– Господа генералы, – произнес фон Лееб после довольно продолжительных раздумий, – каковы будут ваши гарантии в том, что все произойдет именно так, как вы мне сказали, а не иначе? Я хочу вам верить, и не могу. Знаете, герр Матвеефф, о ваших солдатах, их нечеловеческой жестокости и презрении к германской нации рассказывают множество историй, леденящих душу истинного христианина…
– Ну, герр фон Лееб, – с усмешкой ответил генерал-лейтенант Матвеев, – о немецких солдатах тоже рассказывают множество леденящих душу истинного христианина историй, и, что самое главное, все эти истории совершенно правдивы. Еще во времена наполеоновских войн говаривали, что когда немецкий солдат идет на службу, то отдает свою совесть на сохранение в полковую кассу, а потом получает ее обратно целенькую и без единого пятнышка, что бы он ни вытворял. Тогда же поговаривали, что все то, что русский солдат способен совершить, укушавшись зеленым вином до беспамятства, блекнет перед теми злодеяниями, которые немецкий солдат способен совершить, будучи абсолютно трезвым, при полной памяти и ясном рассудке. Но оставим дела давно минувших дней, поговорим о нынешней войне. Вспомните те приказы, какие ваше верховное командование отдавало в отношении поведения немецких солдат на оккупированной территории. Зверства над беззащитными женщинами, детьми, стариками, начавшиеся с первых же дней боев на восточном фронте. Ту жестокость, с какой ваши оккупационные власти срывают на мирном населении свою досаду неблагоприятным, по их мнению, течением боевых действий… А если говорить о честности – то мы ни разу не нарушили ни одного своего обещания, зато за Третьим Рейхом числятся не только провокация в Гляйвице, но и одно неспровоцированное и вероломное нападение без объявления войны. Вот о чем на самом деле надо говорить, а не об измышлениях вашего доктора Геббельса, который лжет зачастую только потому, что уже не может остановиться. Мы, в отличии от ваших солдат, не убиваем, когда в этом нет прямой необходимости. Что же вы, герр фон Лееб, опустили голову и молчите? Наверное, это оттого, что сказать вам нечего, и что это мы должны спрашивать гарантии, а не вы у нас…
– Да, – подтвердил Василевский, когда генерал-лейтенант Матвеев закончил говорить, – это действительно так. Наши потомки исполняют и дух, и букву подписанных с ними соглашений, зато ваш Третий Рейх лжет напропалую, как змей-искуситель; и даже ненароком сказанная вами правда является частью огромной лжи.
Выслушав перевод двух этих пламенных спичей, фон Лееб опустил свою голову еще ниже. Да ему все это было не по душе, он протестовал, боролся как мог, даже один раз в связи с делом Бломберга-Фрича уходил в отставку, но все равно, несмотря ни на что, служил этой системе, потому что после унижений Версальского мира Гитлер и прочая нацистская камарилья олицетворяли для него возрождение Германии и расплату сторицей с врагами немецкого народа, которые вынуждали его унижаться и страдать. И вот эти люди, сидящие напротив, говорят, что все было напрасно, что, несмотря ни на какие маневры Гитлера, его змеиную изворотливость, лисью хитрость и нечеловеческую жестокость, Германию в любом случае ждет разгром и поражение98.
– Хорошо, господа, – после длительных раздумий сказал фон Лееб Василевскому и Матвееву. Я отдам приказ, о котором вы просите; точнее, дам совет командующему вторым армейским корпусом графу фон Брокдорфу-Алефельдту. Как вы говорите – как один аристократ другому аристократу. А уж то, как оно обернется в дальнейшем, я сейчас предсказать не могу. Я знаю только то, что этот человек очень сильно любит Германию и не очень сильно – нацистов вообще и СС в частности99. Трудно сказать, как он поступит в данной ситуации. Возможно, он пойдет вам навстречу, а возможно, устроит встречное побоище с целью героически погибнуть вместе со своим корпусом, чтобы не видеть грядущего позора, который неизбежно будет ожидать Германию после нового поражения. Мы, старики, видели одно Версальское унижение, и этого нам хватило на всю жизнь.
– Хорошо, герр фон Лееб, – кивнул Василевский, – делайте же что должно, а мы с генералом Матвеевым, со своей стороны, постараемся сделать так, чтобы послевоенный мир был лучше довоенного для всех сторон. Ведь только слабые и неуверенные в себе люди будут унижать поверженного противника, стремясь втоптать его в грязь.
– По-настоящему сильная страна, – добавил генерал-лейтенант Матвеев, – напротив, постарается сделать вчерашнего врага завтрашним другом, ибо сегодняшние друзья способны предать в любой момент, как только этого потребуют их сиюминутные политические интересы. Ждать благодарности от англосаксов – это все равно что добиваться любви от хладнокровной ядовитой гадины. Сколько ты ее ни пригревай на своей груди, рано или поздно она все равно тебя укусит.
– Я вас понял, господа, – кивнул фон Лееб, окинувший пристальным взглядом обоих генералов, – и надеюсь, что после войны все произойдет точно так, как вы об этом сейчас говорили. Я ведь тоже помню то время, когда русские и немцы считались родственными, почти братскими народами и считаю, что не случись между нами той размолвки в начале века, установись тогда прочный союз – и Россия, и Германия были бы непобедимы…
06 декабря 1941 года, 11:55 СЕ. Восточная Пруссия, окрестности Растенбурга, главная ставка Гитлера «Вольфшанце», бункер фюрера.
Новость о прорыве «марсиан» к Риге и полном разгроме группы армий «Север» для фюрера всея германской нации была подобна удару по голове пыльным мешком из-за угла. Мнимое неучастие пришельцев из будущего в наземной войне обернулось подготовкой к удару такой силы и скорости, что по сравнению с ним тактика блицкрига выглядела черепашьим галопом. Лучшие генералы рейха – Гудериан и Гот – сопоставимое расстояние от границы до Минска в самом начале войны проделали за неделю100, а «марсианам», вошедшим в чистый прорыв под Невелем, чтобы достигнуть Риги, понадобились только невероятный запас наглости и меньше суток времени.
К этому моменту уже известно, что с группой армий «Север» случилась такая же катастрофа, как и с группой армий «Центр» три месяца назад. То, что на этот раз потери будут в три раза меньше, чем в начале осени под Смоленском, говорит только о том, что Германии просто неоткуда взять дополнительные людские ресурсы. Немецких солдат становится все меньше и меньше, а силы врага, кажется, при этом ничуть не иссякают. Можно, конечно, как двадцать лет назад сделали генералы кайзера Вильгельма, сдаться, поднять руки и капитулировать, не дожидаясь, когда враг, сминая истощенные войска, ворвется на территорию Рейха, но для него, Адольфа Гитлера, такой вариант никак не подходит.
Во-первых – его, как вождя нации, просто не поймут свои же. Ведь он обещал бороться с мировым жидобольшевизмом до последней капли крови, так что и слинять в кусты при этом уже не получится. Как там сказал толстый боров Черчилль: «Если между позором и войной вы выберете позор, то тогда вы получите и позор, и войну». В его случае слово «война» можно поменять на слово «поражение», но истина от этого станет не менее непререкаемой. И для всего немецкого народа тоже лучше славная гибель в бою жестоким врагом, чем длительно прозябание под гнетом англосаксонских плутократов и жидобольшевиков. Ворон ворону глаз не выклюет, и поэтому и те, и другие могут спокойно разделить между собой мир, в котором просто не останется места для арийской расы.
Во-вторых – лично для него, Адольфа Гитлера, капитуляция хоть перед Советами, хоть перед их союзниками, хоть перед Британией, будет означать конец личной биографии, а также гибель всех его политических начинаний. Можно будет сказать, что в таком случае жизнь его прошла зря. Оно дело – кончить как неистовый боец, до конца сражавшийся на баррикадах, и совсем другое – капитулировать в тот момент, когда еще не исчерпаны возможности сопротивления. Нет, он не сдастся. Пусть вся Германия обратится в прах, пусть падут все ее защитники, пусть озверевшие от крови и ярости победители вырежут последних женщин и детей – он все равно незримо воссияет над этим хаосом, герой, почти что полубог, для тех, кто до конца бьется за свои идеалы.
Если у Германии слишком мало солдат, то надо подумать, где их можно найти еще. Фельдмаршал Лист, кажется, писал докладную записку, что для противостояния большевикам и их союзникам можно использовать плененных солдат разбитых европейских армий. Французы, датчане, норвежцы, бельгийцы, голландцы, поляки и прочие чехи вполне могли бы пролить свою кровь за то, чтобы большевистские комиссары никогда не организовывали на их родине свои колхозы. Кроме того, под рукой имеются такие недосоюзники, как итальянцы, испанцы, португальцы, румыны и болгары, которые все никак не хотят перейти от слов к делу и вступить в жестокую и бескомпромиссную войну.
Одним словом, давно пора уравнивать между собой всех неарийцев и железной рукой загонять их на фронт. Пусть большевистские прорывы вязнут в липкой и вязкой массе, пусть, пытаясь прорваться поближе к рейхсканцелярии и к нему лично, несут ужасающие потери в живой силе и технике. Пусть змея пожрет самое себя, потому что шансов пережить все это нет никаких. Теперь надо подумать, кому бы это поручить. После того, как под марсианскими бомбами погиб Генрих Гиммлер, Гитлер просто не знал, к кому можно было бы обраться в подобных случаях. Гиммлера уже нет, но наверняка у него были люди, которые знают и могут даже больше, чем все. Не получилось поссорить большевиков с марсианами – значит, надо проделать ту же операцию с англосаксами. Пусть его враги сойдутся в неистовой схватке, а он будет смотреть на это и радоваться, что при этом льется не немецкая кровь…
На самом деле Гитлер просто сходил с ума от страха, строя абсолютно нереальные прожекты.… Неожиданно его поразила идея вырыть для себя и своих ближайших соратников самый глубокий и комфортный бункер на свете и укрыться там в ожидании того, чтобы его враги сами перебили друг друга. Опять же можно устроить убежище в Антарктиде – это далеко и никто его не найдет; а можно под чужим именем уехать в какой-нибудь Парагвай и поселиться на неплохом ранчо в