– Доброй ночи, герр гауптман. Поднимите вверх руки, потому что вы у меня в плену. Если вы будете делать глупости, пытаться кричать или сопротивляться, то мои солдаты сделают так, что вы об этом жестоко пожалеете. Вы меня поняли?
Выслушав перевод от Богинского, который, как мне говорили, щеголял аристократическим произношением, немец вылупил на меня белесые глаза и с хрипотцой изумленно спросил:
– Да кто же вы, черт возьми, такой, и откуда взялись на мою голову?!
– Мы, – ответил я, – бойцы и командиры Красной Армии, пришли сюда, чтобы добыть себе славы, а солдатам и офицерам фюрера – безымянных братских могил, желательно всем. Вы лично выиграли приз, потому что вам могила пока не грозит.
– Не верю, – сказал немец, вставая на ноги, – я уже воевал в Русии летом и знаю большевиков. Все они ужасные растяпы, которые не сумели бы схватить меня прямо среди моих солдат. Вы, наверное, «марсиане» – только им под силу такие штуки. Но знайте, что если я закричу, то через несколько минут здесь будет не менее двух десятков крепких немецких парней…
– Вы нам льстите, – сказал я, – те, кого вы называете марсианами, учили нас, как правильно расправляться с такими, как вы. На самом деле мы – большевики с приложением эпитета «фанатичные». Вы, герр гауптман, можете кричать, а можете не кричать, все равно ваши люди вас не услышат. Они уже толпятся в предбаннике, записываясь на интервью к Святому Петру. И не делайте такие глаза – мы и в самом деле убили всех ваших людей, и убили бы и вас тоже, если бы нам не потребовалось бы уточнить некоторые пикантные моменты.
В этот момент в дверь комнаты, в которой мы вели столь высокоинтеллектуальную беседу, заглянул один из бойцов и сказал:
– Тащ капитан, вам просили передать, что наши уже на подходе.
Я сделал бойцу знак, что понял его сообщение, потом снова повернулся к немцу.
– Самое главное, – сказал я, – помните, что вы у нас в плену, а русский плен – это вам не тетка. Поэтому быстрее одевайтесь и выходите отсюда, заложив руки за голову. Или моим людям вас поторопить?
18 ноября 1941 года, 02:35. Перекресток дорог в трех километрах от Марьиной Горки.
Командир 4-й танковой бригады полковник Михаил Ефимович Катуков
На исходный рубеж для атаки танковый батальон майора Кунгурова вышел ровно по графику, то есть в два часа пополуночи. Гарнизон Пуховичей и заночевавший в этом населенном пункте 22-й моторизованный разведбатальон немцев, которые могли бы помешать внезапности нашего нападения, к тому времени были уже нейтрализованы. Ухорезы капитана Андреева недрогнувшей рукой сняли часовых и, не моргнув глазом, вырезали почти две сотни спящих и не подозревающих о опасности немцев.
Сначала я не понимал, почему инструкторы из экспедиционных сил отбирали в разведбатальон исключительно бойцов и командиров, начавших войну на границе, отступавших под немецким натиском на восток, терявших боевых товарищей в безнадежных арьергардных боях, видевших то, как немецкие самолеты бомбят мирные города и колонны с беженцами. Более того, часть бойцов капитана Андреева даже успела побывать в немецком плену и на своей шкуре ощутила, каков он – тот самый Новый порядок, который нацисты собираются установить по всему миру. Так и только так можно увидеть арийских белокурых бестий в тот момент, когда они находятся в своей естественной среде обитания. Ну и потом, бывшие пленные своими глазами наблюдали, во что превращаются все эти «сверхчеловеки», когда могучий, как два КВ сразу, танк экспедиционного корпуса с одного касания сносит с петель оплетенные колючей проволокой ворота, а спрыгивающие с его брони бойцы в фантастической экипировке принимаются истреблять растерянную охрану…
Теперь мне все стало ясно. Для того, чтобы наш, советский человек (не маньяк-душегуб и не сумасшедший) смог вот так хладнокровно, глаза в глаза, резать спящих немцев – таких же, как и он сам, рабочих и крестьян – ему следует перестать видеть в них обыкновенных людей. В его глазах они должны превратиться в бешеных зверей, в отношении которых возможно делать все, что необходимо для победы. Надо резать их сонных – будем резать. Надо будет накрыть огнем так, чтобы не спаслась ни одна тварь – накроем. Любое, даже самое страшное оружие – ничто по сравнению с людьми, возомнивших себя расой господ и исключительной нацией. И правильно. Обратно в людей эти бешеные звери в человеческом обличье превратятся только тогда, когда, бросив оружие, они поднимут вверх руки и сдадутся в плен, признав все свои преступления. Опыт освобождения нашей земли от немецких захватчиков у нас пока невелик, но что в Бобруйске, что в Осиповичах, что в самой маленькой деревеньке – везде самым ярким элементом постнемецкого ландшафта являются виселицы, которые цивилизованные европейцы поставили для нас, полуазиатских унтерменшей.
И капитан Андреев – тоже такой же, как и его бойцы, разве что в немецком плену не бывал. Отступал с нашей армией с боями на восток от самого Бреста, три раза выходил из окружений, выводя с собой бойцов; последний такой «выход» у него получился на территорию, контролируемую экспедиционными силами. Месяц воевал в составе совместной группировки в стрелковом наполнении батальонной тактической группы, где набрался от потомков их замашек, а потом был направлен к месту формирования нашей бригады как потенциальный командир формирующегося разведывательного батальона. Я взял его по этой рекомендации и не пожалел ни на минуту. Милейший человек капитан Андреев и детишек очень любит; но немцев ненавидит до зубовного скрежета. Ведет подсчет лично убиенных фашистов и очень гордится этим количеством. В мотострелках у нас таких каждый второй. Просто в разведке или в танковых батальонах нужны особые таланты, а там достаточно крепкого здоровья и хорошей физподготовки, умения метко стрелять и здоровой злости на немцев.
Одним словом, за эту акцию капитану Андрееву никакого порицания я не высказал, да и с чего бы? Будет благодарность в приказе по бригаде, рукопожатие перед строем (когда будет такая возможность) и представление на имя командующего фронтом на орден Красной Звезды. И думаю, что с орденом у капитана не заржавеет, как и с очередным званием, потому что генерал Жуков всегда поощряет таких дерзких и умелых (от автора: и права человека в 1941 году еще не выдумали). К тому же, в придачу ко всем предшествующим деяниям капитана Андреева, перед нами был представлен гауптман Герман Зиммель, командир 22-го моторизованного разведбатальона вермахта. Гауптман был растерян, гауптман был раздосадован, гауптман был возмущен – как так мы посмели нарушить правила ведения войны. Кроме того, надо сказать, гауптман был озабочен своей личной судьбой. Ведь та легкость, с которой на небеса переселились его люди, говорила ему о том, что дальнейший исход для него также может быть очень печальным и в братскую могилу бросят еще одно обнаженное тело.
В связи с этим гауптман Зиммель во время краткого полевого допроса проявил желание сотрудничать и откровенно рассказал, в каком месте остановилось командование 29-го моторизованного корпуса и подчиненных ему танковых дивизий. Как мы и предполагали – и штаб корпуса с его командующим генералом пехоты фон Обстфельдером, и штабы танковых дивизий разместились в бывшей усадьбе Маковых, она же Дом творчества белорусских писателей, где, помимо всего прочего, немцы устроили санаторий для своих раненых офицеров. Но сейчас зима, этот санаторий не заполнен и на четверть; и вот, значит, герр генерал пехоты решил провести в нем свою последнюю ночь перед сражением за Бобруйск. Дополнительно гауптман Зиммель сообщил, что последние машины из походной колонны 29-го мотокорпуса втянулись на территорию Марьиной Горки не далее как всего час назад… Переход был трудным, немецкие солдаты и офицеры замерзли и устали. Ну что же – если цель ясна, задача поставлена, значит, пришло время действовать.
Обогнув Пуховичи, тяжелый танковый батальон майора Кунгурова, не включая фар, используя только приборы ночного вождения, продвинулся вперед еще на несколько километров – до самого перекрестка или чуть дальше, после чего танки, сходя с дороги, стали разворачиваться на левый борт, из колонны развертываясь в атакующую линию. Следом за танковым батальоном то же самое проделал мотострелковый батальон майора Колюжного, БТР-70 которого составили вторую атакующую линию, тихо и без огней движущуюся следом за танками Т-55М. Своим острием эта атака, пока без единого выстрела, была нацелена на выявленное разведкой место расположения вражеских штабов.
Разведывательный батальон, полностью закончивший свои дела в Пуховичах и передавший трофейное вооружение партизанскому отряду капитана Филиппских, пересек речку Титовка по мосту, расположенному в поселке Марковщизна, и занял исходные позиции в лесном массиве напротив восточной окраины Марьиной Горки, нацеливаясь на лагерь советских военнопленных, расположенный в бывших красноармейских казармах. По данным марьиногорских подпольщиков, там содержались не только советские военнопленные, но и арестованные за нелояльность к немецким властям местные жители, а также дети, служащие донорами крови для расположенного тут же, в Марьиной горке, немецкого военного госпиталя.
Одновременно еще два танковых батальона на Т-34М и два мотострелковых на БТР-60, направленные из Осиповичей к южной окраине Марьиной Горки вдоль линии железной дороги, также развернулись на своем исходном рубеже. Сигналом к их атаке должно было стать начало штурма бывшей усадьбы Маковых. До этого момента противник ни в коем случае не должен был обнаружить их развертывание на исходных рубежах. Артдивизион развернулся на трассе Бобруйск-Минск в окрестностях деревни Побережье, примерно в десяти километрах от географического центра Марьиной горки, и находился в готовности немедленного открытия артиллерийского огня по указанной цели. До начала операции оставались считанные минуты, необходимые для того, чтобы двигающиеся на пониженных оборотах та