Лондонская постановка «Суперзвезды» шла больше восьми лет и была показана 3358 раз. И по сей день, она остается в истории как самый долгоиграющий мюзикл Вест-Энда. Одним из самых ярких моментов в моей карьере был вечер 1975 года, когда мой кумир Дмитрий Шостакович посмотрел шоу и сказал, что он мечтал бы быть его композитором. Ему действительно понравилось, как рок-группа поддерживала духовую секцию.
ЛОНДОНСКИЕ РЕЦЕНЗИИ, может, и были неплохи, но их нельзя сравнить с тем, что ожидало нас впереди. Из-за шумихи в Лондоне мы совершенно забыли о Дэвиде Ланде и его «гвозде программы» – «Иосифе» на фестивале в Эдинбурге. Никто из нас не был там во время первого показа. Объявленный как часть вечернего концерта с малообещающим названием «Bible One», «Иосиф» был единогласно оценен гораздо выше, чем «Суперзвезда». И, возможно, мог бы побороться за звание лучшего британского мюзикла. Интересный поворот, учитывая, что «Иосиф» длился всего тридцать пять минут.
Фрэнк Данлоп поставил «Bible One» на круглой сцене. Со всех четырех сторон деревянные лавки для зрителей окружали пол, покрашенный желтой краской, и, очевидно, изображавший пустыню. Первая половина, первые две трети, если быть точным, состояли из средневековых мистерий, основывавшихся на «Ветхом Завете», которыми бродячие артисты развлекали торговые площади старой доброй Англии. Вы, конечно, можете сказать, что после демонстрации таких древностей что угодно будет казаться даром свыше. Но «Иосиф» действительно был бомбой. Фрэнк Данлоп ввел роль рассказчика, исполненную Питером Ривсом. А Гари Бонд, юный сердцеед, прочно укоренившийся в Вест-Энде, сыграл красавца-Иосифа, который в моменты отсутствия разноцветного плаща носил набедренную повязку похожую на подгузник. Фрэнк внес некоторые изменения в песни: поменял третье лицо на первое, чтобы Иосиф побольше спел. Именно так он положил начало полноценной постановке «Иосифа», которую до сих пор можно посмотреть в некоторых театрах. В довершение всего, Фараона-Элвиса сыграл Гордон Уоллер, та самая половина популярного в шестидесятых дуэта Peter and Gordon. «Иосиф» стал триумфатором эдинбургского фестиваля 1972 года.
Сразу же появились планы привезти «Bible One» в Лондон. Для постановки требовалась круглая сцена, так что ни один театр не мог приютить постановку. Подходящую площадку нашли в Лондонс Раундахаус в Чалк-Фарм, бывшем ангаре для локомотивов, который стал потрясающим театральным пространством. И вновь «Иосифа» ждал оглушительный успех. На этот раз средневековая часть действительно заняла ровно половину шоу. Роберт решил, что в следующем году новая постановка должна завоевать театральные подмостки Вест-Энда. Первая часть должна была остаться приквелом, но написанным мной и Тимом. По крайне мере, в теории.
КАЗАЛОСЬ, ЧТО ДО ВЕСТ-ЭНДОВСКОГО «ИОСИФА» еще куча времени, поэтому мы с Тимом и Дэвидом переключили внимание на фильм, основная съемка которого проходила в Израиле. Настало время проверить, как там дела. Сара решила, что с нее довольно «Суперзвезды», поэтому только мы трое отправились в поездку Ветераны мюзикла, Барри Деннен и Ивонн Эллиман, по-прежнему играли Пилата и Марию. В качестве Иуды Норман позвал Карла Андерсона, исполнявшего роль во время тура. Обида Карла на то, что в бродвейской постановке его заменили Беном Верином, давно превратилась в благодарность. Тед Нили, бродвейский дублер Джеффа Фенхольта, стал киношным Иисусом. Джефф, в свою очередь, сожительствовал с женой Сальвадора Дали, после того как сеньор и сеньора познакомились с ним за кулисами театра Марка Хеллингера.
Так как нам практически запретили участвовать в съемках, план был таков: символически появиться на площадке, поздороваться с Норманом и актерами, пожелать удачи и заняться осмотром достопримечательностей за счет Universal Pictures. Но все пошло не так с самого начала. Досмотры в аэропорту оказались бесконечными, и мы опоздали на встречу с группой. Так что мы бросили багаж в лобби отеля и поспешили в пустыню на лимузине, за рулем которого был израильтянин, хромающий после полученного во время Шестидневной войны ранения. Поэтому, когда Дэвид начал читать ему лекции в духе: «Я бы не сражался за эту землю, если бы был на твоем месте», это было явно некстати.
Все стало еще хуже, когда мы почти доехали до площадки. На обочине рядом с мертвым верблюдом стоял бедуин и отчаянно махал руками. Дэвид попросил водителя остановиться, опустил стекло и проорал: «Что случилось, парень, Уолл-Стрит обвалилась?» И вновь наш водитель едва заметно выразил неодобрение. Так же вскоре поступил и Норман Джуисон. По прибытии мы направились к низкой палатке, где в ужасной духоте была установлена массивная осветительная установка. Внутри, скрестив ноги, сидела Ивонн Эллиман, пока Норман с трудом перемещался по песчаному полу за объективом огромной камеры.
Возможно, это был не совсем удачный момент, когда снималось начало очередного дубля. Возможно, Дэвиду не нужно было трогать Нормана за плечо, заставив его подпрыгнуть от неожиданности. Как бы то ни было, первая фраза Дэвида «У меня сообщение от Роберта Стигвуда. Хватит валять дурака, и начинайте уже снимать фильм» была воспринята крайне негативно. На самом деле, Норман был чертовски зол.
Следующие несколько дней мы провели просто превосходно. Правда, Дэвид очень разозлился на меня, когда во время посещения Стены Плача, я попросил нашего бедного водителя рассказать что-нибудь о ее истории. Несколько часов спустя мы наконец сели пообедать. Дэвил поднял указательный палец и сказал: «Никогда, Эндрю, никогда не спрашивай еврея о религии».
Оглядываясь назад, я понимаю, что это был его способ скрыть, что духовная родина затронула его гораздо больше, чем он готов был признать. Одним вечером мы прогуливались вдоль моря в Тель-Авиве. Дэвид был на редкость молчалив, и я начал разговор о различиях и сходствах между иудейской и христианской верой. Мы сошлись на том, что две вещи были уникальны для обоих. Прощение и сила искупления.
Именно тот особенный вечер я вспоминал годы спустя на похоронах этого очень человечного человека, когда мокрый снег падал на кладбище Виллесден.
16Сид
Дорогой читатель, я заранее прошу твоего прощения, потому как собираюсь совершить смертный грех и нарушить хронологию повествования. Здесь на время прекратится мое разглагольствование о мюзиклах, и начнется история о том, как мы с Сарой наткнулись на Сидмонтон-Корт, архитектурную дворняжку, которая остается моим домом и по сей день.
Сара говорит, что как только я вошел во вкус загородной жизни в Саммерлизе, стало очевидным, что когда-нибудь любовь к архитектуре одержит верх надо мной, и я захочу перенести наш основной дом в здание побольше, вроде Чатсуорта. Вокруг нашего фермерского домика было много симпатичных вариантов, и вскоре наблюдение переросло в алчность. В общем, в 1972 году я серьезно занялся поиском какого-нибудь архитектурного шедевра, выставленного на продажу. Я практически купил замечательный особняк Хэйл-Парк к югу от Солсбери, спроектированный одним из лучших архитекторов восемнадцатого века, Томасом Арчером. Мы с Сарой неоднократно осматривали дом, а ее мать Фанни уже думала о том, где бы разместить прачечную. Но мне не нравился вид на линии электропередач.
Я уже было отложил поиски особняка, когда увидел небольшое объявление в London Times. В нем говорилось о большом доме с двадцатью акрами, в шестидесяти милях к западу от Лондона, на севере Хэмпшира. Мы с Сарой плохо знали те места. Это был первый не исследованный нами островок на пути из Лондона в Саммерлиз. Мне было любопытно.
Как сейчас помню нашу первую поездку в Сидмонт. Сара была за рулем, я разбирался с картой. Скажу прямо, места, которые мы проезжали, были не из лучших. В те дни самый быстрый путь пролегал мимо огромных ядерных подстанций в Алдермастоне. Но после деревни Кингсклер виды за окном поменялись на захватывающие дух. Слева был Уотершип-Даун, прославленный Ричардом Адамсом в романе о кроликах. Прямо по курсу располагались Бикон-Хилл и Хайклер-Касл, который годы спустя приобрел всемирную популярность благодаря сериалу Джулиана Феллоуза «Аббатство Даунтон».
Все было настолько замечательно, что моя чековая книжка готова была выпрыгнуть из кармана. Конечно, дом требовал ремонта, но что-то было в полном порядке. Немецкий еврей доктор Николаус Певснер описал в своей обширной работе «The Englishness of English Art», что именно делает английское изобразительное искусство таким особенным. Сидмонтон мог появиться только в Англии. Я хорошо был знаком с Певснером. Однажды он описал Сидмонтон как английскую архитектурную дворняжку, которую хочется выходить и любить до конца жизни[41]. Мы продали жилье в Лондоне и в ноябре с помощью очередного большого кредита от Coutts & Co купили «Сид», как все стали называть мой дом. Люди считали, что я болен, раз покупаю загородное поместье в ноябре 1973 года. Мои ближайшие друзья открыто говорили, что я совершенно безответственный, раз обременяю Сару таким мастодонтом. Грозовые тучи сгущались над политическим горизонтом. Спустя примерно месяц после того как я купил Сид, Британия была охвачена всеобщей забастовкой шахтеров и вынужденно перешла на трехдневную рабочую неделю. В марте 1974 года премьер-министр Хит назначил выборы, и его правительство проиграло. За один день новый социалистический режим захватил Вестминстер. Двадцатилетняя Сара и я только стали владельцами особняка с двенадцатью спальнями, а новый министр финансов Дэнис Хили уже объявлял, что будет «выжимать богачей, пока они не заскрипят от боли».
В Сидмонтоне я видел возможность сделать что-то особенное. Он никогда не стал бы красивым домом, но если каким-то образом можно было вновь по кусочкам собрать имение, цены бы ему не было. Открывающий на Уотершип-Даун вид был несравним ни с чем. Это был классический пейзаж восемнадцатого столетия с видом на озеро, заросшее и заброшенное, но в один прекрасный день я мог бы вернуть его к жизни. На главной лужайке располагалась заурядная церковь девятнадцатого века. Это немного сбило цену, так как было мало охотников каждые выходные наблюдать за сельскими свадьбами из окна собственной гостиной. Я мечтал, как однажды превращу эту церковь в театр. И это произошло быстрее, чем я ожидал.