К среде мы все еще не видели прогон, который не был бы нарушен какой-нибудь ошибкой. В понедельник вечером Элейн исполнила «Memory» со словами Тима. Кэмерон немного взбодрился и прошептал мне, что пришел конец надеждам Тревора на роялти. У последнего, впрочем, было свое мнение на этот счет. Он считал, что слова Тима заканчивались не утверждением жизни и надеждой на перерождение, а мраком, граничащим с суицидальным настроем. Они заканчивались так: «As I leave you, a shadow of the light I once was, may my memory sleep at last»[78]. Это полностью противоречило идее, которую Тревор хотел донести до зрителей в конце шоу. Очевидно, что он не собирался обсуждать слова Тима и давать ему шанс на переработку стихов, утверждая, что с нашим расписанием это просто невозможно. У нас с Кэмероном не было другого варианта, как уступить ему. Все равно это была хоть какая-то попытка.
Элейн попробовала спеть «Memory» на генеральном прогоне во вторник, сжимая в руках листок с гибридом Райса, Элиота и Нанна, который сотворил Тревор. У нас не было времени отрепетировать ее выход в первом акте, и она по понятным причинам отказывалась учить что-то новое. Поэтому мы решили оставить «Memory», так как уже прогнали сцену. Чем меньше я напишу о сцене «Growltiger’s Last Stand» во время последнего прогона во вторник, тем лучше.
Мы с Кэмероном считали часы до первого предпоказа, как будто шли на казнь. Я прогнал музыкальную часть так хорошо, как мог. По крайней мере, наш оркестр во главе с Гарри Рабиновицем, поддерживаемый Джоном Хизманом, Родом Арджентом и прочими, звучал превосходно. Правда, они были скрыты от глаз зрителей. Джон Непер наконец и успокоился и пришел в восторг от того, как его декорации разместились на огромной вращающейся сцене. Действительно, раньше в театре такого никто никогда не видел. Зрители заходили в зал и обнаруживали, что лучшие места расположены лицом к заднику декораций. Они не знали, что во время увертюры в полной темноте сцена со всеми, кто на ней находится, повернется так, что, когда загорится свет, зал превратится в классический греческий театр. Мы не зря писали на билетах и объявляли, что «опоздавшие не будут допущены в зал, пока он находится в движении». Но мы с Кэмероном знали, что этот момент очень быстро закончится. Никто из зрителей на выходе не освистал нашу постановку.
30Обтягивающие костюмы, гетры и разделочные ножи
Наступила среда. Первый предпоказ был на носу. Я пытался думать о тетушке Ви и счастливых днях, проведенных в Ла Мортоле. Днем я встретился с Кэмероном в «Занзибаре», модном баре рядом с театром. Мы обсудили лучшие моменты в наших карьерах и как мы наслаждались профессией, из которой вылетим буквально через пару часов. Сара присоединилась к нам и великодушно сказала, что высидит всю провальную постановку, ну или хотя бы первый акт. Мы с Кэмероном не были готовы к такому испытанию. Нашей стратегической позицией было место за пультом звукорежиссера, которое находилось в непосредственной близости от входа в гримерку, где Ник Аллотт уже расставил крепкие напитки, которая, в свою очередь, имела доступ к пожарному выходу. Будучи британцем с безупречными манерами, я предложил Кэмерону зайти перед шоу в театр и пожелать труппе удачи. Так все поймут, что мы находимся в зале, и наш внезапный побег в аэропорт Хитроу и далее не будет выглядеть так малодушно.
Когда мы добрались до театра, все актеры уже находились за кулисами. Быстро выглянув в зал, я увидел целую толпу стервятников, с нетерпением ожидающих жирных останков театральной катастрофы. Из зала послышался пронзительный возглас: «Дорогой, этот иммерсивный театр зашел слишком далеко!», который растворился в общем хохоте. Я оглянул наших выстроившихся в ряд кошек. Какими молоденькими они казались! Некоторым из них не было и двадцати, и они выглядели страшно уязвимо в своих обтягивающих костюмах. Кто-то задал философский вопрос: «Что мы здесь делаем?». Из громкоговорителя послышался голос помощника режиссера:
«Увертюра и начинающие». Через три минуты на сцену выбежала Шэрон Ли Хилл, девушка, которой я обещал опыт, который изменит ее карьеру. В костюме кошки она попала в луч света от автомобиля и впервые показала самый величайший сентиментальный момент в истории театра. Как только Гарри начал играть увертюру, мы все инстинктивно сбились в кучу. Я думал: «Господи, пусть с поворотным механизмом все будет в порядке». Затем мы все пожелали друг другу удачи, и Кэмерон, кажется, сказал: «Сделайте все возможное, дорогие». И мы остались вдвоем.
Какой же бесконечной казалась увертюра! Правда ли ожидание удара палача может быть таким же мучительным? Мы с Кэмероном вцепились друг в друга, ожидая провала, когда прозвучали последние ноты «кошачьей темы». Но вместо неодобрительного свиста раздались громкие аплодисменты. Шэрон Ли Хилл выбежала на сцену, и зал умолк. Когда к ней присоединились другие кошки, зрители по-прежнему молчали – никаких издевательских выкриков или смеха. «Jellicle Songs» была исполнена лучше, чем когда-либо. Казалось, что наши актеры переключились с режима самосохранения на радостно-возбужденное состояние. Во время сцены, в которой Джефф Шэнкли в роли Манкустрапа прерывается, чтобы представить зрителям песню «The Naming of Cats», поднялась еще она волна аплодисментов, которой просто не должно было быть.
Мы с Кэмероном незаметно прокрались в фойе. Зрителям действительно нравилось наше шоу. «Rum Tum Tugger» в исполнении Пола Николаса привела их в восторг, как и «Mungojerrie and Rumpleteazer». А появление Старика Дьютерономи, казалось, тронуло их за живое. Пришло время «The Pekes and the Pollicles». Молиться, чтобы аудитории понравилась и эта сцена, было уже слишком. Мы с Кэмероном спрятались в гримерке и ждали, когда наш мыльный пузырь лопнет, но их колонок вновь раздались бурные аплодисменты. Они что, издевались над нами? Нет, они были с нами. Мы с Кэмероном обнялись. Я процитировал фильм «Продюсеры»: «В какой момент мы повернули туда?»
Вторая часть шоу началась не так гладко. Затянутое вступление удивило зрителей, и «Growltiger» была исполнена беспорядочно. Дела наладились ближе к песне «Skimbleshanks», и, так же как в Сидмонтоне, «Macavity» и «Mr Mistoffelees» завоевали аудиторию. Уэйн в роли Мистоффелиса поразил всех своими невероятными танцевальными па. Я специально написал танцевальную музыку для этих номеров. Каждый раз, когда я вижу, как спустя сорок лет кто-то пытается с точностью повторить его движения, как будто это Священное Писание, я расплываюсь в улыбке.
«Memory» не попала в яблочко в ту ночь. Элейн по вполне понятным причинам чувствовала себя неуверенно. Так что второй акт не превзошел первый. Но неважно, мы пережили это. Добравшись наконец до «Занзибара» в сопровождении Сары, мы испытали настоящее облегчение.
ВТОРОЙ ПРЕДПОКАЗ ОКАЗАЛСЯ не таким удачным. Первый акт прошел так себе. Не хватало адреналина, который переполнял всех прошлым вечером. Элейн Стритч демонстративно ушла во время перерыва объявив «Кошек» настоящей катастрофой. Джили провела воспитательную беседу с труппой, и второй акт прошел куда лучше. «Memory» наконец выстрелила, даже несмотря на то что Элейн по-прежнему пела гибридную версию Райса и Нанна. Кэмерон сказал Тревору, что так больше не может продолжаться, но тот возразил, что для начала Элейн не плохо было бы выучить остальную часть роли. Он не хотел менять слова на этой неделе, но обещал придумать что-нибудь к понедельнику.
В пятницу не намечалось никаких изменений в постановке. Так что мы с Сарой решили отдохнуть от шоу и провести наш первый за несколько месяцев романтический вечер в ресторане «Булестин» на Ковент-Гарден. После ужина мы прошлись до театра и обнаружили, что зрители пребывали в полном восторге.
Стоячие овации не были обычным делом в лондонских театрах в те дни. Исключением считались только премьеры. Но после того показа зрители около трех минут аплодировали стоя. После шоу мы с Сарой зашли на бокальчик игристого в «Аннабельс». Обычно пятница – не время для посещения этого заведения. Пятницы предназначены для иностранцев и приезжих из других городов. Мы сели в небольшой комнате в глубине клуба рядом с мужчиной лет пятидесяти и его спутницей, которой на вид было лет восемнадцать. Напротив нас сидел двадцатилетний парень и девушка примерно того же возраста. Парень внимательно наблюдал за мужчиной, что показалось мне несколько странным. Мужчина ответил на взгляд юноши таким же странным образом, но вернулся к ногам своей спутницы. Внезапно юноша сорвался с места, обхватил мужчину и заорал: «Папаша!» Затем последовало обсуждение прелестей их юных спутниц. Через какое-то время «папаша» повернулся ко мне и спросил: «Послушай, старик, есть ли у нас шанс получить четыре билетика на это твое новое шоу?».
Когда мы собирались уходить, легендарный привратник клуба тоже спросил меня насчет билетов на хорошие места. В тот вечер я понял, что мы поставили нечто грандиозное.
ТИМ РАЙС находился среди зрителей тем пятничным вечером. Сразу после шоу я получил телеграмму, в которой он писал, что «понял, что провалил прослушивание» на роль автора «Memory» и просил убрать его слова из последующих выступлений. Я просто сгорал от стыда. Я не собирался устраивать Тиму «прослушивание». Я обратился к нему с искренней надеждой, что он напишет слова для нашей новой песни. Теперь же казалось, будто я просто использовал его. Мы с Кэмероном не могли переубедить Тревора. Последние несколько дней оправдали его особое видение «Кошек», несмотря на невероятно сложный процесс постановки. Кроме того, Тревор настаивал на том, что его трактовка стихотворения Элиота кардинально отличается от того, что придумал Тим. Я ответил ему, что Элейн нужно выучить неподъемное количество материала в предельно сжатые сроки, и невозможно постоянно держать ее в состоянии неопределенности. И очевидно, что мы должны заменить слова песни как можно скорее. Я не упомянул, что это случится, только когда Тревор наконец закончит свою версию. Наступил по