– Все, о чем я тебя сейчас прошу, – это не мешать нам. Дальше мы все сделаем сами.
При мысли о Йосу на глазах выступают слезы. Сквозь влажную пелену я вижу, как Бонхве бессильно опускает голову.
– Прости. – Из трубки раздается его глухой голос.
– Что?
Его ответ звучит официально и сухо, он говорит со мной как временный заместитель президента Ли Бонён, лежащей сейчас на больничной койке:
– Корпорация «Ли Бон» не может дать согласие на подобный запрос.
Что ждет меня завтра. Что ждет всех нас
Стараясь подавить эмоции, Ли Бонхве говорит тише:
– Система управления Сноубола основана на принципе всеобщей справедливости. Мы не соглашаемся на требования, которые выдвигаются с применением силы и несут угрозу безопасности мирных жителей. Мы не ведем переговоров с теми, кто решает нарушить закон.
– Принцип справедливости?
Сомён и Синэ смотрят на меня затаив дыхание. Они не отходят от камеры, зная, что сейчас их жизнь зависит только от красной лампочки, горящей на ее корпусе.
– К чему эти слова? Ты ведь и сам знаешь, кто такая Ча Соль. Она должна получить по заслугам, а другие режиссеры впредь должны знать…
В трубке слышится тяжелый вздох.
– Сейчас я говорю как представитель корпорации «Ли Бон».
Он словно просит меня понять, в какой непростой ситуации оказался. Слова даются ему с трудом.
Почему ты решил проявить обо мне такую заботу?
Потому что это была ты.
В эти минуты Ли Бонхве, которого знала Чо Йосу, человека, желавшего ее защитить, не существует. Сейчас передо мной представитель могущественной корпорации, создавшей всю инфраструктуру современного Сноубола.
А значит, я должна бороться с ним и одержать верх.
– Если ты хочешь остановить нас, не применяя насилия, – произношу я и смотрю ему прямо в глаза, – тогда отключи центральную электростанцию.
Ли Бонхве приподнимает одну бровь, всем своим видом давая понять, что я говорю о чем-то немыслимом.
– Полностью прекратить вещание, чтобы остановить вас? Мы не можем на это пойти.
– Почему же? Разве это не более мирный вариант, чем всех расстрелять? – Не дожидаясь его ответа, я продолжаю: – Однако есть электростанция, работу которой вы ни за что не остановите.
Прищурив один глаз, Ли Бонхве слегка наклоняет голову набок.
– Ведь как только она перестанет вырабатывать ток, Сноубол уже не будет прежним.
В тот вечер, когда я под видом Хэри пришла на рождественский прием в особняке Ли Бон и случайно провалилась сквозь зеркало, то оказалась в странном месте, похожем на огромный часовой механизм с вращающимися шестеренками. Тогда я решила, что это тюрьма, ведь все, кого я там видела, были в тюремных робах. И среди них мужчина с татуировкой в форме сердца под глазом. Я помню отрывок новостной передачи, где демонстрировали его фото и диктор объявил, что смертный приговор этому мужчине был приведен в исполнение двадцать третьего декабря. Но двадцать четвертого декабря я своими глазами видела его живым. Он словно превратился в живого мертвеца, обреченного крутить колесо в потайном темном месте глубоко под землей.
Пока мы ездили из поселения в поселение в поисках остальных двойников Хэри, у меня было время как следует обо всем поразмыслить. Почему этим людям приходится вращать ступальные колеса? И тогда наконец я поняла одну важную вещь.
Считается, что благодаря аномальной геотермальной активности Сноубол остался единственным местом на Земле, не покрытым вечными снегами. Но, оказавшись в подземных катакомбах этого города, я чуть не замерзла до смерти.
Возможно, причина, почему в Сноуболе на протяжении долгого времени сохраняется теплый климат, вовсе не в удивительных процессах, происходящих в недрах планеты. Все дело в секретной электростанции, на которой работают преступники, получившие смертный приговор и фактически ставшие живыми мертвецами.
– Так, значит, ты меня обманула, – произносит Бонхве с упреком.
Расскажи быстро и только самое главное обо всем, что касается зеркала, начиная с того момента, как ты впервые прошла через него, и до нашей встречи.
Тогда я ни словом не обмолвилась о месте, которое приняла за тюрьму. Само собой, в то время я и представить себе не могла, что это секретная электростанция – самая важная часть Сноубола.
– Но ведь и ты говорил неправду.
– Что это значит?
– Ты с самого начала знал, что ничем не сможешь помочь Чо Йосу. Ведь ты один из семьи Ли Бон, представляющей огромную корпорацию, которая ни за что не допустит ни малейшего нарушения действующих правил.
Когда я произношу имя Чо Йосу, глаза Ли Бонхве вновь начинают блестеть и в них появляется тревога. Но думаю, его встревожил вовсе не тот факт, что я не та, за кого себя выдавала… А то, что его догадки об исчезновении Чо Йосу оказались правдой.
– Обещая помочь, ты лишь внушал ей напрасную надежду.
– Так, значит, Чо Йосу… – Ли Бонхве бледнеет от ужаса, и он не в силах закончить фразу.
– По крайней мере, я верю, что ты действительно переживал за нее. – Даже мне сейчас невыносимо видеть эти глаза, полные любви и отчаяния. – А значит, ты должен сдержать обещание, которое дал ей. Ча Соль должна заплатить за все сполна. Я же обещаю унести в могилу все, что знаю о зазеркальных подъемниках и местах, куда они ведут.
Его лицо наконец принимает уверенное выражение.
– Хорошо, – отвечает он, с трудом разжимая губы, и приказывает охране и биатлонистам опустить оружие. Тир Шваркель пытается протестовать, мол, нельзя идти на поводу у террористов, но, прервав его, Бонхве снова переводит взгляд на меня.
– Я скоро и так узнаю, но все же… Назови свое имя.
Поколебавшись мгновение, я стираю с лица начавшую запекаться кровь и отвечаю:
– Чон Чобам.
Понизив голос так, чтобы никто не услышал, он произносит:
– Выходит, это твою туфлю я тогда нашел.
Я вынимаю наушник из уха Пэ Сэрин, которая с отрешенным видом сидит на полу, обхватив колени, затем снимаю с ее пиджака окровавленный микрофон и вешаю себе на одежду. Пэ Сэрин не пытается мне помешать, уставившись в потолок невидящим взглядом. Никто больше не держит нас на мушке. Ким Чено в замешательстве переводит взгляд с меня на Пэ Сэрин.
Вставив наушник Пэ Сэрин в левое ухо, я подключаю микрофон.
Взявшись за руки, мы с Сомён и Синэ вместе заходим в павильон программы новостей и встаем перед камерой. Я мельком бросаю взгляд вверх, на Ли Бонхве. Рядом с ним все еще стоит Тир Шваркель и теперь с интересом наблюдает за нами.
– Прекрасно. Все три в кадре. Можете начинать, как будете готовы.
Услышав в наушнике слова Ча Хян, я первой открываю рот:
– Добрый вечер, уважаемые телезрители.
Девушка, которая так долго была вашей любимицей, стоит теперь перед вами в пятнах крови. Стоит ли говорить о том, что в действительности она вообще никогда не существовала.
– Я появилась на этот свет для того, чтобы однажды стать Ко Хэри, мне даже удалось некоторое время побыть в ее роли. Меня зовут Чон Чобам.
Вслед за мной Сомён и Синэ тоже кратко представляются. Мы рассказываем о том, как возник проект «Ко Хэри», и о том, какие цели он преследовал, не забывая несколько раз упомянуть Ча Соль и Ча Квибана. Ча Хян сообщает мне в наушник, что выведет на экран материалы, которые подготовила заранее. На мониторе, установленном рядом с камерой, появляется изображение, которое видят сейчас телезрители. Мы крепче беремся за руки, чтобы поддержать друг друга.
– И последнее. Мы хотим, чтобы все, кто замешан в этом чудовищном преступлении, начиная с Ча Квибана и Ча Соль, понесли справедливое наказание.
– Добавь еще кое-что, – говорит Ча Хян мне в наушник, как только я замолкаю.
Приложив руку к уху, я прислушиваюсь. До сих пор она не пыталась дать каких-либо указаний.
– Скажи, что те, кто обо всем знал, но оставался молчаливым сообщником, тоже должны быть наказаны.
Она что, хочет, чтобы я попросила наказания для нее? Не желая показывать зрителям свое замешательство, я немного наклоняю голову.
– Ну, что ты замолчала? Зрители ждут.
Пока я терзаюсь сомнениями, Сомён решает заполнить паузу:
– А кто вообще такие эти режиссеры? Что они о себе возомнили? Я что-то не понимаю, чем именно они заслужили себе право играть чужими судьбами. Я хочу сказать всем режиссерам, которые сейчас смотрят эту трансляцию… – Некоторое время она молчит, глядя в камеру. – Вы не боги, чтобы распоряжаться судьбами, как вам заблагорассудится. У вас нет права причинять людям боль, избавьтесь наконец от иллюзии, что можете сделать чужую жизнь лучше. Вы пудрите всем мозги, и только!
Ее голос немного дрожит от возмущения. У меня появляется ощущение, что, обращаясь к режиссерам, Сомён имеет в виду не только их. Она говорит о взрослых в целом. О тех, с кем рядом ей пришлось жить, когда в тринадцать лет она осталась без родителей. «Тебе необязательно оставаться одной. Я могу тебе помочь» – не думаю, что подобные слова она слышала лишь от Ча Соль.
Но, безусловно, не только взрослые совершают дурные поступки. Я сама возомнила, будто смогу сделать так, чтобы конец истории девушки по имени Хэри стал счастливым. Мне казалось, что на мне лежит благородная миссия – помочь Хэри оставить свой след в истории.
Сжав в своей руке дрожащую ладонь Сомён, я продолжаю:
– Те, кто, зная всю правду о Хэри, предпочел хранить все в тайне, тоже должны быть наказаны.
Среди них окажусь и я. Ведь я согласилась исполнять ее роль. За это я готова понести полную ответственность.
Услышав эти слова, Пэ Сэрин, по-прежнему сидящая на полу неподалеку от съемочного павильона, тяжело вздыхает, а Сомён и Синэ одновременно поворачивают головы в мою сторону.
– Ты чего это? С ума сошла? – говорят они почти хором.
– Что ты такое несешь? Ты ведь не по своей воле оказалась втянута в эту историю! – раздается возмущенный голос в наушнике.