— Разумеется, — с надеждой согласился Борис.
— Это такая красивая вещь, — произнесла она и, закрыв свои огромные прекрасные глаза, округлив тяжелые красные губы, она открыла рот и медленно, нежно взяла его внутрь.
Борис вздохнул с облегчением, убедившись в приближении развязки, он был готов кончить немедленно, но почувствовал, что это в каком-то нелепом смысле несправедливо по отношению к Сиду, к себе самому и, что еще более несправедливо, к бесконечному множеству неведомых Сидов по всему миру, поэтому он опять вернулся к наблюдению, как это сверхкрасивое всемирно известное лицо поглощает его член, пытаясь, так сказать, попутно получить некоторые эротические представления из неведомой реальности.
Ему также пришло в голову, что эротическое содержание данного опыта может быть еще более усилено за счет возможно большего включения в него женской составляющей (так, чтобы его «я» или какая бы то ни было другая скрытая сущность, оценивающая происходящее, не могла ошибиться и принять необычного партнера за сумасбродного сосуна-голубого…). С этой целью он осторожно расстегнул две верхние пуговицы на пиджаке Арабеллы, мягко просунул свою руку внутрь и уверенно взялся за ее, без сомнения превосходную, левую грудь — просто подержал ее секунду перед тем, как зажать сосок между большим и указательным пальцем. При этом нажатии, несмотря на его слабую силу, она почти инстинктивно отпрянула, а затем расслабилась, уступая, даже чуть подавшись вперед, когда сосок начал сворачиваться и раздуваться, пока он нежно сжимал и катал его между пальцами. Эта ее «покорность» — позволить мужчине ласкать свои груди, столь незначительная, казалось бы произвела на Арабеллу намного большее впечатление, чем само ощущение от этих действий, и заставила ее удивленно почувствовать реальное и нарастающее возбуждение. А пока она продолжала, с закрытыми глазами, тяжело дыша, ее руки на ощупь расстегнули верх его брюк, стянули их вниз так, чтобы можно было засунуть руки внутрь и сжать его голую талию, а затем его ягодицы, сильно оттягивая их на себя: она сосала с жадностью, задыхаясь и постанывая, как женщина в момент акта, почти болезненно, хотя время от времени беря так глубоко, что она давилась (но, как заметил Борис, даже когда она давилась, она делана это, будучи непревзойденной артисткой, с определенной классической стремительностью).
И Борис теперь, лаская ее грудь и обнаруживая в ней неподдельное проявление страсти, мог думать о ней только как о чисто женщине, не решив для себя, однако, был ли то момент подходящим для передачи опыта, необходимого ей, который он был не прочь продемонстрировать. Его расположенность к этому возросла, когда он посмотрел вниз на гибкую линию ее тела, изогнутого подобно блесне, на черные брюки, обтягивающие ее идеально круглый зад, под которыми он едва мог различить линию трусиков, мимоходом подумав, такие же черные: его также интересовало, было ли у нее мокро, и его рука непроизвольно уже почти потянулась, чтобы дотронуться до нее там (если откликаются ее соски, то почему бы не откликнуться клитору?), но потом, под влиянием интуиции, он все же убрал руку — прикосновение к ней там, внезапно решил он, может сорвать все дело… она, вероятно, была еще не готова к этому… к тому же должна будет последовать неловкая пауза, чтобы снять ее брюки (и сандалии)… этого надо избежать. В уме он заметил, что можно будет использовать такую ситуацию как-нибудь в фильме, и второе замечание — несомненно надо трахнуть Арабеллу и как можно скорее, затем он переключил внимание на ее легендарную голову, и когда он это сделал, она на секунду остановилась, посмотрела на него с нежной улыбкой, еле дыша, с влажными глазами и мерцающими мокрыми губами.
— Ты собираешься кончить в прекрасный рот Арабеллы?
— Пожалуй, что-то вроде этого, — сказал Борис, думая: «Боже мой, уж не собирается ли она как раз теперь остановиться?»
Она кивнула, закрыла глаза, затем посмотрела на него снизу вверх, принимая все тот же вил маленькой девочки с надутыми губками.
— Полагаю, она должна проглотить это, не так ли?
— Да.
Она улыбнулась своей загадочной улыбкой.
— Хорошо — она хочет проглотить это.
Она серьезно взяла опять, Борис ласкал оба ее соска, сильно их сжимая, и она реагировала, продолжая с тем большей жадностью, чем сильнее он их сжимал. Когда он кончал, он отпустил соски и взял ее голову в свои руки, держа и прижимая ее к себе, желая проникнуть как можно глубже в ее знаменитый прекрасный рот, чтобы разрядиться на заднюю стенку ее девственного горла. И она поглотила все, глотая и всасывая с каким-то ненасытным отчаянием, пока не осталось ни единой капельки — и Борис, в состоянии изнеможения, слабо оттолкнул от себя ее голову.
— Фу-у, — пробормотал он.
Арабелла подняла на него взгляд, ее огромные глаза мерцали в счастливом сознании того, что она доставила ему удовольствие.
— Хм-м, — ее розовый язычок облизнул блестящие губы, — это странно, я всегда думала, что этого будет больше.
— Ну… она очень насыщенная.
— О, это удивительно, у нее такой вкус… я не знаю, такой живой.
Борис, закрыв глаза, потянулся и нашел ее руку.
— Да, полагаю, что так и есть.
Арабелла тихо засмеялась, тоже закрывая глаза и прижимаясь к нему, и так вместе они провалились в глубокий мирный сон — на прохладном травянистом берегу серебряного горного озера.
9
Ласло Бенвенути — главный оператор Бориса — или, вернее, его директор по съемкам, прибыл из Лос-Анджелеса в полдень того же дня вместе с двумя другими операторами, осветительной командой из трех человек, одним звукорежиссером и парой тонн оборудования, включая гигантскую студийную камеру.
— Какого черта вы не привезли это из Парижа или Рима? — спросил Борис.
Но Сид резко выступил против этой идеи, сделав жест в духе Муссолини и бросив быстрый взгляд на Морти в поисках поддержки.
— Быстрее и более безопасно привезти ее с побережья, — сказал он, — поверь мне, я знаю, я и раньше занимался бизнесом с лягушатниками и макаронниками. Кроме того, Хайми Вайсс устроил нам хорошую сделку с этим Митчелом. Верно, Морти?
— Верно, Сид.
— Ты имеешь в виду хороший пинок под зад? — сказал Борис, изучая камеру. — Ласло проверил ее?
Сид соединил большой и указательный пальцы в кружок и подмигнул.
— Все о'кей, Б.
— Как насчет «Эри»? — спросил Борис.
— Сегодня днем должны прибыть из Парижа два провода «Эри». В отношении «Эри» я доверю лягушатникам — но не в отношении моего большого Митчела. Верно, Морти?
— Можешь сказать это еще раз, Сид.
Борис переводил взгляд с одного на другого с усталой улыбкой.
— Ну уж это слишком, парни — вы, должно быть, переспали друг с другом.
Сид загоготал, подтолкнув Морти, и закатил глаза.
— Может быть и так, верно, Морти?
Морти безумно ухмыльнулся.
— Верно, Сид.
10
Из-за задержки с завершением мизансцены в арабском городе и готовности к съемкам Арабеллы график съемок был пересмотрен, и первым этапом должен был стать эпизод с лесбиянками. В тот вечер за обедом, когда Арабелла уже пошла спать, Борис пересказал ее историю Тони. Сид и Морти тоже слушали.
Тони был восхищен: «Потрясающе!» И немедленно шлепнул на стол свой блокнот с желтыми страницами и принялся покрывать его каракулями диалога.
— А она сможет сойти за столь юную? — захотел выяснить Сид.
— Она сойдет за какую угодно, — ответил Борис. — С помощью Дю Кувьера она сможет сойти даже за новорожденную. Это будет прекрасно.
Дю Кувьер был французским магом гримировки и специализировался на превращении пожилых актрис в Орлеанских дев.
Сид щелкнул пальцами, обращаясь к Морти.
— Добудь нам этого человека.
— Все в порядке, — сказал Борис, — она уже вызвала его — он будет здесь утром.
— Отдыхай, Морти, — сказал Сид.
— Кто будет играть другую малышку? — спросил Тони, отрываясь от своего желтого блокнота.
Борис улыбнулся.
— Поверите ли… Памела Дикенсен!
Это заставило всех в шоке застыть с раскрытыми ртами.
— Памела Дикенсен!?
— Ты, должно быть, шутишь!
— Это уже слишком не-на-хер-реально.
Памела Дикенсен — миловидная юная британская актриса, в стиле Сюзанны Йорк, лет двадцати двух, чьими постоянными ролями были простодушные девушки девятнадцатого века, в детских юбочках и кружевах — невинные, чопорные, даже не в меру щепетильные.
Тони никак не мог этого осознать.
— Фу-у, чья это идея?
— Арабеллы — с ней она бы предпочла делать это… после Анжелы Стерлинг и принцессы Анны.
Сид был поражен.
— Принцессы Анны?! Ты имеешь в виду принцессу Маргарет, не так ли? А?
Борис, медленно поворачивая стакан с коньяком в руке, пристально изучал лицо Сида.
— А? — повторил Сид.
— Да, конечно, — сказал Борис, — … послушай, Сид, как бы ты отнесся к мысли — сыграть дядю?
— Ты, должно быть, шутишь, — сказал Сид, потом посмотрел на Тони, — он шутит, верно, Тони?
— Тебе лучше, к черту, поверить, что он шутит, — ответил Тони со смущенным видом, разминая сигарету, которую он только что зажег.
Борис пожал плечами.
— Она сказала, что Сид напомнил ей ее дядю.
Тони бросил карандаш и заговорил с акцентом Линдона Джонсона:
— Я не собираюсь писать никаких диалогов ни для каких там Сидов Крейсманов! Он не сможет произнести никоим образом! Шлюх шмак гешлах.
— Это мы опустим, — сказал Борис, — мы остановимся на ее лице и опустим это. В ее представлении — он выглядит правильно. Мужчина, это может вызвать у нее бурю эмоций — настоящая психологическая драма! Как ты думаешь, Сид?
Сида раздирали противоречивые чувства — он был польщен вниманием, но в какой-то степени и обижен, что она считала его настолько старше себя.
— Она сказала, что, м-м… — что я напомнил ей ее дядю?
— Да не теперь, дурень, — заверил его Борис, — а когда ей было пятнадцать лет.