снег жидким пометом. И в то же время только пилоты потомков могли гарантировать, что, обрабатывая вражеские позиции, они не заденут ни наш разведбат, прорывающийся к мосту, ни расположенный внутри Бобруйской крепости лагерь для пленных командиров Красной армии.
Выслушав мои пожелания, старший лейтенант кивнул и сказал, что для такого человека, как я, возможно все. Ничего с нашими разведчиками и пленными в лагере, мол, плохого не случится, а немцам при этом будет очень, так сказать, «интересно». Ну что же, сказано – сделано; через четверть часа пришло сообщение, что по нашей заявке вылетело звено штурмовиков, а еще полчаса спустя, когда голове нашей колонны до Бобруйска оставалось еще километров десять, он капитана Андреева пришло сообщение, что задание выполнено. Одна рота батальона вцепилась в мост через Березину и теперь удерживает его под контролем, отгоняя контратакующего противника, вторая рота через раскрытые ворота с ходу ворвалась в крепость и сейчас ведет бой с гарнизоном, охраняющим лагеря военнопленных и склады внутри крепости. Численность этого гарнизона, мол, составляет до батальона пехоты. И вообще, нам требуется поднажать, потому что фрицев внутри города оказалось значительно больше, чем предполагалось изначально. Лезут гады, как тараканы из всех щелей.
Ну, мы и поднажали – только снежная пыль завилась из-под гусениц! Не прошло и четверти часа, как первые Т-55 нашей бригады, стоптав по пути злосчастный гарнизон Титовки, через удерживаемый разведбатом мост ворвались в Бобруйск, оттесняя немецкий гарнизон от переправы. Следующими были мотострелки; впрочем, участь города к тому моменту была уже полностью решена, так как еще до того, как противник сумел организовать хоть какое-то сопротивление, у него уже было отбито два ключевых объекта – мост и крепость с ее складами. Кроме того, на городских улицах хорошо себя показали боевые группы, состоящие из танка Т-55, способного своей пушкой разбить любое укрепленное строение, и взвода мотострелков, прикрывающих его от метателей гранат и бутылок с горючкой.
И вот отбитый город, смердя и дымясь, лежит перед нами темной громадой. Где-то еще периодически вспыхивают перестрелки, где-то бродят группы недобитых немцев, где-то воняет труп генерал-лейтенанта Фридриха-Георга Эберхардта, командующего 3-м армейским корпусом, который раньше был моторизованным. Этот немецкий генерал, переживший встречу с экспедиционными силами два с половиной месяца, назад погиб от рук наших парней. И вообще теперь нам только осталось дождаться подхода советской пехоты (ее первые части подойдут к Бобруйску примерно завтра в полдень), ну а потом выступить вдоль дороги на Минск, чтобы решить вторую часть своей задачи.
17 ноября 1941 года, 08:05. Минск , Штаб группы армий «Центр».
Командующий 29-м моторизованным корпусом генерал пехоты Ханс фон Обстфельдер
Фельдмаршал Лист во время нашего разговора был безжалостен, как инквизитор, посылающий еретика на костер. Не слушая никаких оправданий, он приказал моему 29-му моторизованному корпусу выступить навстречу ворвавшемуся в Бобруйск подвижному соединению большевиков и либо победить их, либо умереть со славой. И это несмотря на то, что мой корпус числится моторизованным только на бумаге, ибо обещанная при формировании германская техника нам только снится, а на самом деле обе наших панцердивизии укомплектованы исключительно трофейными панцерами французского производства. А это такая дрянь, что по сравнению с ней даже русские Т-26 и БТ кажутся верхом технического совершенства, не говоря уже о наших немецких панцерах. В основном на вооружении 22-й и 23-й панцердивизий находятся легкие панцеры типа «Гочкис» образца тридцать пятого года, к которым в качестве усиления и командирских машин добавлены средние панцеры типа «Сомуа». Еще у нас имеется некоторое количество танков «Рено» со снятыми башнями – они используются в качестве буксиров и подвозчиков боеприпасов в артиллерийских полках панцердивизий. Все эти трофеи французского похода не стоят и десятка большевистских Т-34 и КВ, или же одного ужасного суперпанцера «марсиан», который побьет их, как один камень побивает груду глиняных корчаг. Да уж, воевать на Восточном фронте – это вам не красоваться на парадах перед экзальтированными дамочками.
Но, несмотря на всю нашу слабость, фельдмаршал Лист недрогнувшей рукой, будто ком дерьма, бросает нас навстречу наступающим большевистским панцерам. Мол, нате вам подавитесь, гады. И делает он это не из какой-то особенной злобы, а потому что мы – его единственный подвижный резерв, и другой возможности попытаться остановить прорыв большевиков у него просто нет. И кстати, Слава Всевышнему, что нам предстоит иметь дело с большевиками, а не «марсианами». Против этих чудовищ у нас не было бы даже одного шанса из миллиона. Самим своим существованием они будто говорят нам, кто на самом деле истинные сверхчеловеки, а кто лишь презренный прах под их ногами. Но нам не остается ничего, кроме решимости вступить в бой, чтобы победить или умереть. Ведь мы – солдаты Великой Германии, и мы не имеем права на личные слабости и колебания, несмотря ни на что. За нашими спинами Фатерлянд, немецкие женщины и дети. Если мы будем повержены, то их участь будет ужасной.
Два часа спустя, юго-восточная окраина Минска, поселок Большой Тростенец
Первыми в 29-мотокорпусе выступили в поход по дороге к Бобруйску разведбатальоны 22-й и 23-й танковых дивизий. После того как они умчались вперед разведывать путь, тронулись с места и все остальные. Колонна экзотических французских серых танков с белыми крестами на броне, грузовиков, артиллерийских тягачей и бронетранспортеров растянулась на дороге в «колбасу» длиной в целых пятнадцать километров. Французская техника оказалась плохо приспособленной к русскому климату, плохо заводилась на морозе и часто буксовала на заледеневших подъемах. В течение последних дней температура воздуха упала ниже минус тридцати, что вынуждало немецких танкистов либо не глушить моторы, либо разводить под днищем моторного отделения танка небольшие костры22. Иначе моторное масло в двигателе и маслобаке превращалось в подобие густой смолы, из-за чего попытка запуска замерзшего двигателя грозила обернуться его капитальным ремонтом.
Немецкие солдаты в своих тонких шинелях из эрзац-сукна тоже не испытывали большого восторга от русской зимы, поэтому, набившись в кузова тентованных грузовиков, сидели внутри, прижимаясь друг к другу и плотно задернув полог. Если три десятка здоровых парней в замкнутом пространстве будут старательно дышать (и не только), то воздух внутри кузова станет хоть немножечко, но теплее. Однако проблема вермахта не только в замерзании солдат. Летняя оружейная смазка (а другой на германских складах нет) на морозе густеет точно так же, как и моторное масло. Поэтому винтовки, пулеметы и прочую стреляющую утварь перед применением необходимо держать хотя бы в относительно теплом помещении. А иначе неизбежны отказы и даже поломки.
Пока механизированная колонна, длинная, как баранья кишка, медленно, со скоростью около пятнадцати километров в час тащилась по обледеневшей дороге, извивающейся меж заснеженных полей и маленьких белорусских деревенек, разведывательные батальоны, ощутившие себя свободными птицами, рванулись вперед на своих полугусеничных транспортерах – да так, что только ветер засвистел в ушах. В данный момент они были единственными, кто мог разведать дорогу перед приходом основных сил. Воздушная разведка, на которую в обычных условиях по большей части полагались генералы вермахта, приказала долго жить, как и надежда на поддержку бомбардировщиков и штурмовиков.
И дело тут было даже не в том, что все «шторьхи», «рамы», «хейнкели, «юнкерсы», «мессершмитты» а также прочие самолеты, пригодные для ведения разведки с воздуха и нанесения бомбоштурмовых ударов, оказались уничтожены зенитными средствами «марсиан» или истребителями Советов. Совсем нет, кое-что в запасе у Геринга еще оставалось. Проблема была не в отсутствии самолетов, а в остром дефиците натурального авиационного бензина, стойкого к низким температурам, а синтетический авиационный бензин, которым обычно пользовались люфтваффе, был непригоден для использования при температурах ниже минус двадцати градусов. Натуральный морозостойкий бензин, вырабатывающийся из румынской и американской (т-с-с, тайна!!!) нефти шел только для истребительной авиации ПВО Рейха, которой приходилось сражаться с британскими бомбардировщиками, летающими на столь же натуральном бензине, а остальные самолеты люфтваффе были вынуждены жечь в своих моторах синтетический эрзац-бензин. Вот так генерал Мороз без единого выстрела приземлил немецкую авиацию.23
В силу всего перечисленного разведбатальоны германских танковых дивизий могли, конечно, «ощупывать» путь перед продвигающейся вперед моторизованной группировкой, но при этом их собственный обзор ограничивался дистанцией прямой видимости, а для принятия адекватного решения это зачастую оказывается недостаточным.
17 ноября 1941 года, 14:25. Белорусская ССР, Минская область, Пуховичский район, Затитова слобода.
Командир разведбата 4-й танковой бригады капитан Петр Васильевич Андреев
Работа, значит у нас такая – делать фрицу козью морду при каждом удобном случае. Ребята у нас в батальоне боевые, все с опытом. Кто, огрызаясь, под тевтонским натиском отступал от границы, оставляя за собой могилы этих самых тевтонов, а кто с этим самым боевым опытом пришел к нам с «той стороны». Обычно это рядовые и сержантский состав, командиров среди них мало. Не сумев пройти по конкурсу в Экспедиционные Силы, эти люди написали заявление, что хотят вместе с нами служить и воевать в частях РККА – и ни их, ни наше руководство не нашли оснований, чтобы им отказать. Да и зачем? Это действительно отлично подготовленные бойцы, надежные боевые товарищи и настоящие патриоты СССР, истово ненавидящие немецко-фашистских захватчиков. Я не скажу, что без этих товарищей из будущего мы совсем никуда – справились бы, наверное; но зачем нам отказывать тем, кто хочет встать рядом с нами плечом к плечу? И неважно при этом, что они приходятся нам внуками-правнуками.