А потом произошла катастрофа. Большевики позвали на помощь чудовищных союзников чуть ли не из самого ада, и те помогли им окружить и разгромить лучшие части и соединения группы армий «Центр». Это была катастрофа с далеко идущими последствиями. Запасные дивизии и призванные их усилить танковые подразделения не шли ни в какое сравнение с уже окруженными частями. Нас просто погрузили в вагоны и бросили на Восток, пообещав пополнить нас уже на месте. Мы успели почти вовремя. Окруженные под Смоленском части еще ожесточенно сражались, отвлекая на себя все внимание большевиков и давая нам время построить более-менее устойчивую оборону. Когда мы прибыли, они еще держались, хоть и было очевидно, что все это чревато быстрым и ужасным концом. И вот настал тот момент, когда мы узнали, что окруженные под Смоленском германские войска потерпели позорнейшую катастрофу в германской истории.
Какое-то время после этого на фронте царило суровое затишье, потом пошли дожди, и все вокруг так развезло, что за пределами дорог пеший человек сразу увязал по пояс. И вот теперь, когда ужасный русский мороз мертвой хваткой сковал эту жуткую землю, большевики и сами решили перейти в наступление. Как только закончился этот обстрел, стало слышно ожесточенную канонаду, гремящую там, где стояли полки вверенной мне дивизии. Выждав некоторое время, чтобы убедиться в том, что обстрел сверхснарядами не возобновится, я вернулся на руины и попробовал отыскать выживших. Безрезультатно. Если таковые и были, то они уже давно отступили по дороге на Бобруйск. Но я-то знаю, что наши доблестные солдаты не могли не отразить врага, тем более что канонада на востоке стихла. Поэтому я подумал, что генерал, в одиночку отступающий по дороге, будет выглядеть смешно, гораздо лучше делать это во главе вверенных мне подразделений. Приняв это решение, я бодро зашагал навстречу багровому как помидор восходящему солнцу.
15 ноября 1941 года, 20:05. Бобруйск, Бобруйская крепость.
Командир 4-й танковой бригады полковник Михаил Ефимович Катуков
Уже давно отгорел на западе кровавый закат, ушло за горизонт утомленное зимнее солнце. «Бобруйск наш» – хороший итог первого дня наступления. Немцы нас ждали, но намного позднее, примерно в полдень следующего дня, поэтому и готовились ко встрече с некоторой ленцой. Самых страшных для этих частей экспедиционных сил на плацдарме не было, а механизированные и танковые части РККА они по традиции оценивали не очень высоко. И основания на то у них имелись. Разгром наших мехкорпусов первого стратегического эшелона показал слабость старой техники, конструктивные недостатки новой и полное отсутствие боевого опыта во всех командных звеньях– от командиров взводов до командующих корпусами.
Зато настроения в отношении частей экспедиционного корпуса колебались в диапазоне от почтительного опасения до панического страха. Например, тот же Бобруйск с краткосрочным визитом в начале сентября уже посещала Севастопольская мотострелковая бригада экспедиционных сил, разгромившая тут находящийся в состоянии разгрузки из эшелонов 3-й моторизованный корпус немцев и попутно устроившая изрядный погром в городе и окрестностях. Шестьдесят тысяч советских военнопленных, за вычетом предателей и изменников, снова встали тогда в строй Красной армии, а у немцев почти полнокровный на тот момент 3-й моторизованный корпус усох до пехотной дивизии неполного штата. Ох и врезали же им тогда потомки только в этом сражении уничтожив несколько тысяч фашистов.
Но мы в нашей 4-й танковой бригаде уже совсем не те, что встретили войну на границе двадцать второго июня. У нас уже есть собственный боевой опыт18 и боевой опыт экспедиционных сил. Мы осознали, насколько важен своевременный маневр силами и почему успех в сражении невозможен без ведения разведки. Мы изучили действия самых успешных генералов немцев – Гудериана и Гота, и нашли против их методов тактическое противоядие. Мы получили на вооружение как танки из будущего, обгоняющие современные образцы на двадцать-тридцать лет, так и наши модернизированные танки Т-34, избавленные от большинства своих детских болезней, усиленные и улучшенные, которым вермахту совсем нечего противопоставить.
Сегодня состоялся наш дебют в качестве самостоятельной ударной силы, и думаю, что мы сдали этот экзамен если не на отлично, то хотя бы на хорошо с плюсом. По крайней мере, мне понравилось. В отличие от танкового сражения на Украине, в котором мы принимали участие летом, в этот раз мы делали все, что было задумано, а немцам оставалось только от нас отбиваться. А то, как на нашу передовую разведку выскочил немецкий генерал, единственный уцелевший после обстрела штаба его дивизии морскими снарядами – это вообще история, близкая к анекдоту. Ведь этот Отто Чернинг думал, что идет прямо навстречу своим отступающим войскам, даже не догадываясь, что части его дивизии, оказавшиеся в полосе прорыва, целиком уничтожены, а те, которым повезло находиться слева и справа, оттеснены с магистральных дорог в непролазные леса. Видели бы вы его удивленную рожу, когда вместо своих частей он вышел прямо навстречу нашему разведывательному батальону19.
Первым, как и задумывалось, на магистраль «встал» этот самый разведывательный батальон. Раньше всех добравшись до разгромленного морскими артиллеристами штаба немецкой пехотной дивизии, бойцы разведбата не только озаботились сбором разбросанных повсюду секретных штабных документов, но еще и прихватили с собой нацистский флаг со свастикой, какой вражеские водители крепят на капот машины, дабы их не долбануло собственное люфтваффе, а также два десятка наиболее целых германских касок, откопанных в развалинах. Пункт дислокации немецкого штаба, правда, нашим разведчикам прошлось объезжать полями, обо четырнадцатидюймовые снаряды так расковыряли шоссе, что ему теперь требовался капитальный ямочный ремонт. Дальше бросок нашего разведбатальона в направлении на Бобруйск напоминал туристическую прогулку или учения для новобранцев.
Должным образом закамуфлированный головной БРДМ мог подходить к вражеским постам почти вплотную, ведь никто и представить не мог, что фронт уже прорван и советские войска свободно передвигаются в немецких тылах. А когда немецкие часовые или полицаи начинали о чем-то догадываться, было уже поздно. Несколько пулеметных очередей, пара гранат, спрыгнувшие с брони разведчики добивают выживших врагов – и никто больше никуда не идет. По пути до Бобруйска наша разведка уничтожила пять полицейских участков и два поста немецкой фельджандармерии. Белоповязочников20 наши бойцы уничтожали с особым омерзением и гадливостью, даже притом, что те пытались сдаться. Собакам – собачья смерть, и никакой жалости. Что касалось фельджандармов, то эти жирные обрюзгшие дядьки, привыкшие, что их боится не только местное население, но и сами немецкие солдаты, не сразу могли и сообразить смысл происходящего, а когда это до них доходило, было уже поздно.
Таким образом, разведбат занимался не столько самой разведкой, сколько расчисткой пути от мелких вражеских подразделений перед тем, как там пройдут основные силы нашей бригады. Когда разведчики подъехали к деревне Титовка, расположено перед самым шоссейным мостом, на часах было уже два часа дня. Лезть наобум уже фактически в сам Бобруйск командир разведбатальона капитан Андреев не рискнул. Мало ли что, тревога в городе раньше времени никому не нужна, к тому же первоочередной задачей разведки было взять в неповрежденном состоянии шоссейный мост. А он, по сведениям местных подпольщиков, мог быть и заминирован, так что действовать требовалось наверняка. Поэтому разведка остановилась в лесном массиве в паре километров от этой Титовки и выслала пешие дозоры в маскхалатах для наблюдения со стороны опушки леса за Титовкой и за обоими мостами – шоссейным и железнодорожным.
В ходе наблюдения выяснилось, что гарнизон в этой Титовке квартировал вполне солидный. Притом там были не только фельджандармы, которые стояли на посту при въезде на мост, но и около роты немецких солдат при двух противотанковых пушках, оничастично занимали оборону в предмостном укреплении, а частично квартировали в самой Титовке. Причем, пушки у тех немцев были наши, трофейные сорокапятки… Чтобы подойти к мосту и предмостному укреплению без лишнего шума, немцев в Титовке требовалось брать в ножи, что было невозможно из-за того, что большое их количество не только стояло на постах, но еще и спешило во все стороны по различным делам, а также праздно шаталось по улице. Это вам не пост в деревеньке при дороге, где весь гарнизон – это половина немецкого отделения при унтере или гефрайторе21, подпертое десятком полицаев, или наоборот, местные полицаи, подпертые тремя-пятью немцами при унтере или гефрайторе.
Одним словом, если первым делом завязать бой в Титовке, то к мостам потом можно и не успеть, а по-другому не получалось никак, разве что дожидаться темноты. Но этого тоже делать не стоило, ведь таким образом можно было сорвать график выполнения задачи всей бригады. Пока мы в этот график вписывались, но потом все могло и затрещать. В итоге капитан Андреев сделал то, что ему было положено. Он связался со своим начальством (то есть со мной) и доложил обстановку, а также некоторые свои предложения по поводу того, как ее преодолеть.
Эти предложения я счел вполне реалистичными и адекватными, тем более что человек, который мог решить наши проблемы, находился прямо в составе моего походного штаба. Как вы правильно понимаете, этим человеком был авианаводчик авиагруппы экспедиционных сил старший лейтенант Силин. Только авиация потомков могла произвести такой отвлекающий эффект, что немцы в этой Титовке и окрестностях будут, позабыв обо всем, беспорядочно метаться туда-сюда, издавая панические вопли и пятная