–О, как же я терзаюсь без тебя! Явись скорее! Учти – в последний раз раскрываю я руки для объятий, а после, если ты опять не явишься, непременно разорву себя в клочья. Можешь не сомневаться в этом – разорву! Явись, явись! Иначе пусть гром разразит меня! Пусть вал морской разобьет о скалы! О, я этого не стерплю! Мне этого никак не вынести! И даже половины этого никак не вынести!
"Уж не сумасшедший ли он?"– подумал мальчик и подошел поближе к господину, чтобы послушать, о чем тот думает.
"Пора! Нет сил медлить! Сколько же можно ждать!"– подумал господин и поспешно наклонился к большой сумке, лежавшей на траве. Выхватив из сумки бутылку шампанского, он хлопнул пробкой и разлил в два бокала пенную струю. Выпив из одного бокала, господин поднял высоко над головой другой и воскликнул:
В лаковых ботинках, в костюме Дома мод
Я для тебя станцую неистовый фокстрот.
Дрыгая ногами, он вошел в реку и продолжил:
Зарницы в малахитовой полночной темноте,
А я скулой отбритою черчу круги в воде.
Господин принялся кружиться в заводи так, что в разные стороны полетели брызги:
Земная опостылела унылая любовь,
Под сердцем перепилено,
Отволновалась бровь.
Ушли толпой девицы из прежних моих дум,
Русалка-молодица теперь пленяет ум.
Пред ней в ботинках лаковых,
В костюме Дома мод
Танцую я, танцую я, танцую я
Фокстрот!
Тут он остановился, поводил головой в разные стороны, видимо, надеясь увидеть русалку. Не увидев же в реке ничего, кроме темных волн, им самим поднятых, господин осушил и второй бокал, после чего поспешно выбрался на берег.
–Опять безрезультатно,– с досадой сказал он, стягивая мокрый пиджак у костра.– Напрасно только вымок. Это совершенно невыносимо! Нет больше сил терпеть такое безразличие к моей персоне. Придется, пожалуй, когда-нибудь и в самом деле разорвать себя в клочья – пусть ее совесть замучит!
В омуте, за тростниковыми зарослями зазвенел, точно серебро, смех.
Несколько легких прыжков, и Ром уже стоит над омутом. Но не зеленые глаза Алины, а фиолетовые огни сияют в глубине. И так тихо внизу, что слышно, как дышат подводные мхи и травы.
–Фу ты! Какой прыткий!– из глубины снова зазвенел серебряный смех, и не то чей-то гибкий стан, не то лунный свет закружился в водовороте.– А я-то уж подумала…
–Мельник, а мельник, дай мучицы на пирожки!– со смехом сказали из другого внезапно возникшего водоворота.
Вода, как карусель, закружилась под ногами мальчика и засияла фиолетовыми огнями в водоворотах.
–Прокати нас на своей повозке, мельник!
–Угости веселеньким из своей бутыли!
–Покажи нам свою кибитку!
–Скажи, сколько пудов меди пошло на твою нимфу!
–А я хочу покататься с ним на его автомобиле!– зазвучало и засмеялось из омута.
–Да за кого вы меня принимаете?!– рассердился Ром.– Я Снежный мальчик.
–Мы лучше тебя знаем, кто ты!
–Чего ты надулся?
–Уж и повеселиться нельзя! До чего же ты серьезный, тебе только муку и молоть.
Вода закипела, вспенилась, и на поверхности показались русалки. И тогда вздрогнула река, как ветвь, обронившая плод. Неспешно, точно причудливые сосуды матового стекла, через которые перекатываются прозрачные быстрые волны, плыли русалки по реке. Тугими темно-зелеными кольцами рассыпались их волосы по воде, а глаза, фиолетово светившиеся в глуби омута, теперь сияли нежно-синим.
–Вот вы какие,– сказал Снежный мальчик, разглядывая создания, о которых столько читал в сказках.
–Вот ты какой,– рассмеялись русалки. Над водой их голоса звучали мягче и тише, чем из речной глубины.– Вылитый твой прапрадедушка.
–А вы, что, его знали?
–Как такого не знать. Знатный был мельник. Вон там стояла его мельница…
–А вы не знаете…
–Ну что за мальчишка! Какой нетерпеливый!– с притворным возмущением воскликнули русалки.– Послушал бы, хотя бы ради приличия, наш рассказ про своего прадедушку, а уж потом бы спрашивал про свою ведьму. И тогда бы мы сказали, где тебе искать твое сердце.
–Вы знаете, где мое сердце?!– воскликнул Ром.
–Разумеется, знаем,– прозвучало над рекой.– Невелика тайна.
–Так, где же оно? Скажите мне скорее!
В это время с берега донеслась веселая песенка. Ее пел господин, только что читавший в реке любовный стих и грозившийся разорвать себя в клочья, если ему не ответят взаимностью. К этому времени господин уже успел переодеться в теплую одежду и теперь сидел на берегу с удочкой. Не докончив одной песни, он отхлебнул из фляжки и затянул новую.
–Вот и вся любовь. И так – всякий раз.
–А еще стихи имел наглость читать! Воду ногами мутил!
–Лаковыми ботинками причем!
–Поклонник называется! Обидно даже.
–А ведь как терзался! Как терзался! Костюм для этого даже пошил. В самом Доме мод. Костюм с отливом, прошу заметить!
–Интересно, от которой из нас он только что сходил с ума?
–Так уж у людей водится: их пламенная любовь неизменно заканчивается питьем из фляжки. А затем начинается ловля рыб. Хотя бы уж из приличия повременил с рыбалкой.
–Сейчас наловит язей, а утром на базар снесет. Продаст с выгодою.
–Любовь – любовью, а денежки – денежками. У людей так уж заведено.
–Глядите-ка, а какой он свитер на этот раз красивый надел – с птицами да узорами! С узорами да птицами!
Русалки засмеялись.
–В конце-то концов!– вскричал Ром нетерпеливо.– Я просил вас сказать, где мое сердце, а вы про птиц и узоры болтаете.
–И вовсе это не болтовня. Просто ты ничего не понимаешь в птицах и узорах.
–Да причем тут какие-то птицы и узоры! Где мое сердце?
–Вот нетерпеливый. Не может подождать. Послушал бы нас сперва, ума бы понабрался.
–Так где оно?
–Да уж известное дело – где.
–Место, конечно, не самое лучшее, но, что поделаешь, выбирать ведь не приходится. Где ему положено быть, там оно и есть. Хотя…
–Да не томите же!– Ром топнул ногой.– Где мое сердце?
–На базаре,– вдруг разнеслось над рекой.
–На базаре?– переспросил мальчик.– Что значит – на базаре?
–А то и значит, что на базаре.
–Там, где все продается и покупается.
–Там, куда несут ворованное.
–Там, куда несут последнее.
–Там, где сердце рыбака, только что объяснявшегося в пламенной любви…
–…Но тут же забывшего о ней и занявшегося своим делом – рыбалкой.
–Таковы люди. Ни к чему им торжественные наряды.
–Но он же… Он же обычный человек,– в растерянности сказал Ром.– А я…
–И ты тоже человек!– воскликнули русалки, обращая светящиеся глаза свои к мальчику.– Знай – твое сердце, как и сердца всех прочих людей, на базаре.
–Я не человек, я Снежный мальчик!– гордо заявил Ром.
–Ты Снежный мальчик?– засмеялись русалки.– Если так, иди за нами. Мы тебе много еще чего расскажем.– И они скрылись в омуте.
Ром кинулся за русалками, но вода оттолкнула его. Тогда он подпрыгнул, чтобы рассечь поверхность реки, но она спружинила и подбросила его вверх, как батут подбрасывает гимнаста. А на третий раз река и вовсе не стала церемониться – швырнула с такой силой, что Ром полетел, как камень из пращи.
Глава VIIIИздевательство
Поначалу Ром летел в полном одиночестве, но вскоре в воздухе раздался свист, и мальчик увидел, что к нему приближается птица. Какой она породы, не определил бы и самый опытный натуралист. У птицы был длинный, как пика, нос, маленькая головка с хохолком, пухленькое тельце, покрытое розовым пухом, и фиолетовая бахрома вместо хвоста.
Некоторое время Ром и птица летели рядом, молча поглядывая друг на друга. Так смотрят друг на друга гости, которых радушный хозяин, не познакомив, оставит в гостиной наедине, а сам уйдет на кухню готовить угощение.
–Честь имею представиться, Орел Гневливое Око,– наконец сказала птица и по-военному щелкнула каблуками. Щелчок, впрочем, не очень-то получился, потому что на ногах птицы были не сапоги и даже не ботинки, а домашние тапочки с помпонами.
–Лев Могучая Лапа,– сказал мальчик и сделал рукой движение, каким обычно приподнимают шляпу для приветствия.
Некоторое время они опять летели молча.
–Кха, кха. Светает, однако,– нарушив молчание, сказала птица.
–Да,– согласился Ром и, сделав паузу, добавил: – Скоро, пожалуй, совсем рассветет.
–А ведь ты не веришь, что я Орел Гневливое Око,– вдруг сказала птица вкрадчивым голосом.
–Конечно, не верю,– сказал Ром.
–А почему не веришь?
–Потому, что ты врешь.
–Вру?!– крайне изумилась птица.– Я вру?!
Она задумалась, а потом спокойно сказала:
–Конечно, вру. Меня зовут не Орел Гневливое Око, а просто Вестунья. Это потому, что я приношу всем вести. Предположим, надо кого-либо известить, меня берут за клюв и… бросают. Клюв-то у меня, что копье, быстро летит, а я за ним с известием. Это намного удобнее, быстрее и дешевле, чем посылать письма по почте. Если тебе потребуется послать кому-нибудь весть, советую воспользоваться моими услугами. Недорого возьму. Кстати, куда ты летишь?
–На базар.
–Можешь послать туда сначала меня, чтобы предупредить торговцев о своем прибытии. А заодно я бы обговорила с ними цены, товары для тебя подобрала. В чем ты нуждаешься?
–В том, чтобы ты не болтала вздор.
–А вон и улитки,– сказала птица.
–Я же тебя просил…– начал было Ром, но тут его нога зацепилась за что-то невидимое и гибкое.
Весь воздух сделался вязким и тягучим, как кисель, полет замедлился, и вдобавок к этому со всех сторон появились черные точки.
–Я же говорю – улитки!– воскликнула птица.– Теперь мы настрадаемся. Небесные улитки – сущие бестии.
Да, черными точками были небесные улитки. Дело в том, что небесные улитки любят отдыхать среди Веев. Не тех Веев, которые исправно несут свою нелегкую службу, а тех, кто, пользуясь своей невидимостью, отлынивают от нее. В отличие от неторопливых земных улиток, небесные чрезвычайно проворны и к тому же злобны. Они не терпят, когда кто-нибудь тревожит их. Стоит какому-нибудь незадачливому летуну или беспечной птице приблизиться к ленивым Веям, как небесные улитки разом поднимаются и бросаются на непрошеного гостя. Достается от улиток и самолетам, но, на свое счастье, самолеты весьма быстро летают, а улитки не склонны к долгому преследованию.