Некоторое время я размышлял, как выглядит «тот самый» начинающий поп-поэт с выговором частной школы, учившийся в Сорбонне. Я вообразил себе коренастого парня с бакенбардами в куртке а-ля The Beatles, щеголявшего в бабушкиных очках. В результате я совсем не был готов к тому, кто позвонил в дверь Харрингтон-роуд три дня спустя. Напротив раздолбанного лифта вырисовывался шестифутовый силуэт невероятно худого красавца-блондина. Бабушка, стоявшая за мной, внезапно оказалась необычайно слаба в коленях. Восхищение – возможно правильное слово для моих эмоций от первой встречи с Тимоти Майлзом Биндоном Райсом.
ОЧЕНЬ СКОРО Я ПОНЯЛ, что на самом деле Тим мечтал стать рок-звездой, разбивающей сердца юных дев. Я узнал, что он учился в Лансинг-Колледже в Суссексе, что он родился в 1944 году и был почти на четыре года старше меня, что его отец работал в Hawker Siddeley Aviation, а его мать писала детские книги. С собой он принес диск с песней, которую сам придумал и спел. Очевидно, она интересовала многих, так же, как и Тим, который был бы хорошим сольным ответом дуэту Peter and Gordon. Я задавался вопросом, как черт подери, я могу вписаться в эту историю о неизбежной славе.
В общем, первой песней Тима Райса, которую я услышал, была «That’s My Story». Это была легкая, очень интересная запись, на которой Тим непринужденно пел свою трехаккордную песню, подыгрывая на акустической гитаре. Но мне сразу показалось, что простая, радостная, неприметная мелодия противоречит довольно грустным словам о парне, бросающем подружку. На самом деле это была шарада: это парня бросала девушка. Ключевая фраза была: «That’s my story but, oh Lord, it isn’t true» («Это моя история, но боже мой, это все неправда»). Как бы то ни было, я подумал, что с этой песней Тим станет знаменитостью уже к концу года. Я посчитал необходимым отметить, что я встретил Тима до того, как он прославился, ведь это было действительно так.
Я неуверенно сказал Тиму, что я люблю поп-музыку и рок, но моя настоящая страсть – это мюзиклы. К моему удивлению Тим ответил, что он вырос на музыке, которую слушали его родители, и что ему искренне нравятся песни из театральных постановок. Мне не показалось, что он испытывает непреодолимое влечение к мюзиклам, но по крайне мере он не считал их глупостью, как большинство моих друзей. Не думаю, что тогда мы успели обсудить доктора Барнардо и «Таких, как мы», но после знакомства с моими родителями, которые были полностью очарованы, мы договорились встретиться еще раз.
Мне действительно понравился Тим. У него был лаконичный слог и находчивость, которую я не встречал ни в ком до него. Я познакомил его с школьными друзьями, и они тоже были очарованы им. Особенно геи. В конце концов я рассказал ему в общих чертах об идее Десмонда Элиота с мюзиклом о докторе Барнардо и сыграл ему пару мелодий. Казалось, Тим заинтересовался. Все, что у меня было – сырой конспект сюжета, который я набросал за неимением ничего лучшего, но хоть что-то. Одна мелодия предназначалась двум юным влюбленным кокни, чья сюжетная линия была второстепенной. Вторая была для аукциона в песне. В ней доктор Барнардо после нескольких забавных лотов перебивает все ставки и покупает Edinburgh Castle Gin Palace в лондонском эпицентре нищеты, на Майл-Энд-роуд. Здание он впоследствии превратит в благотворительный центр. Такое вот шоу.
Несколько дней спустя Тим показал мне две песни. Одна была для аукциона, он назвал ее «Going, Going, Gone!». И первым лотом в ней был попугай. Первый куплет моего будущего компаньона звучал так:
Here I have a lovely parrot, sound in wind and limb
I can guarantee that there is nothing wrong with him.
Ну как я мог не улыбнуться? И по сей день только Райсу может прийти в голову вещь, подобная «попугаю, здоровому во всех отношениях». Причудливость и простота слога сразу же покорили меня. Мы сочинили главную сюжетную песню, которая предваряла диалог и отличалась от наших трех самых известных шоу. Песню, предназначавшуюся для второстепенной любовной линии, Тим назвал «Love Is Here». Вот ее первый куплет:
I ain’t got no gifts to bring
It ain’t Paris, it ain’t Springw
No pearls for you to wear
Painters they have missed it too
Writers haven’t got a clue
They can’t see love is here.
Однако Десмонд Эллиотт был не очень доволен, когда я сообщил ему, что Тим будет работать со мной над «Такими, как мы». Он считал, что «тот самый» поп-сочинитель должен заниматься «той самой» поп-лирикой. Но все изменилось, когда я сыграл ему наши песни. И очень скоро Тим тоже попал под крыло Десмонда Эллиотта и его Arlington Books.
НЕСМОТРЯ НА ВСЕ ЭТО, у нас по-прежнему не было даже намека на сценарий от Лесли Томаса. Тим предложил пару вариантов песен, и мы начали работу. Десмонд, тем временем, нашел для нас «продюсера», который на самом деле тоже был книжным издателем, – Эрнеста Хехта из Souvenir Press. Эрнест был ребенком, который попал в Великобританию из нацистской Германии во время операции «Киндертранспорт». Однажды он сказал мне, что главная обязанность издателя перед автором – оставаться платежеспособным. Когда-то он баловался театром, в 1967 году явил миру комика Брайана Рикса в фильме «Uproar in the House». Какими именно знаниями он обладал для продюсирования мюзикла в 1965 году, остается загадкой. Но все это было задумкой Десмонда, так что ему было решать.
Тем временем я нашел музыкального издателям. Во время своих школьных прогулов я встречался с ребятами из Southern Music, американской музыкальной компании с большим портфолио и очень активным лондонским офисом. Вскоре я оказался под опекой генерального директора, парня по имени Боб Кингстон. Боб впоследствии дал мне один из важнейших в моей карьере советов, благодаря которому довольно много людей добились значительного состояния. Он отметил, что я был довольно странным семнадцатилетним подростком с непонятным пристрастием к музыкальному театру – белая ворона среди сверстников, – и что я могу запросто заражать окружающих этим своим увлечением. Так что он заключил с Десмондом сделку на издание мюзикла «Такие, как мы».
Боб был полон энтузиазма относительно нашей зарождающейся постановки, но считал, что нам не хватает убийственной баллады. Он постоянно говорил о новой песне вроде «As Long as He Needs Me». В результате появилась комбинация мелодий (все три с длинными нотами), напоминающая бит упомянутого выше мега хита Лайонела Барта. Доказательством того, что неразумно создавать песни по готовой формуле, служит «How Am I to Know», которая появилась в записи «Таких, как мы» на Сидмонтонском Фестивале много лет спустя. Думаю, ее взяли, потому что мы с Тимом посчитали это лучшей попыткой подражания классике Барта. Но песня была смещена другим потенциальным хитом – «A Man on His Own». И знаете, что? Основой мелодии была «Make Believe Love» (песня, с которой я провалил свою попытку стать поэтом). Боб сказал, что у нас есть взрывной хит, и работа над музыкальным сопровождением была закончена.
Демо-запись была сделана с басом, ударными и очень дряхлым пианистом при участии нескольких сессионных музыкантов и нас с Тимом, исполняющих недостающие партии. Наш доисторический пианист играл только в одном стиле – страйде. Даже баллады в его исполнении походили на кантри. А наш звукорежиссер был, по всей видимости, в полном восторге от новой эхо-машины. Так что демка была далека от нормального звучания. Казалось, что ее записывали глубокой ночью на Пенсильванском вокзале. Тем не менее теперь. Теперь я мог убаюкивать своих друзей первой собственной пластинкой. Безусловно Вест-Энд уже замаячил на горизонте.
Лето 1965 года не было целиком поглощено «Такими, как мы». Вместе с школьными друзьями я путешествовал по Италии и много времени проводил у Ви и Джорджем. Именно тогда я как следует познакомился с другом Ви – кинорежиссером Ронни Нимом. Ронни только что снял Джуди Гарленд в фильме «Я могла бы продолжать петь». Точно так же называлась и главная песня. У нее были не очень удачные слова: «till the cows come home» («после дождичка в четверг» или, буквально, «пока коровы не вернутся домой»). В результате чего в передаче «That Was The Week That Was» показали пародию, в которой исполнительницу атакует стадо диких коров. У меня хватило наглости сыграть Ронни композицию, которую я хотел послать ему во время съемок фильма, но был остановлен Ви. Он сказал, что она звучит немного «академично». Впоследствии она превратилась в песню «I Don’t Know How to Love Him».
Ронни работал оператором у Дэвида Лина на таких классических фильмах как «Большие Надежды». Я был в восторге, когда он рассказал мне, как во время одной из сцен фильма «Я могла бы продолжать петь» Джуди Гарленд без предупреждения отклонилась от сценария и выдала невероятно эмоциональный личный монолог. Ронни испугался, что оператор перестанет снимать этот непредвиденный шедевр, поэтому сам встал на его место. Он взял крупный план, а потом постепенно стал отдалятся, дав Гарленд знак, чтобы она продолжала монолог, глядя прямо в отдаляющийся объектив. Он снял фирменный эпизод Гарленд в достаточно проходном фильме.
Тем же летом я познакомился с родителями Тима. Я только что провалил экзамен по вождению, так что Тим был за рулем родительского довоенного «Остина». Мы ехали в их перестроенный фермерский дом неподалеку от Хэтфилда, примерно в 20 милях к северу от Лондона. Джоан и Хью были очень милыми и задавали мне множество вопросов о моей семье и планах на будущее. Они спрашивали об Оксфорде и я, возможно ошибочно, подумал, что они специально так интересовались университетом в присутствии Тима. Я, конечно же, не рассказал им о роли кота в моих академических успехах.
Есть песни, о которых вы живо помните, когда и где первый раз услышали. Песню Ричарда Роджерса «Something Good» я впервые услышал дома у Джона Гудбоди, одноклассника с говорящей фамилией