В лагерь все прибывали и прибывали новые узники. А вместе с ними прибывали и слухи, аналогичные тем, что еще месяц назад распространяла Элиза. И самое страшное было то, что официальные источники в целом подтверждали информацию о том, что на стороне русских выступили неведомые «марсиане». Все оказалось правдой – приземистые неуязвимые панцеры, одним выстрелом способные пробить четыре немецких, и таинственные, закованные в броню солдаты, видящие ночью как днем, и сверхскоростные аэропланы с отогнутыми назад крыльями, которые было невозможно даже догнать, а не то что сбить. А совсем недавно пришло известие, которое буквально повергло всех в шок. Эти самые сверхаэропланы вдребезги разнесли центр Берлина и убили огромное количество народа, в том числе высокопоставленных чиновников и вождей. По этому поводу, помнится, в Германии даже был объявлен трехдневный траур, который мы тут отметили по-своему, удвоив и утроив количество казненных врагов Рейха.
Естественно, среди персонала не могли не ходить разговоры о тяжелой ситуации на фронте. Конечно, все эти разговоры всегда заканчивались неизменным: «Германия непобедима! Наша доблестная армия преодолеет временные трудности! Еще немного – и Россия будет растоптана!», но в глазах у наших людей стояла плохо скрываемая тревога.
С некоторых пор над лагерем повисла неосязаемая дымка какой-то временности. Во всем чувствовалась неотвратимость скорых перемен – узники смотрели бодрее, а надзиратели стали еще злее. От меня ушло то ощущение блаженства и довольства, которое было раньше. Все вокруг было отравлено незримой угрозой… Я потеряла покой. Чтобы хоть немного унять беспокойство и предчувствие какой-то неотвратимой кары, мне требовалось кого-нибудь убить. Да, я делала это с наслаждением. Давно сидящая во мне жажда получила выход, и причем все это было безнаказанно. Итак, чтобы удовлетворить это свербящее чувство, я шла в барак. Все замирали при моем приближении и непроизвольно старались спрятаться, стать незаметными. Но все их жалкие уловки были бесполезны. Я цеплялась к малейшей оплошности. А иногда я просто выстраивала их перед бараком и выбирала себе жертву, которую уводила за угол и забивала до смерти – только для того, чтобы достичь кратковременного чувства эйфории. Пока я находилась под властью этого чувства, я стремилась найти мужчину, чтобы совершить с ним половой акт – по большому счету мне даже было все равно, кто это будет. Обычно мне подворачивался кто-нибудь из коллег. И мы с ним уходили в его или мою комнату, и там предавались разнузданной страсти… Только так я могла достичь яркого и наполненного удовольствия – я обнаружила это не так давно, и теперь приходилось лишь сожалеть, что раньше это было мне недоступно. Но после акта мужчина становился безразличен мне, и я старалась побыстрее спровадить его.
В моей голове постоянно возникали новые идеи, и я не могла избавиться от них, прежде не реализовав. С некоторых пор мне нестерпимо хотелось убивать мужчин. Не просто убивать – перед этим их необходимо было мучить и унижать. Собственно, именно об этом я всегда мечтала, ненавидя представителей мужского пола. Это пошло еще со времен моего детства… Мне казалось, что, убивая мужчин, я наконец смогу избавиться от тех тяжких воспоминаний, когда отец избивал меня, когда дядя насиловал меня… Собственно, я была здесь не одна такая. Как и многие другие, я знала, что главная надзирательница поступает подобным образом. Это была такая извращенка, что ужасы ада меркли по сравнению с ее фантазиями… И потому мы, работники концлагеря, относились к ней с трепетом и уважением. В ней напрочь отсутствовало то, что называют «сочувствием». Это был тот человек, на которого мне можно было равняться. О да, я жаждала занять такое же положение… Ведь тогда мои полномочия возрастут неимоверно… Я буду иметь просто безграничную власть…
Ко мне главная относилась по-особенному. С ее стороны даже были довольно прозрачные намеки, что скоро меня могут назначить старшей… О, как же ждала этого момента! Я даже не сомневалась, что он наступит. Но это радостно-волнующее ожидание портило то, что вести с фронта становились все тревожней и тревожней. Ощущение как перед грозой, когда волосы сами по себе становятся дыбом. Только в нашем случае электрические разряды заменены всепроникающими флюидами ужаса. Угроза буквально висит над нами в воздухе, и все мы уже сильно сомневались в том, что ситуация изменится… Однако друг перед другом мы не подаем виду, как нам страшно, и бодримся изо всех сил.
Последние три дня мне снился один и тот же кошмар – я лежу на снегу, связанная по рукам и ногам, и ко мне подходит Элиза с окровавленным лицом. Ее глаза горят на нем ярким зеленым пламенем. Она склоняется надо мной – и ее рот медленно растягивался в улыбке. И вместо зубов, которые я ей выбила, я с леденящим ужасом видела огромные острые клыки… Но она не кусает меня. Схватив меня стальной хваткой за лицо, она силой открывает мне рот и начинает заливать внутрь меня расплавленное олово…
Всякий раз я просыпалась от собственного крика. Садясь на постели, я несколько раз сглатывала, стараясь избавиться от ощущения в своей глотке горячего вещества. Казалось, что мне не хватает воздуха, что я задыхаюсь. Я подходила к окну, всматривалась в заснеженную даль. И больше не могла заснуть до самого утра…
Элизу перевели в другой барак, где содержались больные. Она умирала. Но почему, почему во сне она приходит ко мне в образе могущественного чудовища? Мне казалось, что если я разгадаю эту загадку, то смогу спасти свою шкуру от неотвратимого возмездия…
04 декабря 1941 года, 14:35. Линия фронта в под Невелем
Тяжелый слитный грохот советских артиллерийских орудий обрушился на позиции 30-й и 290-й пехотных дивизий X армейского корпуса вермахта не на рассвете, как было положено по канонам военного искусства, а за два часа до полудня. В этом краю озер, лесов и болот, где Господь забыл разделить землю и воду, немцы построили свою оборону по принципу укрепленных опорных пунктов, между которыми существовали обширные заминированные и простреливаемые ружейно-пулеметным огнем пространства. Основным материалом для строительства укреплений в этом забытом Богом краю немецкие саперы выбрали легкодоступное дерево с толстой земляной обсыпкой. Строились все эти блиндажи, траншеи и многоамбразурные дзоты еще в начале осени, когда только-только закончилось кровопролитное Смоленское сражение и изможденные противоборствующие стороны принялись на достигнутых рубежах из последних сил зарываться в землю, чтобы не стать жертвой внезапного вражеского контрудара.
Но тут надо сказать, что нормативы в построении полевой обороны в германской армии не менялись со времен прошлой войны. Все эти деревоземляные укрепления и укрытия довольно неплохо противостояли массовой в 1914-18 годах артиллерии калибра 75-76мм, и при этом не были рассчитаны на то, что на них обрушится огонь артиллерии РГК до восьми дюймов включительно. Структура обороны, состоящая из отдельных опорных пунктов, подсказала командующему артиллерией ударной группы генерал-майору Парсегову, тактику прорыва вражеской обороны. Две артиллерийские дивизии прорыва РГК, железнодорожные батареи особой мощности, артиллерия экспедиционных сил (в том числе и части временно прибывшие в 1941 год для обкатки в боевых условиях) по очереди сосредотачивали свой огонь на опорных пунктах, за пятнадцать-двадцать минут вдребезги разнося творения германских саперов. Не обязательно пытаться раздавить все орехи сразу, достаточно точными ударами колоть их по очереди.
При этом стоит сказать, что систему немецкой обороны заранее вскрыла авиаразведка ВКС РФ – причем на все сто процентов, со всеми ее хитростями, вроде тщательно замаскированных и ложных объектов. И сейчас сокрушающие залпы тяжелых гаубиц не приходились по пустым пространствам, а били точно в предписанные цели, тем более что траектории полета снарядов и места попаданий контролировались современными для двадцать первого века средствами артиллерийской разведки, в результате чего эффективность применения орудий крупных калибров большой и особой мощности возрастала многократно.
Первыми уничтожению подлежали мощные опорные пункты, прикрывающие шоссе Невель-Псков в полосе 30-й пехотной дивизии и шоссе Москва-Волоколамск-Старая Русса-Екабпилс-Рига в полосе 290-й пехотной дивизии. Именно это, последнее, направление немцы восприняли как основное, потому что именно там, под Новосокольниками, сосредоточились все артполки РГК большой мощности (вооруженные двенадцатью 203-мм гаубицами Б-4 каждый) и единственный в группировке 40-й отдельный артдивизион особой мощности, имеющий на вооружении шесть 280-мм мортир БР-5. Для деревоземляных укреплений, даже с учетом смерзшегося грунта такие калибры несколько избыточны, зато результаты их применения были настолько зрелищными, что командующий десятым армейским корпусом генерал артиллерии Христиан Хансен уверился в том, что под Новосокольниками в полосе ответственности 290-й пехотной дивизии генерал-майора Вреде русские наносят основной удар. Именно туда с целью укрепления обороны решили бросить все имеющиеся в наличии резервы, включая и штабных писарей, а также затребовать для этого участка поддержку люфтваффе, ибо дивизионный артполк, почти полностью уничтоженный в первые же минуты вражеского наступления, был не в состоянии противостоять тяжкому молоту крупнокалиберной артиллерии большевиков.
Зато удар под Невелем в полосе тридцатой пехотной дивизии генерал-лейтенанта Курта фон Типпельскирха (того самого автора книг «История Второй мировой войны» и «Итоги Второй мировой войны») немцы сочли носящим лишь отвлекающий характер и не требующим серьезного внимания со стороны командующего. Там действия советских артполков РГК (укомплектованных пушками-гаубицами 122-мм А-19 и 152-мм МЛ-20) поддерживались российскими переносными комплексами автоматизированного управления огнём «Малахит», позволяющими применять управляемые снаряды «Китолов-2М» и «Краснополь-М». Всего несколько орудий, выделенных для этой работы, по общему результату были сопоставимы со всей остальной артиллерийской группировкой, выделенной для Невельского участка фронта. Не так эффектно, как сокрушающий молот орудий большой и особой мощности, но вполне эффективно.