–Я промахнулась?!– кондукторша рассмеялась.– Просто пуля еще не долетела до тебя. Знай, у всякой пули свой путь. Иногда она настигает сразу же, а бывает, что пройдут многие годы, пока она долетит. Но долетит непременно, можешь не беспокоиться. Впрочем, бывало и такое, что моя пуля убивала еще до того, как я нажимала на спусковой крючок. Правда, такое случалось нечасто. Обычно, все идет своим чередом. И я считаю, что это правильно. Все должно идти своим чередом, чтобы не нарушать сообразного порядка.
–И ты никогда не промахивалась?
–В этом вагоне – нет. Здесь у меня каждый уголок пристрелян, так что не сомневайся. Ну а теперь, когда ты знаешь, что твоя песенка спета, можно и побеседовать спокойно. Признаться, я люблю поговорить с теми, кто знает, что в них летит моя пуля. Люди становятся простодушнее, искреннее и добрее. Не то, что те, кто думают, что будут ехать в этом вагоне вечно. Кто плачется мне в жилетку, узнав, что его участь решена, кто начинает волосы на голове рвать, а потом разные любопытные мысли высказывать. А некоторые пытаются локти себе кусать. Кстати, ты не хочешь покусать свои локти? Эдак, понимаешь ли, от отчаянья? Говорят, это здорово успокаивает.
Ром с изумлением посмотрел на кондукторшу, но вместо нее почему-то увидел свои собственные локти, как если бы встал перед зеркалом и выставил их вперед.
–Неужто ты и вправду хочешь искусать меня?– с обидой в голосе сказал левый локоть.– Конечно, что не сделаешь от отчаянья, но я-то ведь ни в чем не виноват. Не я ли тебе служил верой и правдой?! По первой твоей прихоти сгибал и разгибал руку, и что же – в благодарность за мою безупречную службу ты теперь хочешь искусать меня! Эх, вот она несправедливость!
–А я полагаю, что, если он и будет кого кусать, то, конечно, меня,– обращаясь к левому локтю, угрюмо сказал правый.– Именно ко мне он всегда был особенно несправедлив. Сколько раз он разбивал меня, когда учился ходить! А теперь совсем, пожалуй, озвереет. Малодушен и несправедлив человек, что и говорить.
Ром почувствовал, что руки его онемели и стали, как палки.
–Да с чего вы взяли, что я собираюсь кусать вас?!– рассердился мальчик.– Наслушались всякого вздора! Мало ли чего может наболтать какая-то кондукторша! И вообще, может, она никакая и не кондукторша, а самозванка!
–Глупец.– Перед мальчиком вместо локтей сначала возникли два безумных глаза, похожих на льдистые шарики, а затем и вся остальная кондукторша.– Глупец, но не настолько, чтобы торопиться стать умным.– Кондукторша засмеялась.
Ром согнул и разогнул руки, ставшие вновь послушными и сказал:
–Вместо того чтобы угощать меня моими же локтями, сказала бы лучше, куда мы едем. Если ты и в самом деле кондукторша.
–Туда же, куда и все,– продолжая посмеиваться, сказала кондукторша.
–Кто это все? По-моему, нас только двое в этом вагоне.
–Двое, если смотреть моими глазами. А если – твоими, немало любопытного откроется.
Едва она это произнесла, в пустом вагоне начались перемены. Вагон менялся подобно чистому листу фотобумаги, когда его, ослепив лучом света, погрузят в проявитель. Сначала на листе появляются неясные контуры и невнятные пятна. Но проходит секунда-другая, и то, что было неясным и невнятным, преображается и получает смысл. Так и трамвайный вагон, только что казавшийся пустым, наполнялся разнообразными картинами.
Сперва они были плоскими и неподвижными, но постепенно начинали двигаться и разрастаться вглубь и вширь. Города и поселки, горы и реки наполняли этот странный вагон, и мальчик смотрел на них, как бы с высоты птичьего полета.
Некоторые города были полны солнечного света, и над ними плыли облака, другие же скрывала мгла, и они мигали из нее мириадами огней. По лентам дорог ползли тысячи и тысячи автомобилей, похожих на неповоротливых жуков, а прямо под своими ногами Ром заметил четырехгранный стержень: это электричка медленно выползала из распоротого чехла перелесков.
Чуть дальше крошечный буксир тащил большую баржу по реке, а на ее песчаных берегах копошились люди. И куда ни кинь взгляд, дымили трубы заводов и фабрик.
Но, пожалуй, более всего мальчика поразило северное сияние в полумрачном конце вагона. Оно было такое же яркое, как и огни, вспыхивавшие за окнами вагона, только не резало глаза.
–Да это же целый мир!– восхитился Ром.– Весь мир людей уместился в одном вагоне! Значит, где-то там, под моими ногами, есть город, в котором я жил. Там мои родители. И до этого города, как знать, возможно, всего лишь шаг. Или даже полшага. Как бы не раздавить кого случайно,– и он с беспокойством посмотрел себе под ноги.
–Как это случайно?– кондукторша поддела ногой толстую серебристую нитку, пересекавшую долину.– Случайно вообще ничего и никогда не происходит.
В месте разрыва вспыхнул голубой огонь и стал растекаться по долине.
–Это газопровод загорелся,– спокойно пояснила кондукторша.– А это вертолет…– тут она пальнула из ружья, и кружившийся над полем вертолет рухнул на землю,– потерпел катастрофу. Погибли все члены экипажа, а также…
Не договорив, она осеклась, потому что на поле, неподалеку от того места, где горел вертолет, внезапно возникли два огромных зайца.
Один заяц был очень толстый, другой – очень худой. Толстый, с важностью попыхивая трубкой, листал журнал по кролиководству, худой же трясся и обеими лапами прижимал к груди морковину. Размеры морковины были таковы, что, метнув ее, заяц несомненно, разрушил бы любой окрестный город вместе с пригородами.
–А вы кто такие?!– удивилась кондукторша.– Что-то я не припомню, когда застрелила вас. Придется мне, пожалуй, подстраховаться и сделать это еще раз. Хотя, вообще-то, это не по правилам.
–Правила нужно чтить неукоснительно,– молвил толстый заяц, продолжая листать журнал и попыхивать трубкой.– Страшно даже представить, что начнется, если они нарушатся. Один не по правилам выстрелит, второй – расплачиваться за проезд не станет, третий из вагона выпрыгнет. А уж про всех остальных даже и подумать боюсь. От остальных тогда можно будет ждать вообще чего угодно. На то они и остальные, в отличие от нас.
–Мой товарищ говорит, что мы зайцы,– сказал худой и перестал дрожать.– Будучи слишком многоумным, он часто выражается слишком туманно. Не все могут понять его мысли. Поэтому я вынужден быть при нем переводчиком.
–Предупреждаю,– сказала кондукторша, прицеливаясь.– За проезд вы заплатите жизнью. Такова уж такса.
–Спроси, она действительно такая злобная?– сказал толстый заяц.
–Мы хотим приобрести вашу собаку,– сказал переводчик.
–Какую еще собаку?– кондукторша так удивилась, что даже перестала прицеливаться.
–Ну, таксу-то. Мы с товарищем надеемся, что, если она такая уж злобная, то сможет защитить нас от волков.
–Не знаю я никакую таксу!
–Как?– воскликнул переводчик.– Ведь только что мы слышали, что именно такса распорядилась расстреливать всех пассажиров без разбора.
–Я говорила про совсем другую таксу,– буркнула кондукторша и стала вновь прицеливаться.
–Что ж, если есть другая такса, еще более злобная, то она нам, пожалуй, еще больше подойдет. Верно я излагаю?
–Вполне,– подтвердил толстый заяц.
–Я имела в виду не собаку, а тариф.
–Да у нее семь пятниц на неделе! Все путает! Собак с тарифом в одну кучу смешала. Скажи ей, что она дурочка,– сказал толстый заяц.
–Так прямо и сказать?– спросил худой.
–Да, так прямо и скажи.
–Мой товарищ убежден, что вы натура незаурядная.
Ром рассмеялся – он узнал в зайцах Прибамбу и Прибамбасса. Только они были горазды на такие штучки.
–Чего бы вы там ни болтали, а расплачиваться все равно придется!– выстрелив в зайцев, сказала кондукторша.– Учтите – смертоносные пули уже летят к вам.
–Переведи ей, что она напрасно изводит патроны,– сказал толстый, разгоняя лапой дым выстрелов.– Мы из другого вагона, а в этом едем зайцами.
–Мой товарищ… Э… э… Просил передать… Он просил передать…– переводчик выронил морковину и зажмурился.– Нет, никак не могу сказать ей такое.– Тут он опустил на глаза уши и задрожал.– Б-боюсь, если она узнает, что н-напрасно извела два казенных п-патрона… это просто убьет ее! Просто наповал! У меня язык не поворачивается сказать ей такое. Я буду молчать! Чего бы мне это ни стоило! Чего бы мне это ни стоило!
Заяц задрожал еще сильнее и прикрыл рот лапой.
–Два? Почему ты сказал "два патрона"? Ты что, считать разучился?– воскликнул толстый заяц.
–А сколько же?– переводчик мгновенно прекратил дрожать, вскинул уши и широко раскрыл глаза.
–Три, конечно. Или ты хочешь, чтобы Пекмата оторвала нам уши?
–Три! Три! Три!– истошно завопил переводчик.– Ты напрасно извела три казенных патрона! Этот мальчишка тоже заяц. Он тоже из другого вагона!
–Ну, это уж дудки!– сказала кондукторша, и в лицо Рому дохнуло холодным ветром.
–Лови!– крикнул заяц-переводчик и бросил мальчику морковину.– С ней ты тоже из другого вагона.
Ром поймал морковину, и…
Глава VIIРека с русалками
Вагон исчез. И исчезло все, что в нем было: города, населенные существами, зовущимися людьми, реки и горы, только что лежавшие под ногами, Прибамба и Прибамбасс, прикидывавшиеся зайцами, кондукторша с ружьем и северное сияние. Неизвестно, куда подевалась и морковина, с которой, если, конечно, верить ее дарителю, Ром должен был оказаться в другом вагоне.
Мальчик стоял в темноте среди теней Веев, и за ними блестел огонек костра. Того самого костра, который он уже видел, когда первый раз открыл загадочную дверь в доме госпожи Виктории.
Возле костра мелькнула высокая фигура.
"Интересно, кто это?– думал мальчик, приближаясь.– Человек или обитатель потаенного мира? А, впрочем, какая разница, лишь бы он знал, где искать ведьму".
То, что издали было просто фигурой, вблизи оказалось молодым господином, весьма странно одетым. Вернее, странность заключалась не в самой одежде – что странного в отглаженном костюме, белоснежной манишке, изящной бабочке и лаковых ботинках —, а в том, что пришел он в таком виде не на какую-нибудь торжественную церемонию, а на пустынный берег реки. Незнакомец быстрыми шагами расхаживал возле костра и то заламывал руки, как бы от отчаянья, то прижимал их к сердцу, то принимался теребить на голове волосы. При этом он восклицал: