В коридоре рядом с выходом стоял Кэмерон. Он излучал блаженство и совершеннейшую невинность хориста, который собирается спеть рождественскую колядку: «Джилли, дорогая, это было просто прекрасно, не описать словами. Питер выступил божественно, а теперь пойдемте выпьем».
«Ублюдок», – прошептал я ему, когда мы направились за кулисы.
БЫЛО БЫ ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕМ говорить, что репетиции приносили нам только радость и уверенность, что мы меняем ход театральной истории. Но в то же время по большей части обитателям Чизвика не приходилось увертываться от летящей шерсти. Впрочем, продолжалась борьба между Джилли, которая считала «Кошек» исключительно танцевальным мюзиклом, которого еще не видела Британия, и Тревором, который был в равной степени уверен в своем главенстве и в том, что основой шоу были произведения Т. С. Элиота.
Отношения между Кэмероном и Тревором были также достаточно напряженными. Тревор привык быть хозяином самому себе, возглавляя Королевскую шекспировскую компанию более двенадцати лет. И иногда я ясно видел, как он изо всех сил пытался терпеть Кэмерона. Джилли тоже привыкла править бал, так как самостоятельно поставила мюзикл «Tomfoolery». Борьба за власть означала, что большая часть танцевальных репетиций проходила за закрытыми дверями, и Тревор ничего не мог с этим поделать. Кэмерон же воспринял это как оправдание того, что режиссер слишком часто отлучался с репетиций.
Справедливости ради, для такого количества танцевальных номеров у Джилли было слишком мало времени на репетиции. Но в пятницу перед переездом в Новый лондонский театр, за двенадцать дней до первого предпоказа я написал Тревору и Джилли, что «моя наспех сколоченная музыкальная команда считает, что шоу не может быть спето так же, как станцовано», и, что музыку уже пришлось изменить, чтобы подстроиться под танцевальные па. Я беспокоился, что меня исключили из прогонов, и, что шоу погрязнет в «британском море упреков». Я умолял их объединиться и «срочно провести жизненно важную работу над текстом, всеми нюансами и музыкой, чтобы полностью подготовить шоу».
Я сам напечатал письмо, чтобы сохранить его в секрете. Мне никто не ответил. Возможно, потому что мы все погрязли в проблемах. Джуди Денч попала в больницу, сильно упав во время репетиции сцены «The Old Gumbie Cat». Врачи сказали, у нее порвалось ахиллесово сухожилие – один шанс из тысячи, что она сможет выступать. А если и сможет, то только в роли Гризабеллы, вопрос о танцах даже не обсуждался. Происшествие объединило нас всех. Тревор верил, что сможет разобраться со всем. Мира Сандс получила роль Гамби, и на этом план Тревора, что все актеры будут играть несколько ролей, провалился. Единственное, Брайан Блессид сыграл одновременно Бастофера Джонса и Старика Дьютерономи, а Стивен Тейт появился в обличье и Гуса, и Рам-Там-Таггера.
Кэмерону пришлось принять ужасно трудное решение. Если бы мы перенесли предпоказы, все подумали бы, что шоу находится в плачевном состоянии. Уже ходили слухи, что травма Джуди – это оправдание ее побега с тонущего корабля. Вместе мы смогли прийти к некоему компромиссу. Предпоказы пройдут, как запланировано, но премьеру мы перенесем на 11 мая. Таким образом Джуди могла бы постепенно вернуться в проект.
К концу недели все хотели забыться. Мы с Гарри Рабиновицем начали репетиции с оркестром и группой. Я разделил работу над оркестровкой с Дэвидом Калленом, так начались рабочие отношения, которые впоследствии продлились около тридцати лет. Гарри знал толк в роке. И мы так сработались, что могли репетировать, пока сцена в Новом лондонском театре была занята установкой декораций. Дух группы Blitz захватил нас всех.
Я УЖЕ ПИСАЛ ЗДЕСЬ, что советую всем авторам и композиторам брать отпуск с ограниченным доступом к видам связи во время технических прогонов. Но мы с Кэмероном были сопродюсерами, и у нас не было и шанса сбежать и растянуться где-нибудь под пальмой. Не могу говорить за него, но лично я предпочел бы, чтобы в следующей жизни не повторилась рабочая неделя, начавшаяся в среду, 16 апреля 1981 года.
Она началась с моего звонка Тиму Райсу. Тревор так и не смог довести песню Гризабеллы до ума – бедняга был в полном отчаянии. Так что мы Кэмероном решили, что у нас больше нет времени ждать, пока на него снизойдет вдохновение. Тим спросил, нужны ли нам слова для той «приятной мелодии, которую крутят на радио». Запись моей инструментальной версии попала в цель. Я показал Тиму «каракули» Тревора, так как думал, что это ускорит процесс. К пятнице Тим закончил первый вариант. Мы с Кэмероном согласились, что теперь нам хотя бы есть, с чем работать, но отложили слова до времени, пока Тревор сам не сдастся.
Джуди наконец вышла из больницы. Тем утром мы с ней и Тревором дали интервью на радиопередаче Би-би-си «The World at One». Джуди игриво отметила, что, несмотря на костыли, она готова приступить ежедневным репетициям в Новом лондонском театре. На самом деле она должна была пройтись по сцене и объективно оценить свои возможности. Напряжение возросло, так что мы с Кэмероном решили отложить вопрос с песней до следующей встречи.
Мы с Тревором обменивались замечаниями, когда в театре появилась Джуди. Наш новый менеджер Ник Аллотт (вскоре ставший правой рукой Кэмерона) проводил ее в зал. Это был его первый день на работе, и он до сих пор рассказывает, что думал о нем как о последнем. Он помогал Джуди подняться на сцену, когда она, будучи на глазах у всех, внезапно плохо себя почувствовала. Я никогда не видел, чтобы Тревор действовал так решительно. Джуди была потрясена, когда он заявил, что она больше не может участвовать в шоу, так как риски невероятно велики. Мы с Кэмероном не могли сделать ничего лучше, как согласиться с ним. Мы понимали, что шансы на достойную премьеру, не говоря уже о предпоказах, таяли на глазах.
Помню, как мертвенно-бледные мы с Кэмероном ехали ко мне домой. Печальная правда заключалась в том, что нам не доставало и половины инвестиций, а теперь мы лишились ведущей актрисы. Подъехав к углу Гайд-парка, Кэмерон взял меня за руку и сказал: «Эндрю, ты не должен брать все это на себя». Меня поразили его слова. Но дома до меня дошло, что, если бы «Кошки» провалились, у нас попросту не оказалось бы средств, чтобы как-то выкрутиться из ситуации.
Честно говоря, я не помню, кто из нас первым подумал об Элейн Пейдж. Думаю, мы сделали это одновременно, но по раздельности. Я где-то прочитал, что она не занята ни в одной постановке. Так что в четверг утром Кэмерон позвонил ей с вопросом, не может ли она помочь нам хотя бы на короткий период времени, который, вероятно, продержится шоу. Версия Элейн состоит в том, что она услышала «Memory» в исполнении Гэри Мура на Radio 2 и сразу подумала, что эта музыка предназначена для нее. И как только раздался звонок Кэмерона, к ней на окно прыгнула кошка. Неважно, тем вечером я уже сидел с Элейн в баре на Ковент-Гарден и рассказывал ей историю рождения мелодии, как Тревор нашел стихотворение Элиота, которое могло стать основой песни, что я показал его черновики Тиму, а он написал прекрасные слова. Я вкратце рассказал ей, чего мы ждем от шоу и историю его создания. Элейн ответила, что, если речь о той композиции, что она слышала по радио, то она в деле. Сингл доказал, что достоин золотой пластинки. Чего я не знал, так это того, что у Элейн вновь разгорелся страстный роман с Тимом.
НАСТУПИЛА ВЕЛИКАЯ ПЯТНИЦА, Лондон опустел и помрачнел. Генеральный прогон был назначен на ранний вечер. Днем Джилли пришла в ужас от костюмов для кошачьего бала. Джон Непер создал необычные одеяния, которые кошки могли бы сделать сами для торжественного случая. У девочек были сложные костюмы, подражавшие оберткам от огромных рождественских хлопушек. Всевозможные обрывки, обертки, остатки, увеличенные в масштабе, стали нарядами для наших несчастных актеров. Но, признаться, они все производили неизгладимое впечатление. Их производство стоило сорок пять тысяч фунтов (двести девять тысяч фунтов сейчас), 10 процентов от нашего бюджета, и Джон считал их своим лучшим творением. К сожалению, эти костюмы совершенно не предназначались для танцев. Джилли заявила, что уволится и заберет с собой всех танцоров, если им придется танцевать в таком виде. Кэмерон согласился с ней и сказал, что костюмы нужно заменить. Джон пришел в бешенство. Он схватил целый ворох одежды и выкинул в сточную канаву за театром. Больше эти костюмы никто не видел.
Генеральный прогон проходил в кромешной тьме. Дэвид Херси очень слабо освещал сцену, за что Кэмерон прозвал его Князем Тьмы. Эйбу Джейкобу не хватило времени для настройки звуки, и сидящие в зале слышали отчетливо одно слово из трех. Мы пропустили все сцены с Гризабеллой, но к десяти вечера были только на первой трети первого акта. Перейдя к «The Pekes and the Pollicles», мы поняли, что это конец. Беспорядочная сцена, в которой наши кошки надевают на ноги коробки, чтобы изобразить собак, напомнила нам с Кэмероном о любительском театре в худшем его проявлении. Мы собирались стать посмешищем всего Лондона. В итоге мы решили, что «Кошек» нельзя показывать.
Мы собрались сообщить об этом Тревору в конце прогона, а труппе – на следующий день. Поймав режиссера, мы прошлись по Ковент-Гарден. Единственным местом, открытым в Великую пятницу, был ресторан «Джо Аллен», да и то почти пустой. Не могу сказать, что обычно дружелюбные официанты обрадовались нашему появлению. Кэмерон заговорил первым. Мы долго и упорно думали. Но то, что увидели, не подходит для сцены. Команда разобщена, все недовольны, а происшествие с Джуди добавило неопределенности. Мы решили отложить шоу. Я активно поддакивал.
Тревор закатил глаза и затем спокойно изложил график завтрашней репетиции и перечислил Кэмерону вопросы, которые нужно было решить до обеда. И на этом все.
В субботу вечером я поехал в Сидмонтон. Сара не приставала ко мне с расспросами, как идут дела. Я принял снотворное, и все, что помню дальше – только ее поцелуй на ночь. Проснулся я только к обеду. Днем я отправился на прогулку и столкнулся с нашим ближайшим соседом Энтони Монтагю. Он владел чрезвычайно успешной инвестиционной компанией Abingworth Securities. История с Джуди Денч разошлась по воскресным выпускам газет, поэтому он поинтересовался, как продвигаются дела с постановкой. Я рассказал ему правду, но добавил, что Элейн Пейдж займет место Джуди, и есть одна песня, ради которой я готов рискнуть всей карьерой. Он спросил, может ли зайти к нам после чая и послушать ее. В следующий вторник я получил чек на пятьдесят тысяч фунтов (двести тридцать три тысячи фунтов сейчас).