– Нет, – Гобзиков отошел от берега, – в бабая я не верил. Я в гвоздичника верил.
– В кого? – заинтересовалась Лара. – Гвоздичник – это человек, состоящий из гвоздик?
– Нет, человек, состоящий из гвоздей, – поправил Гобзиков.
– Расскажи.
Лара снова наклонила бутылку, и слезы опять потекли.
– Его не я придумал, а мать. А ей кто-то в детдоме рассказал. У них такая байка была, что-то вроде страшилки. Потом уже мать мне передала. Вроде за каждый нехороший поступок, который человек в жизни совершил, на том свете черти вобьют в него гвоздь. Некоторые люди так много плохого в жизни сделали, что на них уже нет места для вбивания гвоздей, и тогда черти вбивают гвозди поверх гвоздей. У такого человека совсем не остается мяса, а получаются одни исключительно гвозди. Он весь состоит из гвоздей и совсем утрачивает последнюю человеческую сущность. Одно плохое железо. И его уже бесполезно наказывать и мучить…
Лара чуть не перелила слезы через горловину бака. Гобзиков оценил внимание, продолжил повествование:
– Тогда этих некоторых с того света отправляют сюда, чтобы пугать тех, кто еще не очень много нехороших поступков совершил, и чтобы наказывать тех, кто много плохого натворил. Но поскольку у них нет жалости, гвоздичники иногда нападают и на невиновных. В самый темный, страшный час гвоздичник приходит и разрывает их на части. И если ты вдруг увидишь в своем доме неизвестно откуда появившийся гвоздь, то должен задуматься о своем поведении…
– И как же от гвоздичников защититься, если задумываться о своем поведении уже поздно? – спросила Лара.
– Не знаю. Я просто под одеяло прятался, – признался Гобзиков. – А мать моя считала, что для того, чтобы гвоздичник не пришел, надо везде вбивать гвозди – тогда он запутается. И вбивала.
Гобзиков ненадолго замолчал. А потом пожаловался:
– Наш дом был просто утыкан гвоздями…
– Помогало? – спросил с сочувствием Кипчак.
– Не знаю… Мне эти гвоздичники все время снились, я их представлял как живых. А однажды мне даже показалось, что я увидел его…
Кипчак заинтересованно приблизился.
– Он стоял рядом с окном, – закончил Гобзиков.
И снова умолк, растерянно поглядел на Лару.
– Так что же мне теперь… Мне теперь еще и гвоздичника ожидать?
– А первой твоей ассоциацией на «рыбы-убийцы» была акула, – напомнила Лара.
– То есть не только гвоздичник, – обиженно фыркнул Гобзиков, – но и акулы… Здесь есть акулы?
– А кто ж их знает, – Лара снова наклонила бутылку, – может, и есть. Если там они есть, то почему им тут не быть? Ведь все, что у нас здесь… – Лара постучала себя по голове, – и все, что тут, – все может быть. Все.
Лара докапала в бак слезы, заткнула бутылку пробкой и принялась заворачивать горловину. Кипчак забрался в багажник.
– Ну, я такое тоже слышал, – сказал Гобзиков. – Мир ограничен фантазией, это известное утверждение, правда, не помню, кто сказал. Человек не может придумать ничего такого, что бы не существовало в действительности. И если человек может придумать кентавра, то кентавр тоже реален.
– Точно. Так что своего гвоздичника ты вполне можешь здесь встретить. И всех остальных тоже. Ладно, по коням! Пора спешить. Пора…
– Уже близко? – спросил Гобзиков.
Лара поежилась. Вопрос прозвучал неправильно. Жутко. Уже близко? Близко. И не повернуть.
– Остались бы в пуэбло, поставили бы памятник, – с тоской произнес Кипчак. – И тебе, Лара, поставили бы памятник, за заслуги перед народом гномов. А потом мы бы встретились с моими сподвижниками, я вам про них говорил. Они грозны и бестрепетны…
– Успеем встретиться, – перебила его Лара. – Гарь видели?
Дым они видели совсем недавно – из-за горизонта поднимался ровный, как будто отполированный, черный столб.
– Видели, – кивнул Кипчак, – и что?
– Деспотат горел.
– Деспотат? – Кипчак выглянул из багажника. – Горел Владиперский Деспотат?
– Ага, – подтвердила Лара. – Он, родимый.
– Жалко… – Кипчак подвигал ухом. – Жалко, что сгорел. Было великое государство. Но даже если он сгорел, то что? Мы же не тушить его летим?
– Те, кто нам может помешать, как раз там.
– Горят? – уточнил Гобзиков.
– Скорее поджигают. Так что у нас есть время. Мы можем проникнуть в их логово, пока они заняты. Вряд ли там серьезная охрана…
– Для чего время? – завозился Кипчак. – Куда проникнуть? Кто занят?
– Кипчак, не спрашивай.
– Слушаюсь! – Кипчак вытянулся по стойке «смирно» в багажнике. – Слушаюсь не спрашивать.
И я, подумал Гобзиков, я тоже не буду спрашивать. Зачем? Все равно ничего не поменять. Все к одному. Дорога. Судьба.
Гобзиков улыбнулся.
– Достань теплую одежду, – велела Лара.
– Зачем? – удивился Кипчак.
– Затем, что скоро станет холодно.
– Слушаюсь, – повторил Кипчак и принялся выгребать из багажника одежду – пальто, свитера, шапки.
Гобзиков скептически поморщился.
– Все, что удалось раздобыть, – развела руками Лара. – К зиме здесь не очень-то привыкли. Так что наряжайтесь.
Одежда оказалась теплой, но почему-то женского покроя. Узкие плечи… ну и все остальное. На Гобзикова налезло длинное пальто из чего-то сильно напоминавшего войлок. Валенковое пальто, расшитое игривыми розочками. Гобзикову такая одежда не очень пришлась по вкусу, но ничего более подходящего не нашлось. Он забрался в это пальто и перевязался легкомысленным полосатым зеленым шарфом. На голову Гобзикову пришлось и вовсе что-то несуразное – девичья мохнатая шапка, сшитая, как ему показалось, из десяти, а то и больше кроликов. Шапка перевешивала, и со стороны Гобзиков сделался похож на одуванчик. Он посмотрелся в зеркало заднего вида и остался собой недоволен. В таком прикиде отправляться в героическую экспедицию…
Зато его одобрил Кипчак.
– Здорово. Шапка деловитая. Давай потом поменяемся, а? Ты мне шапку, а я тебе красные сапоги.
– Какие еще сапоги? У тебя есть красные сапоги?
– Нет. Но они у меня будут.
– В Алмазной Орде? – уточнил Гобзиков.
– Ага.
Кипчаку тоже досталось пальто. В плечах оно ему пришлось впору, однако длина несколько подкачала. Раза в два. Полы волочились за Кипчаком шлейфом, острые плечи торчали к ушам, а на голове возвышалась треугольная кожаная пилотка. В результате освоения этого гардероба Кипчак стал походить на графа Дракулу, который ни с того ни с сего вдруг стал коротышкой. Комично.
А Лара как всегда выглядела на все сто пятнадцать. Длинный, до пяток, черный плащ, красный шарф, черный вязаный берет, солнцезащитные очки. Красиво.
– Теперь уже близко, – сказала она. – Тут скоро горы должны показаться, рванем через них.
– Горы… – с почтением просопел Кипчак. – Я никогда не был в горах. Предлагаю залететь на самую высокую и водрузить там…
– Кипчак, – укоризненно перебила Лара, – давай потом, а? Сначала дела. Держитесь покрепче, тут уж совсем рядом.
– Откуда ты знаешь? – спросил Гобзиков.
– Чувствую, – ответила Лара.
Гобзиков быстренько влез в седло, Лара лихо запрыгнула за руль. Воздухолет пошел на взлет, тундра, исстрелянная мелкими, крупными и средними озерами, осталась под ногами, и где-то через полчаса действительно стало холодно.
Показались горы. Резко, точно выскочили из-за горизонта и растянулись гармошкой. Гобзикову даже показалось, что они обступили их кольцом. Зеленая тундра, ползущая под стабилизаторами, сменилась каменистой равниной с редкими разноцветными лишайниками, затем равнина задралась к небу, и Гобзиков в очередной раз убедился, что в мире есть красота.
Аппарат тоже поднял нос, и они понеслись вверх, причем так быстро, что у Гобзикова заложило уши. Лара держала курс на высокий заснеженный пик, потом взяла вправо, и Гобзиков увидел, что она целит в узкий разлом, глубоко рассекший горную гряду.
В ущелье вошли на большой скорости, которая еще и увеличилась, потому что ветер оказался попутным. Собственно, даже не ветер, а мощный сквозняк. Он понес воздухолет вперед, Лара едва успевала лавировать между ледяными глыбами и выступающими камнями. В самых пугающих местах Гобзиков зажмуривался, обманывая себя тем, что закрывает глаза потому, что ветер слишком сильный.
Горы оборвались, и сразу началась белизна. И обступил холод. Гобзиков успел оглянуться: за спиной уносилась вдаль черная вертикальная полоса ущелья. Теперь все оттенки черного исчезли, остался только белый цвет. Внизу, вверху, повсюду. На мгновение Гобзиков утратил ориентацию в пространстве, потом, присмотревшись, понял, что тот белый, что под ними, чуть белее того, что над головой.
Аппарат все увеличивал скорость, и Гобзиков вперед не очень смотрел – боялся, что замерзнут глаза. Он сидел, вцепившись в деревянные ручки и уткнувшись лбом в плечо Лары. Воздух уже не свистел, уже выл и ревел, выдувая тяжелую гремящую ноту. За спиной, удивительно точно попадая в тональность ветра, орал боевую песню воинственный Кипчак.
Потом скорость стала падать, и Гобзиков выглянул из-за Лары. Впереди по курсу маячило большое мутное облако. Нет, даже не облако, а какая-то облачная стена, растянувшаяся от земли и до неба. Хотя самого неба тоже уже не проглядывалось, просто пелена, и эта пелена началась уже давно, часа с полтора. И стало еще холоднее.
Лара снизила скорость. Из багажника высунулся Кипчак.
– От чего такая туча? – крикнул он.
– Контраст температур. Тут холодно, а там, видимо, еще холоднее. Образуется туман.
– Куда уж холоднее… Я, кажется, уже умер, – сказал Кипчак и спрятался глубже в багажное отделение.
– Что там? – указал вперед Гобзиков.
– Не знаю точно… Он говорил, что там…
– Кто говорил?
– Ну тот, кто похитил то, что нам нужно… Там замерзший город, а в нем огромная пещера, ведущая вниз… Он там обосновался. А вообще сюда еще никто не залетал, – сообщила Лара. – Далеко очень.
– Я про это место слышал, – подал голос из багажника Кипчак. – Там край земли, и лежит он за горами. В горы нормальный гном не пойдет. Что ему в горах делать? Гномы не братья Черепановы…