думал.
– Новая справедливость, – хмыкнул я. – Так вот.
– Вы же, – Тытырин повернулся к оставшейся массе, – вы же примете муку страшную, наказания жесточайшие!
Я доел картошку, догрыз курицу, сложил кости холмиком. Мир подлости и несправедливости – это сказано сильно.
– А что с этими будет? – Ариэлль кивнула на вторую, более грязную кучу.
– А, – махнул я рукой, – продадим в рабство… Шучу, конечно. Не знаю, это Перец решать будет. Скорее всего, отпустит – их всего ничего, безопасны теперь…
Тытырин продолжал:
– Остальные же оставшиеся, безотносительно, участвовали они в преступной деятельности Деспотата сознательно или явились невольными пособниками, также приговариваются к децимации. Для особо продвинутых сообщаю – будет почикан каждый десятый. Вот она, новая справедливость!
Тытырин рассмеялся и произвел в воздухе почикивающие движения пальцами. Эльфы подняли на ноги оставшихся пленников, и Тытырин сосчитал на на сей раз шестерых.
Всех приговоренных объединили в одну кучу. Средней грязности.
– Праздник подходит к концу. – Ариэлль положила крылышко на тарелку. – Может, откланяемся?
– Ну что ты! Самое интересное ведь пропустим.
Я даже позволил себе взять Ариэлль за руку – удержал.
Тытырин взмахнул мегафоном, и появился оркестр. Два придурка с банджо, один с гармошкой. Трио затянуло похоронный марш. Конечно, в исполнении банджо и гармошки марш получился довольно фривольным, но это вполне соответствовало ситуации. Да… Оркестра я точно не ожидал, у Тытырина явно организаторский талант. Сюда вообще, гляжу, попадают или организаторы всякие, или фантазеры безбашенные, или… Хотя все сюда попадают. Все.
Тытырин, перекрикивая оркестр, провозгласил:
– Наказание оных вышеуказанных злоумышленников должно быть произведено незамедлительно! Приговор не подлежит обсуждению, обжалованию и опротестованию, слезы не помогут! Исполнение произвести посредством аутодафе!
Меньшая и наиболее просвещенная часть приговоренной толпы испуганно охнула, другая стала тупо переглядываться. Все как полагается.
– Их что, сжигать будут? – испугалась Ариэлль. – Драконами?
– Как сказать… – Я опять приятно удивился образованности своей соратницы. – Ну, частично сжигать, в моральном смысле… Короче, узришь сейчас.
Так и случилось.
– Извините, – ехидно поправился Тытырин, – оговорка вышла: не к аутодафе… к экстракции… Нет, нет, опять ошибся, к экстрадиции!
Тытырин вернулся к серьезному тону:
– Вышеперечисленные преступники приговариваются к высшей мере – к принудительному изгнанию из пределов Страны Мечты, то есть к экстрадиции по жесткому сценарию.
– Как это по жесткому сценарию? – спросила Ариэлль.
– Да просто, – ответил я. – Сначала руки отрежут, затем ноги… Да нет, нет, конечно! Перец… ну, Великий Персиваль… вышвырнет их через долгую трубу.
– Через трубу? – не поняла Ариэлль.
– Ага. Как у тебя с геометрией?
– Нормально… было нормально.
– Ясно. Какое кратчайшее расстояние между двумя точками?
– Прямая, конечно, – ответила Ариэлль.
– Верно. И когда Великий Персиваль сам шныряет туда-сюда, он шныряет по прямой. Но есть еще кривая, такой долгий путь через… если в терминах вульгарной уфологии, через туннель между мирами. По нему тоже можно, но гораздо дольше, и неприятней. Их, – кивнул я на осужденных, – Персиваль вышвырнет через длинный туннель, то есть через трубу. А это несладко. Обычный переход и то тошнотный, а через трубу… Короче, лучше перед переходом не завтракать. И не обедать. Неделю. Понятно?
– Понятно…
Тем временем эльфы Ариэлль начали выстраивать пленников в новую, расстрельную, шеренгу.
– Тут много особенностей, – пояснил я далее. – Вообще, как говорил Персиваль, попасть сюда гораздо проще, чем выпасть. Вход рупь – выход три. Те, кто выпадает отсюда естественным путем – ну, после самоусовершенствования или после того, как их тут вроде как прибили, – как раз выпадают по кривому пути. Поэтому почти все они ничего не помнят…
Ариэлль кивала, слушая меня.
– Так вот, балбесы очень скоро окажутся у себя дома. И не будут ничего помнить. Человек пять из банды, конечно, станут рассказывать про свои приключения, но их сочтут психами и станут немножко лечить транквилизаторами. Вылечат. И они тоже забудут. Только сны им останутся. И чувство потери. Знаешь, взрослые все время хотят в детство, им постоянно кажется, что там, в детстве, осталось что-то неуловимо-прекрасное, забытое… Кстати, наш доблестный Перец считает, будто сны – не что иное, как прорыв в нашу реальность реальности Страны Мечты. Лептонные потоки пронизывают мироздание во всех направлениях, несут информацию, Мечта отражается в снах. Ты замечала, что в снах все тоже этак отрывчато, ну, совсем как здесь? Идешь по лесу, и вдруг раз – в тундре оказываешься. И наоборот…