Упав в кресло, Ча Хян плачет навзрыд. Такое ощущение, что вместе со слезами она хочет выплеснуть печаль, которая всю жизнь копилась в ее душе. Рыдания прерываются проклятиями и пинками по невидимому врагу.
– «Привидение»! «Зараза»! Да как можно вытерпеть такое? – причитает она, уткнувшись головой в колени.
Я привязана наручником и не могу подойти и похлопать ее по плечу, не могу и принести ей бутылочку ее любимого алкоголя. Поэтому, вытянув как можно дальше свободную руку, я толкаю к ней стоящую на столе коробку салфеток.
– Вот салфетки…
Я едва дотягиваюсь до коробки кончиками пальцев, поэтому стараюсь толкнуть посильней. В результате коробка летит через весь стол и ударяет Ча Хян прямо в макушку.
– Ча Квибан, старый ублю…
Ее проклятия в адрес родного отца, режиссера сериала, где снималась Чо Мирю, резко обрываются.
– Ой, прости. Хотела тебе подать салфетку вытереть слезы. Пожалуйста, продолжай.
Ча Хян вдруг перестает плакать и пристально смотрит на меня.
– Эй, а почему ты Чо Мирю назвала девушкой, а меня назвать онни не захотела? Между прочим, я ее всего на два года старше. – И она снова заливается слезами.
От неожиданности я теряюсь.
– Ну, так… просто подумала, не слишком ли это странно, учитывая все обстоятельства, – говорю я, пожимая плечами, и в следующий миг Ча Хян покатывается со смеха. Глядя на нее, я и сама начинаю смеяться, так что из глаз ручьем льются слезы.
– Спасибо тебе, Чон Чобам. Спасибо, что спасла Чо Мирю.
Впервые с тех пор, как оказалась в этом доме, я смотрю на Ча Хян с радостной улыбкой.
Ты не могла бы зайти вместо меня на почту? Узнай, пожалуйста, не пришло ли мне письмо?
Я добродушно улыбаюсь, глядя на женщину, письма от которой так ждала Чо Мирю.
Прошло уже сорок восемь часов, как с меня сняли наручники, но я до сих вне себя от счастья, что вновь обрела свободу движений и наконец могу самостоятельно умыться.
Мое лицо все в мыльной пене, но вопрос так и рвется с языка, и я осторожно спрашиваю Ча Хян:
– Почему ты ни разу не отправила Чо Мирю рождественскую открытку?
Ча Хян стоит, прислонившись к дверному косяку, и потягивает через трубочку мутную жидкость из бутылки.
– Здесь нет почты. И нет телефона. Здесь нет связи с внешним миром.
Единственное связующее звено – грузовик, доставляющий товары из Сноубола. Именно на нем Ча Соль отправила меня сюда в деревянном ящике, словно вещь.
– А как тогда вы обмениваетесь с ней письмами?
За тот месяц, что я здесь, Ча Соль прислала Ча Хян уже два или три письма, где рассказала, что «Чон Чобам» прекрасно справляется с ролью Хэри, а Ча Хян ей в ответ лгала, что тоже прекрасно справляется с ролью сторожа для Пэ Сэрин.
– Просто у нас с сестрой есть помощники.
– Помощники?
Она кидает мне полотенце, а сама прыгает в кресло.
– А что тут такого?
Вытерев лицо, я пытаюсь вернуть Ча Хян к нашему недавнему разговору, который так неожиданно прервался слезами и проклятиями.
– А может быть, ты сумеешь снова послать меня в Сноубол в том же ящике? Я видела, он все еще стоит снаружи.
– И как ты себе это представляешь? Там же все утыкано камерами.
– Ну, ведь эти камеры не ищут нарушителей.
– Ча Соль увидит все записи, на которых мелькнуло твое лицо.
– Да. Но увидит только спустя неделю.
Чтобы получить доступ к записям с камер, режиссеру нужно ждать неделю. Как бывший режиссер, Ча Хян не может об этом не знать.
– Если ты одолжишь мне что-нибудь из своей одежды, которую носила, когда жила в Сноуболе, я смогу проникнуть в телестудию под видом Хэри.
– Ты собралась на телестудию?
– В тот момент, когда Пэ Сэрин будет вести прямой эфир прогноза погоды, я появлюсь рядом с ней в кадре, похожая на нее как две капли воды. Тогда зрители узнают, что у Хэри есть двойники, что перед камерой не Хэри и что она уже давно умерла.
Я натыкаюсь на колючий взгляд Ча Хян. Опустив бутылку, она угрюмо замечает:
– Твой план – это чистое самоубийство. Пэ Сэрин будет до конца настаивать, что она и есть настоящая Хэри. Тем временем люди решат, что обманщица – это ты, а не Ча Соль. Таким образом, ей ты никакого вреда не причинишь, зато она, узнав, что ты собиралась сделать, просто убьет тебя.
Ча Хян рассуждает со спокойной уверенностью. Я же не знаю, как спасти свой план.
– А если ты выступишь как свидетель? У тебя ведь ее письма…
– А кто мне поверит? Подумаешь, младшая сестра – неудачница, которая позавидовала славе и таланту старшей… Скорее, люди поверят в это.
Я думала, что прошу ее о чем-то таком, на что ей будет сложно решиться, но сама удивилась, как легко она отказалась, в пух и прах разбив все мои доводы.
– Так что же остается, сдаться? Жить дальше, даже не пытаясь ничего изменить и с безопасного расстояния осыпать Ча Соль проклятиями, зная, что она точно не услышит?
– Намекаешь, что я так живу?
– Я не это хотела сказать, но, если подумать, это не так и далеко от правды.
Некоторое время она глядит в мое угрюмое лицо и вдруг предлагает:
– Если ты закончила, то, может, послушаешь, что придумала я?
– Говори сколько влезет! – Отвернувшись к окну, я смотрю на хмурое небо.
Тем временем Ча Хян направляется в свою секретную кладовку, которая вечно закрыта на ключ, и возвращается оттуда с двумя огромными рюкзаками.
– Что, решила меня выгнать?
– До сих пор еще ни один актер не осмелился пожаловаться на своего режиссера, стоя перед камерой. И понятно почему: в первую очередь эту запись увидит сам режиссер, когда будет монтировать новую серию. Ведущие новостей или прогноза погоды – это актеры, чья жизнь и так удалась, поэтому им в принципе нет необходимости на что-либо жаловаться.
– Что ты хочешь сказать?
Ча Хян кидает мне один из рюкзаков.
– Когда пытаешься сделать то, чего никто раньше не делал, надо поднять как можно больше шуму.
– Ча Хян…
– Ну что ты на меня так смотришь?
Я чувствую, что сейчас расплачусь, а она снова исчезает за дверью кладовки.
– Ты решила отправиться со мной в Сноубол? Так ведь?
– Но только сначала надо кое-куда заскочить.
– Можем заскочить куда захочешь!
– Тогда радуйся! – говорит она, вернувшись в гостиную, и кидает мне ворох теплой одежды, от которой комната наполняется затхлым запахом старья.
– Куда мы в этом пойдем?
– Для начала отправимся в сектор I-B-6.
– I-B-6? Мы едем в район, расположенный во внешнем мире?
– Я за всю свою жизнь ни разу не бывала за пределами купола, – вновь раздается ее голос из кладовки, – поэтому ты, Чопаб, должна обо всем мне рассказать. Например, как выжить при минус сорока градусах. Рассказывай все, что может оказаться полезным!
– Подожди, мне же надо в Сноубол, зачем нам ехать во внешний мир?
– Зачем-зачем! Чтобы найти союзников! – отвечает Ча Хян, и из кладовки летит меховая шапка, а вслед за ней – кожаные перчатки.
Выжившая
Погруженное в предрассветный сон поселение для отставных режиссеров выглядит заброшенным. Улицы похожи на лабиринт, асфальт в трещинах и выбоинах. Повсюду высятся старые многоэтажные здания, а меж них ютятся бревенчатые избы.
– Что это за здания? – спрашиваю я.
– Они тут давно, еще со времен военной цивилизации.
Перед самым уходом Ча Хян все-таки сунула в рюкзак две бутылки с алкоголем и теперь идет покачиваясь, словно пингвин, и едва слышно бормочет себе под нос проклятия. С обоих боков рюкзака она надежно закрепила лыжи и палки.
– Хочешь, заберу у тебя одну бутылку?
Но Ча Хян отрицательно мотает головой:
– Лучше пойдем побыстрей. Холодно.
Плохо, если она уже начала мерзнуть. Я ускоряю шаг.
– Все, не могу больше!
Ча Хян сбрасывает с себя рюкзак, будто тащила его уже несколько часов, и валится прямо на обледеневшую землю. Я остаюсь стоять над ней и верчу головой в поисках выхода из поселения.
– Тут же нет ворот!
Мы стоим у стеклянной стены, точно такой, что и рядом с домом Ча Хян. Здесь должен быть выход, но я не вижу даже маленькой щели, через которую могло бы сквозить.
– Ой, что это?
За стеклом начинает вырисовываться неясный прямоугольный силуэт. Мне кажется, что это какое-то строение, но тут я замечаю снизу с десяток колес. Приглядевшись повнимательней, я понимаю, что это громадный грузовик, размером с двухэтажный автобус. Вдобавок к переднему бамперу у него приделан огромный отвал для расчистки снега – таким можно сдвинуть с места целый дом.
– Уже пришли? – Водитель открывает дверь и спрыгивает вниз почти с двухметровой высоты.
По привычке я низко кланяюсь и закрываю лицо, но Ча Хян, все еще сидящая на земле, стучит мне кулаком по макушке, давая понять, что скрываться нет необходимости.
– Познакомься, вот она, моя помощница и подруга.
– Что?
Я стою обескураженная, а водительница грузовика первой протягивает мне руку.
– Приятно познакомиться. Меня зовут Хван Санна.
Она приспускает шарф, закрывающий ей пол-лица, и я вижу на ее правой щеке длинный шрам. Передо мной женщина, выжившая во время того памятного чемпионата по биатлону.
Раскрыв от удивления рот, я неуверенно жму протянутую мне руку.
– Зд-д-д… Здравствуйте!
Не отпуская моей руки, Хван Санна внимательно меня рассматривает.
– А я все думала, зачем Ча Соль тебе такую огромную коробку яблок отправила! Неужели на вино? А оказалось, ящик-то с человечинкой! – Она громко смеется, и шрам на щеке превращается в глубокую борозду.
– У вас этот шрам с чемпионата? Так ведь?
– Смотрела те соревнования? – вопросом на вопрос отвечает Хван Санна, не скрывая своего удовольствия.
Я киваю, жадно пожирая ее глазами.
В тот день, три года назад, в Хван Санну угодило пять пуль, одна из которых и оставила эту метку на лице. Но главное, она выжила, а женские соревнования в тот раз остались без победительницы.