— Я Даниил. Но вы можете меня звать Даня, или Дан, или как вам больше нравится. А, я знаю, если вы Беатриса, то я просто обязан называться Данте, — он сделал движение, как будто снимает шляпу, помахал рукой с этой воображаемой шляпой и картинно ей поклонился. — А как сокращается ваше имя?
— Беата.
— Беата, — парень посмаковал ее имя на языке. — Беата. Красиво. А можно Бета?
— Почему Бета? — девушка растерялась.
— Ну, как же, вы подумайте. Если я Данте, а вы Беатриса, то сокращенно я Дан, а вы Бета. Ну как вторая буква греческого алфавита.
— А почему вторая? — Беата нахмурилась, ей не нравилось быть второй буквой греческого алфавита.
— Потому что первым буду я. Ведь я буду идти впереди и очищать путь для феи от злобных шершней, жгучей крапивы и отводить в сторону ветки, чтобы они не задели чудесные волосы прекрасной феи, — как само собой разумеющееся объяснил Даниил и снова улыбнулся.
— Ну-у-у, даже и не знаю, — Беата задумалась. — Как-то непривычно.
— Ничего страшного, вы привыкнете. Фея Бета, а давайте на «ты» перейдем?
И они перешли на «ты» и мило проболтали всю дорогу до станции, на которой им обоим предстояло выйти.
Санаторий Беате, а точнее Бете, как теперь называл ее веселый спутник, понравился. Светлый, просторный, совсем не похожий на место для лечения. И название у него было хорошее, хоть и странное. А Даниил и вправду стал ее персональным крылатым эльфом, который шел впереди и прокладывая ей дорогу и нес на втором плече ее дорожную сумку. Он сразу, еще в электричке, отобрал у Беаты ее сумку, заявив, что прекрасная фея не должна носить тяжелые вещи, для этого есть он, ее Дан. И документы на размещение тоже понес он, подмигнув и сказав, что их непременно следует поселить где-то рядом, иначе он не сможет оберегать ее от шершней.
О чем-то пошушукавшись с медсестрой, принимающей документы, рассмешив ее какой-то шуткой и полностью обаяв, он и вправду уговорил ее поселить их по соседству. И хотя это было не принято, «мужская» половина находилась на некотором отдалении от «женской», этому синеглазому обаяшке удалось сделать так, что им дали номера по соседству в новом крыле, которое еще было практически не заселено.
Заселившись и разложив вещи, эти двое пошли на знакомство с территорией. Никаких процедур в первый день не полагалось, им только выдали расписания на все последующие дни, небольшой буклет по описанию санатория и его территории, и специальные браслеты, как в турецких отелях, по которым персонал опознавал бы их. И фея, и ее эльф целый день гуляли и изучали окрестности. Дан оказался необычайно веселым и очень начитанным, что было странно для парня его возраста. Ему действительно оказалось всего двадцать два года, а вот возраст Беаты он наотрез отказался узнавать, заявив, что у вечноживущих фей не бывает возраста. И Беата не стала спорить, только грустно улыбнулась на фразу «вечноживущих». Увы, уж она то знала, что какой бы прекрасной феей она не была, и в какой бы Волшебной Стране они сейчас не находились, но жизнь имеет свойство заканчивать очень не вовремя.
Побродив по территории, Дан нашел в заботе дырку и уговорил Беату пролезть через нее. И она, смущаясь от собственного безрассудства, поддалась на уговоры этого очаровательного синеглазого душки. Удрав с территории санатория через забор, они долго гуляли по лесу вокруг санатория, Дан нарвал ей букет полевых цветов, а она сплела ему в ответ венок из стебельков белой луговой кашки.
— Бета, вы и вправду фея, — Дан улыбнулся. — А хотите я вам почитаю стихи?
— Хочу, а какие? — Беата удивилась.
Этот мальчик поражал ее все сильнее. Он был так не похож на сверстников, которые в таком возрасте обычно ведут себя совсем иначе, развязно, нагло, кажется, считая, что чем более они хабалистые, тем круче. И Дан стал читать ей стихи.
В своих очах Любовь она хранит;
Блаженно все, на что она взирает;
Идет она — к ней всякий поспешает;
Приветит ли — в нем сердце задрожит.
Так, смутен весь, он долу лик склонит
И о своей греховности вздыхает.
Надмение и гнев пред нею тает.
О донны, кто ее не восхвалит?
Всю сладость и все смиренье дум
Познает тот, кто слышит ее слово.
Блажен, кому с ней встреча суждена.
Того ж, как улыбается она,
Не молвит речь и не упомнит ум:
Так это чудо благостно и ново.
— Как необычно и красиво. Кто это написал? — Беата как зачарованная слушала размеренный, хорошо поставленный голос Дана.
— Данте, — улыбнулся в ответ Дан. — Это его стихи к его Беатрисе, — и он продолжил.
Столь благородна, столь скромна бывает
Мадонна, отвечая на поклон,
Что близ нее язык молчит, смущен,
И око к ней подняться не дерзает.
Она идет, восторгам не внимает,
И стан ее смиреньем облачен,
И, кажется: от неба низведен
Сей призрак к нам, да чудо здесь являет.
Такой восторг очам она несет,
Что, встретясь с ней, ты обретаешь радость,
Которой непознавший не поймет,
И словно бы от уст ее идет
Любовный дух, лиющий в сердце сладость,
Твердя душе: «Вздохни…» — и воздохнет.
Они еще долго гуляли, и понемногу Беата забыла, что этот мальчик намного младше ее. Хотя намного ли, разница в шесть лет это не пропасть в шестьдесят? И каждый день стал похож на сказку. После обязательных для каждого из них процедур они встречались за обедом, потом долго гуляли, возвращались к следующей порции лечения и снова встречались за ужином, чтобы затем снова сбежать из санатория и гулять вокруг. Они облазили все окрестности, и нашли запруду в речке, в которой было много рыб. Вдвоём кормили их хлебом, который утаскивали из столовой, наблюдая, как бурлит вода под мощными чешуйчатыми телами и жадными безмолвными ртами. Собирали землянику и угощали друг друга маленькими душистыми ягодами. Плели венки, и каждое утро на подоконнике своей комнаты Беата находила небольшой букетик полевых цветов. Иногда это были желтые наглые одуванчики, иногда широкие шляпки кашки, или голубые колокольчики вперемешку с нежными и трогательными ромашками. А на прогулке Даниил каждый день гадал на ромашке, со смехом уворачиваясь от Беаты, которая пыталась отобрать у него предмет для гадания, шепотом что-то бормоча под нос. Он ни разу не сказал ей, совпало ли его загаданное желание, только ловил ее в объятия и кружил. А она, замирая от головокружения и сладкого ужаса, что он ее уронит, счастливо смеялась, держась за его шею.
На третий день она вышла к ужину в том самом лазурном сарафане и в босоножках на каблучке. Дан с восторгом наблюдавший за тем, как она подходит к столику, за которым они всегда сидели в столовой, встал и галантно отодвинул ей стул. Впрочем, он делал это всегда, а не только оттого, что на ней сейчас было надето это нежное шелковое платье, которое оказалось точно такого же цвета, как синие шальные глаза напротив.
— Беата, ты прекрасна, моя волшебная фея, — заговорил он, разглядывая ее с ласковой улыбкой, и прочел кусочек стихотворения Блока.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
— Это ведь у тебя синие бездонные очи, — с улыбкой, чуть смущенно ответила Беата.
Ей было приятно, очень приятно. Она вдруг почувствовала, что еще молода, и красива, и что в жизни есть что-то еще, кроме бесконечных больничных стен и списков дорогостоящих лекарств. Этот синеглазый «эльфик», которого она встретила на пути в Волшебную Страну, неожиданно пробил своим невероятным фейерверком обаяния ту стену отчуждения, которую она выстроила вокруг себя после развода с Вадимом. И она и вправду стала чувствовать себя немножко феей.
Сразу после ужина они снова ушли гулять, ловя последние лучи вечернего солнца. В лес не пошли, так как Беата была на каблуках, которые застревали бы в земле, а Даниилу очень не хотелось, чтобы она переобувалась, и они забрели в маленькую беседку на территории санаторного парка. Беседка была сделана под старину, из деревянных балок и полностью увита вьющимся плющом, а может и диким виноградом, Беата не очень хорошо разбиралась во флоре.
Она стояла и смотрела на красное солнце, которое прятало в облаках свою улыбку и подмигивало им двоим, которые наблюдали за его вечерним уходом. Они нравились солнцу, эта хрупкая девушка и ее синеглазый озорной спутник. Солнце каждый день золотило их кожу своими ласковыми лучами, стараясь не обжечь, а только приласкать и вызвать немного веснушек на бледном лице девушке и оттенить загаром красивое лицо ее кавалера.
Солнце подмигнуло в последний раз, благословив их до следующего дня, и спряталось в своих небесных чертогах, ведь даже звездам надо отдыхать. Особенно тем звездам, которые работают светилом.
Дан стоял сзади Беаты, положив руки на перила беседки рядом с маленькими руками девушки, которая наблюдала за закатом. Его дыхание немного шевелило ее волосы на затылке, и от этого вниз по позвоночнику разбегалась стая мурашек, которые бегали по спине в панике и не знали, что им делать. Они знали, чего бы им хотелось, о да, эти маленькие шустрик