Сегодня утром, дождавшись подхода к Бобруйску нашей пехоты и честь по чести передав ей позиции, наша бригада выступила по направлению к Минску. К тому моменту мне было известно, что противник сделал то же самое, и теперь оставалось только решить задачку из школьного учебника про два поезда, выехавшие навстречу друг другу, чтобы определить место и время их столкновения. Откуда я это узнал? Ну, это не мой секрет, поэтому я им и не владею. О выступлении в поход танковых дивизий 29-го моторизованного корпуса мне сообщил абонент связи с позывным «Грифон-2». В моем списке абонентов эфира этот «Грифон-2», а также «Грифоны» под номерами 1 и 3, числились как принадлежащие к экспедиционным силам и заслуживающие безоговорочного доверия. Приказы абоненты с позывным «Грифон» мне отдавать не могут, зато вся исходящая от них информация по обстановке абсолютно достоверна25.
Чуть позже, когда мы были уже в Осиповичах, пришло подтверждение этой информации. Связной винтокрыл доставил из штаба фронта расшифрованные аэрофотоснимки выступившей из Минска германской колонны и личную записку от Георгия Константиновича с особым указанием на опознанные типы трофейной французской техники. Мол, совсем фрицы поиздержались, обанкротились, теперь их просто голыми руками брать можно26.
Ну, голыми руками немца брать еще рановато, он пока еще не белый и пушистый, а черный и колючий, и драться будет ожесточенно, не сдаваясь в плен, ибо уверен, что как только мы ворвемся в их Германию, так сразу примемся вымещать все причиненное нам зло на их фрау и киндерах. По крайней мере, именно об этом истерично вопит по Берлинскому радио их полоумный доктор Геббельс. Особенно немецкая пропаганда напирает на нечеловеческую жестокость «марсиан», не имеющих никакой жалости к представителям арийской расы. Мол, как только они ворвутся в Германию, сразу под корень начнут истреблять немцев и вообще европейцев. «Марсиане» по-немецки – это по-нашему – бойцы и командиры экспедиционного корпуса, которые в ответ на такие заявления только крутят пальцами у виска и спрашивают с характерным одесским акцентом: «Изя, ты совсем дурак?». Никакой особой кровожадности к немцам у наших потомков нет. Но если этот немец с оружием в руках пришел на нашу землю, то он как можно скорее должен стать либо мертвым, либо пленным. Третьего не дано.
Впрочем, оставим вопли Геббельса на его фашистской совести, если она есть, и вернемся к нашим баранам. До Осиповичей мы бодренько добежали за два с половиной часа, а потом как бы сам собой вдруг возник вопрос: «А куда мы спешим?». Ведь от нас требуется не только нанести поражение противостоящей нам немецкой группировке, но и самим при этом понести минимальные потери в людях и технике. Немецкая тактика при лобовом столкновении крупных танковых масс нам давно известна. В таких случаях их генералы всегда стараются избежать встречного сражения, отводят свои танки за линию противотанковых батарей, которые считаются расходным материалом, и вызывают авиацию. Прежде, каждый раз, попадаясь в эту ловушку, советские танкисты несли огромные потери от пикирующих бомбардировщиков противника и его противотанковых пушек, а перешедшие в контратаку немецкие танки только добивали растрепанные механизированные соединения РККА.
Если с авиацией у немцев вышла накладка (из-за сильных морозов замерзло топлив), то противотанковой артиллерии у них еще больше, чем достаточно, и при лобовом столкновении двух танковых масс они, несомненно, смогут пустить ее в дело. Сражения они ни в коем случае не выиграют, но наши потери могут оказаться значительно выше расчетных. К тому же остается почти пятикратное превосходство немцев в пехоте и шестикратное в артиллерии. Если командование вражеского соединения сумеет грамотно использовать это превосходство (а в классическом встречном танковом сражении оно это сумеет – германские генералы никогда не выглядели полными недотепами), это будет иметь для нас печальные последствия.
Следовательно, сражение, которое мне необходимо навязать выступившему мне навстречу 29-му моторизованному корпусу, должно иметь такую неклассическую форму, чтобы господа немецкие генералы просто не смогли или не успели найти в своей памяти или учебниках готовые шаблоны противодействия. И вообще, открывать двери ударом медного лба – это совсем не в моем стиле. Врага надо бить так, чтобы он оказался застигнут врасплох и от неожиданности начал делать одну ошибку за другой. Самая распространенная форма такого неклассического сражения называется засадой. Так я первоначально и планировал. Одним рывком достигнуть рубежа Пуховичей и потом медленно отступать оттуда к рубежу Бобруйска, попутно выбивая немецкую бронетехнику в танковых засадах, организуемых буквально у каждого дорожного столба, и чтобы в это время пехота на легкой технике и отряды лыжников покусывали бы немцев за открытые фланги. Но это в том случае, если бы против меня выступили бы две полнокровных германских танковых дивизии, оснащенных по полным штатам довоенного времени, примерно такие как те с которыми моей 20-й танковой дивизии доводилось биться в самом начале войны в июне-июле этого года. А против этой французской бронебогадельни такие методы применять просто стыдно.
И вот когда капитан Андреев сообщил мне о том, что немцы, скорее всего, собираются заночевать в Пуховичах и Марьиной Горке (то есть в пределах нашего двухчасового марша), у меня зародилась идея внезапного ночного рейда на место ночевки этих двух немецких танковых дивизий… Тем более интересной выглядела информация о предположительном месте ночевки вражеского старшего командного состава. По крайней мере, вероятность того, что немецкие генералы и сопутствующие им штабисты для своего ночного отдыха воспользуются самым благоустроенным особняком города, была очень высока. Процентов девяносто, не меньше. Не те это люди, чтобы вместе с солдатами ночевать в холодных и пустых выморочных домах уничтоженных зондеркромандами СС евреев.
Правда, было одно «но». Новолуние и низкая облачность с заходом солнца погружали местность в абсолютный мрак. При этом полноценный ночной бой мог вести только первый танковый батальон на танках Т-55М. На остальных машинах, поставленных нам из будущего, и модернизированных Т-34 приборы ночного видения имелись только у водителей и на некоторых типах боевых машин у командиров. Правда, надо учесть, что в случае внезапного и полного уничтожения всего руководящего состава был шанс с первой же минуты боя погрузить вражеские войска в полный и безраздельный хаос, вплоть до того, что одна группа немецких солдат будет обстреливать другую группу и наоборот – при том, что обе эти группы будут находиться в полной уверенности, что воюют с ужасными «марсианами» или, в крайнем случае, с «фанатиками из НКВД». К тому же, если потребуется подсветить какой-то отдельный объект, то в боекомплекте самоходного гаубичного дивизиона для этой цели имеются специальные осветительные снаряды, а в мотострелковых подразделениях – ручные ракетницы с осветительными ракетами. Правда, почти такие же ракетницы имеются и у немецкой пехоты… так что получается так на так, с поправкой на то, что та сторона, которая сумела внезапно атаковать и застать противника врасплох, всегда имеет преимущество над дезориентированными и дезорганизованными обороняющимися. Для того, чтобы это понять, достаточно было послушать рассказы тех, кого утро 22 июня сего года застало прямо на западной границе… Чем больше я думал о внезапном нападении на место ночевки вражеского танкового соединения, тем больше мне нравилась эта мысль. В любом случае, если станет слишком жарко, мы всегда сможем организованно отступить, а численно превосходящий противник даже не сможет нас преследовать из-за царящей вокруг него темноты.
17 ноября 1941 года, 23:15. Белорусская ССР, Минская область, Пуховичский район, Затитова слобода.
Командир разведбата 4-й танковой бригады капитан Петр Васильевич Андреев
Как мы и предполагали, одна из двух вражеских разведывательных частей проехала перекресток и остановилась в Пуховичах, в то время как вторая свернула к Марьиной Горке и, проехав этот городок насквозь, остановилась на его южной окраине. При этом, как показали наблюдения с беспилотника, который был выпущен в повторный вылет после замены аккумулятора, немцы и там, и там вели себя достаточно беспечно, как будто находились не на оси прорыва крупной советской механизированной группировки, а на учениях в собственном глубоком тылу. Не выказывал какого-либо беспокойства и немецкий гарнизон райцентра, общая численность которого, по оценкам местных подпольщиков, составляла около тысячи штыков27. Это были курсанты и инструктора зенитно-артиллерийской школы и школы минного дела, а также персонал армейского госпиталя и охранники концлагеря, в котором находилось до тысячи мирных советских граждан и военнопленных.
Такую беспечность можно было объяснить только тем, что при захвате Осиповичей нам в очередной раз удалось применить военную хитрость, накинув на капот передовой БРДМ-ки нацистский «фартук» со свастикой. Эта грязная тряпка позволила нам, не поднимая шума, подъехать вплотную к комендатуре, и даже сам херр комендант вышел на крыльцо выяснить, чего такого особенного надо этим людям… Тут еще надо сказать, что зимнее обмундирование экспедиционных сил, которое для удобства выполнения боевых задач носят мои люди, имеет некоторое общее сходство с экипировкой ваффен СС, что, скорее всего, и дезориентировало немецкого начальника.
С другой стороны, этому типу сильно повезло, потому что при любом другом раскладе он с гарантией оказался бы трупом. А так хороший удар ногой – сперва в челюсть, потом по бейцам – отправил герра коменданта в счастливое беспамятство, где он пребывал все время, пока наши парни истребляли его подчиненных. Хорошая была идея посадить этого типа на телефон и заставить по-немецки петь песню «все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо». Таким образом, немецкое начальство в Минске и окрестностях до сих пор уверены, что наша бригада не покидала Бобруйска, иначе немцы в Пуховичах и Марьиной Горке не вели бы себя так беспечно, будто напрашиваясь на неприятности.