– Ты же вчера видела Юджин на вечеринке? Скажи, она ведь тебя не узнала?
– Совсем-совсем не узнала! Ни капельки! Мы всего-то парой фраз обменялись! Со мной так много людей хотело поговорить.
– Как же я могла упустить это из виду… – Госпожа Ча Соль садится на круглый табурет напротив меня. – Из твоего поселения давно не выбирали актеров, и я даже не подумала, что в Сноуболе могут оказаться знакомые Чон Чобам. Какая же я растяпа.
Нет, это я растяпа…
– Я не знала, что вы будете рыться у меня в сумке.
А если бы могла такое предположить, точно не стала бы брать с собой письмо Юджин. Глядя на госпожу Ча с деланым безразличием, я как можно небрежней бросаю письмо на диван.
– Это просто знакомая. Она, наверное, всем одноклассникам такие письма разослала. У нее в школе было полно друзей.
– Может, и так. – Госпожа Ча кивает в сторону письма. – Но посмотри на эту позолоченную открытку. Такие открытки новые актеры получают в подарок, впервые оказавшись в учебном центре. И дарят им всего по две штуки.
Мое сердце сжимается. И я снова повторяю то, что и так уже говорила:
– Юджин понятия не имеет, кто я такая. Она совсем ничего не знает. Совсем!
Проигнорировав мои слова, госпожа Ча кидает мне одежду, которую я должна сегодня надеть.
– Вещи Чон Чобам отныне будут храниться у меня.
Я прохожу в столовую и оказываюсь перед длинным столом на десять персон. Посередине стоят коробка с брауни и бутылка апельсинового сока, которые мне прислала Юджин, а рядом тарелка каши и таблетки. Длинной стороной стол обращен к огромному панорамному окну, за которым простирается город, обнимающий округлое озеро, – великолепный пейзаж, равнодушный к моему отчаянию.
– Поешь немного, а после нужно выпить таблетки.
– Хорошо.
Я сижу перед тарелкой каши, но не могу заставить себя проглотить ни ложки, пока не выскажу все, что у меня на уме.
– Не смейте трогать Юджин, – цежу я сквозь зубы и сама удивляюсь своему ледяному тону.
– Что ты сказала? – В голосе госпожи Ча Соль звучат стальные нотки.
– Если с Юджин случится то же, что и с дядей Купером, вы можете об этом пожалеть. Боюсь, мне будет трудно изображать Хэри все такой же радостной и беззаботной.
– А ты лучше, чем я думала! Оказывается, ты даже умеешь шантажировать, – отвечает госпожа Ча с усмешкой.
Я нужна ей, и это мой единственный козырь.
– Я рада, что ты не ведешь себя как побитый щенок. Кажется, теперь мы сможем договориться. – Ее тигриный взгляд говорит о том, что она довольна.
– Что вы имеете в виду?
– Пока я не стану трогать Юджин.
Пока?!
– Пообещайте конкретней!
– Сейчас ты думаешь и говоришь как Чобам, и мне хочется найти и уничтожить причину, которая тебя к этому побуждает. – Госпожа Ча одним глотком допивает свой кофе.
Вцепившись пальцами в колени, я стараюсь говорить так, чтобы мой голос не дрожал:
– Я и так делаю все что могу и, даже заболев, продолжала играть чужую роль.
– Так что, по-твоему, я к тебе несправедлива?
– Просто это все как-то неправильно…
В моей душе снова пробуждается сожаление: слишком быстро и бездумно я согласилась участвовать в этой затее. Но если бы можно было вернуть время вспять, приняла бы я другое решение?
«Я помогу тебе стать режиссером, каких мир до этого не знал. Но только сначала ты должна помочь мне».
Я сама виновата в своих бедах. Хэри – кумир миллионов людей, и мне только хотелось сделать конец Хэри счастливым, чтобы горечь утраты не была столь сильной. Я предпочитала видеть лишь положительные моменты и гнала мысли о темных сторонах, будто ослепла и оглохла. Я желала осуществить свою мечту, не мучаясь угрызениями совести.
– Тебе выпала возможность жить жизнью, о которой другие только мечтают. Чем же ты недовольна? – Госпожа Ча окидывает меня взглядом, полным искреннего непонимания. – Ты не обратила внимания, как смотрели на тебя гости во время праздника в доме семьи Ли Бон? Отныне, где бы ты ни появилась, все будут завидовать тебе. Завидовать твоей внешности, которой невозможно не восхищаться, твоей новой работе – отвечать за погоду в городе – и твоему праву навсегда остаться в Сноуболе. Тебе несказанно повезло, и ты должна отдаться этому счастью и идти по жизни дальше со счастливой улыбкой на лице.
У меня в ушах снова раздается гром аплодисментов, которым меня приветствовали во время торжественного обеда. Со стоном я съеживаюсь и опускаюсь на корточки.
– Что с тобой? Опять что-то болит?
– Нет…
Слова госпожи Ча Соль заставляют меня почувствовать нечто похуже простуды. Смятение. Передо мной в красках предстал этот год новой жизни, которую мне вряд ли когда-нибудь еще доведется прожить.
– Госпожа режиссер, разве у меня есть право быть счастливой? Мне повезло оказаться здесь только потому, что умерла Хэри…
Нет, это и везением назвать нельзя. Ведь причиной, почему я сижу сейчас за этим столом, стала чужая трагедия…
Видя, как я кидаю камни в крепость, которую она возводит из своих доводов, госпожа Ча трет виски.
– Почему ты решила, что должна испытывать чувство вины из-за ее смерти? Я правда никак не могу понять…
Безусловно, я не виновата в том, что Хэри больше нет, но я ведь виню себя не за это.
– Я получаю все, что должна была получить Хэри… Так нечестно! Это она добилась должности ведущей прогноза погоды, она, а не я, стала достойной чужой зависти… Разве справедливо, что теперь вся слава достанется мне?…
Госпожа Ча Соль отвечает на мои слова мягкой, немного нервной улыбкой.
– Так кто, ты говоришь, всего добился? – Улыбка неожиданно сползает с ее губ. – Вот она – я! Это только моя заслуга! – Она бьет себя кулаком в грудь, и в голосе слышится досада. – Если бы не я, ее бы не было. Если бы не мой дедушка, Ко Мэрён уже давно пришлось бы покинуть Сноубол, а Хэри могла бы вообще не появиться на свет! Ни один актер не добьется всеобщей любви, если ему не повезет встретить толкового режиссера.
Госпожа Ча говорит об этом как о чем-то очевидном, вроде того, что зимой температура за пределами Сноубола опускается до сорока с лишним градусов ниже нуля. В глубине души я с ней согласна. Помню, в школе, когда всему классу задавали прочесть одну и ту же книжку, каждый считал важным что-то свое, и от этого сильно зависела трактовка сюжета.
– Я сделала все, на что способна, чтобы подарить своей актрисе право навсегда остаться в Сноуболе. Как ты думаешь, каково было мне, когда в одно прекрасное утро ее вдруг не стало?
Я могу себе представить, что чувствовала госпожа Ча Соль, но мне нечего ей сказать.
– Вы с ней похожи. Я достала ей звезду с неба, а она только жаловалась, что звезда жжет ей руку. Она выбрала смерть, живя в сытости, захлебнулась, не выдержав столько счастья. Так что перестань зря себя терзать.
Ча Соль пристально смотрит мне в глаза. Кажется, она пытается понять, насколько тверда моя уверенность в своей правоте. Тем временем уверенность моя дрожит под тяжестью ее доводов. Но все же есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя:
– Разве так бывает, что человек решается умереть, не выдержав доставшегося ему счастья?
Такого не увидишь даже в сериалах, которые снимают в Сноуболе.
– Знаешь, почему сериал с Купером Рафалли был таким популярным?
В ответ я лишь робко качаю головой. Я понимаю, к чему она клонит, но не хочу говорить об этом.
– Он пять лет подряд одерживал победу на главном чемпионате по биатлону, он добился такого успеха, о котором другие могли только мечтать, но при этом оставался глубоко несчастным. Ему не давало покоя чувство вины за убийства, которые ему приходилось совершать. И он будил в людях сочувствие. Даже на вершине успеха он находил повод для тревоги и сомнений. И зрители видели в нем себя. – Ча Соль указывает рукой на меня. – Он, как и ты, получив шанс прожить жизнь всем на зависть, мучился пустыми переживаниями и все время искал повод оставаться несчастным, и сколько бы его ни убеждали перестать терзать себя, толку было мало.
На лице госпожи Ча появляется горькая усмешка. Моя душа полна смятения, и я не нахожусь что ей ответить. Она же, удобно откинувшись на спинку стула, смотрит на меня с довольной улыбкой.
– Что-то я заболталась, у тебя вон и каша остыла.
– Ничего страшного.
– Тогда давай ешь и пей свои таблетки. Сейчас самое главное, чтобы ты скорее поправилась.
Я заставляю себя положить в рот ложку каши.
– Пока полностью не заживут твои раны на лице, Ко Санхи будет сама наносить тебе макияж. И помни, без косметики тебе нельзя показываться перед другими членами семьи.
– А как же камеры? Ничего страшного, что на записях я буду без макияжа?
– Эти записи не войдут в сериал.
– А что, если другие режиссеры увидят эти кадры?
– С каких это пор Хэри так интересуется работой режиссера?
Я тут же замолкаю. Это Чобам хочет стать режиссером, Хэри не стала бы задавать таких вопросов.
Госпожа Ча Соль дает мне розовую баночку.
– Этот крем назначил доктор. Обязательно наноси его утром и вечером после умывания. Пройдет два-три дня, и от ран не останется и следа, – говорит она, глядя на меня с легкой ухмылкой.
Ребенок, который вечно ищет несчастья
Он, как и ты, получив шанс прожить жизнь всем на зависть, мучился пустыми переживаниями и все время искал повод оставаться несчастным, и сколько бы его ни убеждали перестать терзать себя, толку было мало.
Я вспоминаю слова госпожи Ча Соль, рассеянно глядя на проплывающий за окном пейзаж. На душе у меня тяжело, но даже это не мешает погрузиться в рождественскую атмосферу, которую создают в Сноуболе всевозможные украшения.
Может быть, Хэри устала от этого места точно так же, как мне опротивела наша деревня? Сноубол можно покинуть, когда тебе исполнится восемнадцать, но вряд ли Хэри, которая жила здесь с рождения, согласилась бы остаток жизни провести на электростанции, собственными силами вырабатывая электричество. Это все равно что добровольно заточить себя в темницу. Мысль о том, что за пределами постылой реальности тебя ждет могила в форме ступального колеса, может сокрушить кого угодно.