Над танцующими огнями взвихрились такие же цветные дымы. Светящиеся клубы распухали на глазах, поднимаясь к небу, густели, сливались друг с другом и постепенно заволакивали все вокруг. Над Болотом разнесся резкий пряный аромат, напоминающий запах корицы. В одно мгновение он перекрыл тошнотворный запах гниения и смерти.
— Что это? — шепотом спросил Хани.
— Не знаю, — так же тихо ответила Рюби, побледнев. — Никогда не слышала ни о чем подобном.
Один лишь Чани оставался сравнительно спокойным. Он вышел вперед, оттеснив Рюби, и молча разглядывал необычную картину. Ноздри его широко раздувались, втягивая приятно пахнущий воздух.
Пестрые фосфоресцирующие облака тем временем подобрались к путникам вплотную и окружили их. Хани невольно дернулся, чтобы бежать, но заставил себя стоять на месте. От приторного, слишком сильного аромата все кружилось перед глазами, голова казалась распухшей и мягкой. Хани почувствовал, как у него подгибаются ноги, еще немного — и он упадет прямо в расступающуюся под ногами пропасть. Но рука брата с такой силой встряхнула его за воротник плаща, что лязгнули зубы. Хани прикусил язык и от острой боли коротко вскрикнул. В тот же миг наваждение пропало, дурман исчез.
Снова они стояли в Болоте, погрузившись почти по колено в вязкую черную грязь, которая с каждой минутой все больше и больше засасывала их. Над головами струился тонкий зеленоватый дымок. Хани рванулся, но топь держала крепко; он с трудом выдрался из грязи и сказал, обращаясь к Рюби:
— Нельзя стоять, надо двигаться. Иначе мы скоро увязнем по самые уши.
— Куда идти? — впервые Хани уловил в голосе Рюби откровенный страх.
Хани огляделся в недоумении. Болото как болото. Каким было, таким и осталось. Или не таким? Точнее, не совсем таким… Откуда-то взялась почерневшая, скорченная, словно ее пытали огнем, старая ель. Обломанной засохшей веткой она указывала… на тропу! Тропу, так и манившую, так и звавшую идти по ней. Но ведь раньше дороги не было! Хани это помнил совершенно отчетливо. Откуда она взялась? Опять какие-то колдовские штуки?! И он не слишком уверенно сказал:
— Может, попробуем?
— Чтобы зайти прямо в Мертвые Трясины? Или уж сразу в Бездонный Провал? — Рюби постаралась за насмешкой скрыть испуг и неуверенность. — Мы ведь не знаем, кто это так любезно расстелил ее перед нами. Но кто бы то ни был, я не верю в его доброту. Здесь, на Большом Болоте, ее не существует, это не то место, где можно встретить друга.
— Почему же? — не понял Хани.
Зеленоватый дым обвился вокруг головы Рюби, и Хани померещилось, что ее золотистые глаза вдруг запылали мертвенным синеватым светом, тонкие черты лица исказились, нос отвис крючком, изо рта выглянули желтые клыки. Он помотал головой, прогоняя кошмар.
— Нужно знать историю Большого Болота, — пояснила она.
Хани на всякий случай даже хлестнул себя ладонью по щеке. Потом, зашипев от боли, приоткрыл правый глаз. Рюби снова стала прежней. Внезапно глухим сиплым голосом заговорил Чани:
— Брат прав. Нам нельзя больше оставаться на этом месте. Но идти, доверяясь этой тропинке, было бы глупо. На Большом Болоте нельзя ошибиться дважды. Впрочем, я выведу вас отсюда.
— Ты? — изумился Хани.
— Да, я!
Рюби пристально посмотрела на него, покачала головой, но ничего не сказала.
Чани закрыл лицо ладонями, и Хани испугался, глядя, как стремительно белеют его руки, на которых вдруг резко проступили подсохшие царапины от осоки и жесткой травы, неотмытые пятна грязи.
Потом Чани обеими руками взял свой меч за лезвие и протянул рукоятью вперед, словно предлагая кому-то невидимому взять его. Там, куда была устремлена рукоять меча, вдруг вспыхнуло мутное багровое пламя, и прямо из Болота в небо взлетело огромное облако черного дыма. Оно стремительно расползалось, гася и без того слабый свет.
В полумраке лицо Чани белело, как гипсовая маска, черные тени легли на закрытые глаза. Он перехватил меч в правую руку, медленным движением сдвинул рукав на левой, обнажив ее до локтя. У Хани затряслись руки, он боролся с сильнейшим желанием зажмуриться и заткнуть уши. Внезапно Чани стремительным, почти неуловимым движением, напоминавшим бросок змеи, полоснул себя мечом по левой руке. Темная дымящаяся струйка крови побежала по холодно поблескивающему серебристому лезвию и пропала бесследно, впитавшись в металл, словно это был сухой песок. В то же самое мгновение яркая многоцветная вспышка ударила по глазам, как близкий просверк молнии. Это семь невзрачных блеклых камешков на рукояти меча вспыхнули всеми цветами радуги: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый… Они сверкали, разбрасывая колючие лучи и освещая Болото. А еще немного погодя словно маленькое солнце загорелось в руке Чани — сначала края лезвия засветились дрожащим синим светом, потом весь меч. С каждой секундой сияние становилось все ярче, лезвие удлинялось на глазах, и вскоре в руке Чани оказался играющий пронзительным чистым бирюзовым светом длинный прямой меч, ничем не напоминавший короткий неуклюжий гладиус, каким он был еще совсем недавно.
— Значит, ты вспомнил… — тихо прошептала Рюби, но Хани, стоявший рядом с ней, услышал. — Не думала, что это произойдет так быстро. И здесь… Но, видимо, так надо.
Все тем же сиплым незнакомым голосом Чани приказал:
— Идем!
— Куда? — глупо переспросил Хани.
Но брат, не слушая его, не обращая внимания на кровь, хлеставшую из рассеченной руки, поднял светящийся меч высоко над головой, как факел, и стремительно зашагал вперед. Только черная пена брызнула из-под сапог. Ни о чем не думая, Хани опрометью бросился следом, за ним поспешила Рюби. Чани шел, не глядя на уходящую куда-то вправо тропу, шел быстро и уверенно, точно родился и вырос в этих местах и они были ему знакомы до последней травинки. Запыхавшийся Хани с трудом поспевал за ним. Он еще успел заметить, как закрылась, задергалась тропа и утонула в грязи.
Вскоре далеко впереди из Болота показался высокий пологий холм. Чани почти бегом устремился к нему. Измученные, грязные путники с радостью ощутили под ногами прочную землю — твердую и надежную.
Но тут Чани пошатнулся и упал ничком. Хани бросился к нему, перевернул на спину и испуганно вскрикнул, увидев бледное, почти прозрачное лицо брата.
— Надо поскорее перевязать его. Он потерял слишком много крови, — сказала подошедшая Рюби.
Хани сбросил на землю свой мешок, выхватил оттуда чистую рубашку, поспешно разорвал ее на полосы и бережно замотал левую руку брата. Полотно потемнело и набухло, но кровотечение остановилось.
После этого Хани осторожно спрятал светящийся меч в ножны. Рукоятка была теплой и вроде даже мягкой на ощупь. Убедившись, что с братом все в порядке, Хани спросил, с любопытством озираясь:
— Куда это мы попали? Я не слышал, что в Большом Болоте есть острова. Ведь мы из него так и не вышли?
Рюби кивнула.
— Верно. И прошли мы только половину пути. Но зато самую трудную половину. Дальше будет гораздо легче. Мы пойдем по заброшенной дороге, которая сохранилась даже в Большом Болоте.
— Но что это за место? — повторил свой вопрос Хани.
— Столица великого и могучего королевства, владевшего всем островом. И даже Акантоном. Хотя тогда он назывался иначе.
— Сто-олица? — недоверчиво протянул Хани. — Это?
— Да.
— Не может быть!
— Может. Когда-то здесь стояла Джайнангала Стобашенная, столица могущественных королей Анталанандура Счастливого.
— Действительно, счастливого, — скептически усмехнулся Хани, глядя назад, на Болото.
— Разве ты никогда не слышал об этом государстве? — удивилась Рюби. — О нем сохранилось много преданий. Принцесса должна была рассказать вам хоть что-то.
— Нет.
— Тоже понятно, — кивнула Рюби. — У нее были на то причины. Особенно если она видела ваши мечи. — Хани незаметно погладил рукоять своего, наверное, он такой же волшебный, как и у брата. — Видела и догадалась, что это такое. Хотя нет, вряд ли… Откуда ей знать. Тан-Хорез слишком молод, чтобы в нем могла ожить старина… Разведи костер и укрой его получше. — Она указала на Чани. — Ему сейчас нужно тепло. Хотим мы того или нет, но придется сделать остановку, пока твой брат не окрепнет. Он очнется слабым, как ребенок. А я пока расскажу тебе кое-что…
Никто не помнит истоков Анталанандура, они бесследно теряются в дали минувших веков. Самый прочный пергамент трижды успел сгнить, самые яркие чернила четырежды выцвели…
Было время, когда Анталанандур рос и креп. Строились новые города, прокладывались дороги. Отважные путешественники бесстрашно проникали в чащи глухих лесов, поднимались на заснеженные горные перевалы, пробивались сквозь тяжелые северные льды. Следом за ними приходили другие — нетерпеливые, жаждущие нового. И поднимались стены еще одного города, распахивались и засевались поля.
Но не все было так хорошо, как могло показаться на первый взгляд. Чтобы освободить место для полей, вырубали леса, беспощадно уродовали горы, добывая камень для строений. Уничтожали зверей. Сгоняли со своих гнезд птиц. Сначала это было не столь заметно, люди все-таки старались сдерживаться. Искусные ученые вывели на потеху королям новых диковинных зверей, которых не видала прежде земля. Так родился Десятикрылый. Так родился Грифон. Но так был открыт путь рождению акул, ибо даже милый Грифон был создан вопреки природе…
И вот однажды в Анталанандур пришло зло.
Впервые его тень коснулась королевства в правление Белиаппы Лучезарного. Ему вздумалось как-то посетить золотые копи возле Наксаона, в пятидесяти лигах от столицы. Так, небольшая прогулка. Король спустился глубоко под землю, туда, где в темноте и сырости добывались величие и слава Анталанандура Счастливого — золотые слитки. По какой-то странной причуде гор в шахтах находили только золотые самородки. Приказав пораженной свите остаться на месте, король взял пылающий факел и один пошел в глубь горы по низкой и грязной штольне. Вскоре он вернулся. Что видел король и слышал в горном мраке — осталось навсегда тайной королевского дома, передаваясь от отца к сыну. Ни разу ни один из королей и словом не обмолвился об этом. Но когда Белиаппа вернулся к нетерпеливо ожидавшей свите, люди ахнули от страха и удивления. За полчаса король постарел на полвека. Морщины избороздили его лицо, а волосы поседели. Но по-прежнему прямым остался стан и твердой рука.